— Приятно? — спрашивает она.
— Угу, — мои конечности сделались тяжёлыми, мысли успокоились. Я чувствую себя безвольной тушкой в её руках.
— Хорошо. А теперь давай послушаем, почему ты прячешься за фасадом хорошего парня.
— У меня такое чувство, будто я на допросе.
Она улыбается.
— Я пользуюсь твоим расслабленным состоянием. Ты вечно такой бодрый и весёлый, — её палец тычет в мою щёку там, где видна ямочка, если нет бороды. — Мне нужны грязные подробности, Зензеро.
Я бросаю на неё притворно суровый взгляд, но впечатление рушится тем, что она снова массирует моё плечо.
— Грязные подробности в том, что я поздно «расцвёл». Затем, когда я поступил в колледж, как будто возмужал и нашёл себя в хоккее, люди начали относиться ко мне иначе. И я не знал, что с этим делать. Я был тем же, кем и всегда, но теперь должен чувствовать себя иначе, потому что выглядел определённым образом и подпадал под некоторые социальные мерки успеха?
Её пальцы на мгновение замирают, затем нежно возобновляют движения.
— Продолжай.
— Да на этом и всё, собственно. Я просто нашёл своё место с шекспировскими задротами и игрой в хоккей. И я до сих пор пытаюсь понять, как быть собой и оставаться «своим» в обоих этих мирах. Этот фасад «хорошего парня», о котором ты говоришь — попытки защитить себя от неверного выбора.
— У тебя были отношения, в которых ты мог быть всем выше перечисленным?
— Нет.
— Плохие отношения?
— У меня никогда не было серьёзных отношений, ни плохих, ни хороших.
— Ах, — говорит она. — Значит, перепихи. Да, они заканчиваются прежде, чем вы успеваете узнать друг друга.
Я смотрю в ночное небо, готовясь к её реакции на мои слова.
— И перепихов тоже не было.
Её пальцы замирают. Она опускает руку.
— Срань господня, Рен. Ты девственник?
Я поворачиваюсь к ней лицом.
— Да.
— Да ты меня разыгрываешь, — она шлёпает меня по груди. — Это не смешно.
— Фрэнки, я тебя не разыгрываю.
— Тебе двадцать пять. Умный. Привлекательный. Типа, аж до промокших трусиков привлекательный...
— Прошу прощения, что?
— Просто забудь, что я это сказала, — покачав головой, она с неверием хлопает глазами. — Мне очень сложно переварить данный факт.
— Это правда.
— Вау.
Я пытаюсь посмотреть ей в глаза, но она смотрит в сторону, на мои губы, моё тело, и только потом мы вновь встречаемся взглядом.
— Ты можешь спросить меня, почему так.
— Почему? — орёт она, в неверии всплеснув руками. — Ну типа, ради всего святого, Рен!
— Я никогда не хотел этого с теми женщинами, что встречались мне, — я пожимаю плечами. — Ну то есть, моё тело, конечно, хотело. Много раз, но я просто... я целовался с какой-либо девушкой на вечеринке, в её общажной комнате, и да, я узнал женское тело, но я всё равно чувствовал себя неловко. Это не казалось правильным.
— До тех пор, пока не появилась загадочная леди.
Я кошусь на неё и чувствую, как сердце ударяется о рёбра.
— До неё, да.
— Чем она отличается? — спрашивает Фрэнки.
Я всматриваюсь в её глаза.
— Я не уверен. По крайней мере, я не уверен, чем это было вызвано вначале. Теперь, когда я знаю её получше, думаю, мы просто хорошо ладим. Схожее чувство юмора, может, схожие уязвимые места. Много физической химии, по крайней мере, с моей стороны. И... она первая, с кем я чувствовал себя правильно. Не так, будто я ходячее противоречие, которому везде не место, а так, будто во мне есть смысл. Так, будто мне не надо выбирать между разными кусками себя.
— Кажется, она просто лучшая, — тихо говорит Фрэнки.
Я улыбаюсь ей и говорю абсолютную правду.
— Да, она такая.