Относительная цена буржуазного положения изменилась задолго до 1900 г. и обусловила крупные и не основанные на науке инновации в целом. Сомневаясь вместе с Тунцельманом, Грэнтэмом и мной в том, что теоретическая наука имела большое отношение к промышленной революции, Роберт Аллен цитирует отрывок из книги голландца Бернарда Мандевиля, автора, которым мы с Адамом Смитом не очень восхищаемся, написанной в 1714 году в Англии. Люди, которые просто "доискиваются до причин вещей", - заявил Мандевиль, - "праздны и нелюбопытны", "любят отдыхать" и "ненавидят бизнес". До 1871 года университеты в Оксфорде и Кембридже исключали евреев и католиков, разумеется, и нонконформистов (то есть неангликанцев, таких как квакеры, унитарии, баптисты, конгрегационалисты, а позднее в большом количестве методисты), что оставляло диссидентские академии, чтобы дать детям нонконформистов образование, которое не внушало бы ненависти к бизнесу, или благосклонно отнестись к изучению аргументации от замысла или трех форм косвенной речи в аттическом греческом. Напротив, начиная примерно с 1700 г. шотландские университеты, как отмечает Аластер Дьюри, приобрели практическую направленность и "не просто занимались тонкостями теологии, а пытались связать научные исследования с промышленным применением". Сама теология в Британии с энтузиазмом присоединялась к ньютоновской науке, как в университетах, так и за их пределами. Шотландские интеллектуалы изобретали социальную "естественную теологию" параллельно с физической теологией своих английских соседей, что стало одним из шагов к шотландскому открытию экономики.

Иными словами, небесная механика и антиклерикализм сами по себе не могли произвести революцию в Европе, так же как Китай и муслимский мир были революционизированы благодаря огромному превосходству в науке, которое они имели до 1600 г. или около того. Простое любопытство и оригинальность горстки Галилеев и Ньютонов не делают промышленной революции. Снова диалог Мандевиля: "Hora-tio: Принято считать, что умозрительные люди лучше всех умеют изобретать всякого рода изобретения. Клеомен: Но это ошибка". Конечно, совершенно невозможно представить себе наше мировоззрение без "Диалогов" Галилея, "Принципий" Ньютона, "Теории Земли" Хаттона или "Происхождения видов" Дарвина. Но без них легко представить нашу промышленность примерно до 1900 года. Новое достоинство и свобода для буржуазии были крайне необходимы. Изобретение Грецией большинства искусств и наук (с заимствованиями из восточных источников), а также частичная свобода сомневаться в богах не произвели революции в греческой экономике и не обогатили бедняков. Древнегреческое общество презирало физический труд как рабский и женский, обесценивало гаджеты (за исключением архимедовых и антикитерских) и, прежде всего, свысока смотрело на буржуазию. Французская наука XVIII века в значительной степени зависела от таких аристократов, как Лавуазье, Лаплас и Жорж-Луи Леклерк (граф де Бюффон), сохраняя славу и аксиоматическую практичность, привнесенную прежде всего Декартом. Как подчеркивает Жакоб, "аристократический характер французских научных учреждений" резко контрастировал с рабочим и практическим тоном в Великобритании. Наука в англоязычном мире в гораздо большей степени зависела от буржуазных, рабочих, бывших экспериментаторов, таких как Ньютон, Пристли, Франклин, Хаттон, Дэви, Томсон.

И не всегда ученые являются предвестниками прогресса. В конце концов, чуть позже, когда буржуазия и ее мировые инновации зашевелились, самые передовые ученые и самые просвещенные мыслители обычно становились самыми яростными врагами экономических инноваций, а зачастую и самыми яростными врагами свободы иметь детей, свободы высказывать свое мнение или свободы жить вне концентрационного лагеря. Социалисты из высшего класса, такие как великий экономист Джоан Робинсон, - пишет экономист и священник Энтони Уотерман, который был ее соучеником в Кембридже, - демонстрировали "патрицианское презрение к капиталистическим актам между взрослыми людьми". Вспомним любимого генетика и статистика Р.А. Фишера (1890-1962), который горячо поддерживал расистскую евгенику; или также любимого эколога, как я уже говорил, Гаррета Хардина (1915-2003), который горячо поддерживал принудительную стерилизацию. Ученые и атеисты - а это не одно и то же - хотя зачастую очень милые люди, не являются автоматически лучшими друзьями человеческого достоинства и свободы, а значит, не являются автоматически лучшими друзьями современного мира.

В 1700 г. ключевым моментом стали не новые науки об анатомии и ас-трономии (ни одна из которых не оказала существенного влияния на развитие промышленности), а новая риторика о буржуазных инновациях. Действительно, кое-что из новой науки улучшило промышленность, как это утверждает Джейкоб в отношении гидрологии. Однако для общего масштаба инноваций, утверждал Мандевиль, важно не наличие ученых, а наличие масс "активных, воодушевленных, трудолюбивых людей, таких, которые приложат руку к плугу, будут пробовать эксперименты [это и есть научное отношение] и уделять все свое внимание тому, чем они занимаются". И особенно важно, чтобы остальные члены общества почитали и освобождали таких людей.

Якоб и Мокир ответили бы, что такие активные люди любого класса все больше сливались с учеными. Мокир, например, утверждает, что "Британия XVIII века была тем, что мы можем назвать технологически ком-петентным обществом. Она изобиловала инженерами, механиками, мельниками, ловкими и изобретательными мастерами, которые тратили свое время и энергию на создание более совершенных насосов, шкивов и маятников". Однако в англоязычном мире такие практические кудесники занимались прикладными вопросами, а не научной теорией, и это главное. Мокир продолжает: "Даже богатые землевладельцы и купцы [в Британии] проявляли увлечение техническими вопросами". Да. В 1752 г. в январском номере журнала Gentleman's Magazine была представлена сложная схема стиральной машины "Йоркширская дева", которая использовалась в действительности. Обратите внимание: к тому времени в Великобритании уже давно считалось, что "джентльмены" интересуются механическими устройствами, отличными от военных машин. Само слово "двигатель", которым когда-то называли охотничьи силки, а затем катапульты и осадные машины.

В 1606 г. в Англии и Шотландии, Америке и Франции к 1800 г. появляются "инженеры" и их деятельность. Она достигает кульминации в жизни инженеров, посвятивших себя полезным проектам промышленного дизайна, экспериментальному безумию, таким как тоннель Темзы Изамбарда Кингдома Брюнеля, железная дорога Great Western и пароход Great Eastern.

Роберт Аллен справедливо замечает, что связь между "промышленным просвещением" Мокира и многими изобретателями была непрочной. Иногда она была тесной, как, например, дружба Уатта с Блэком. Но гончар и член Лунного общества Веджвуд был избран в Королевское общество только в 43 года. Экспериментаторство, сопровождавшее изобретения, продолжает Аллен, в любом случае было необходимо для любой инновации и "имело прецеденты, уходящие в века". Или в тысячелетия, во всех частях света. Несомненно, некие анонимные римляне "экспериментировали", чтобы изобрести римскую арку, а еда - это древний и очевидный случай экспериментирования - без "науки" в современном английском понимании этого слова.