— Парень вроде меня? — его губы изгибаются в кривой полуулыбке. — Что это значит?

Мой кайф постепенно рассеивается. Я лихорадочно тянусь через стол к рутбировым мишкам и открываю новый пакет. Потянув одного мишку зубами, пока он не лопнул, я жую и выгадываю себе минуту. Мой лишённый фильтров мозг всё равно побеждает.

— Ты же знаешь, что женщины пускают на тебя слюни.

Он встаёт, затем складывает наши пустые тарелки и миски в раковину.

— Ты не отвечаешь на вопрос.

Я смотрю, как он набирает воду в двойную раковину и добавляет капельку средства для мытья посуды. Этот засранец помоет мою посуду и тем самым докажет то же, что я собираюсь сказать.

— Чёрт возьми, Бергман, ты же полный комплект. Ты внимательный, талантливый, привлекательный и настоящий джентльмен. Ты просто принц среди мужиков. Ясно?

Рен на мгновение перестаёт мыть. Затем снова начинает отскребать тарелки. Я смотрю, как он ополаскивает посуду и без единого слова расставляет её на стойке для сушки. Наконец, он поворачивается, прислоняется бедром к шкафчику и скрещивает руки на своей широкой груди.

— Ты так думаешь? Или просто говоришь то, что, по твоему мнению, думают другие?

Конечно, я так думаю. Какая женщина в здравом уме посчитает иначе?

Я разрываю ещё одного мишку зубами.

— А это имеет значение?

— Да, — его челюсти сжаты, эти светлые кошачьи глаза напряжённо не отрываются от меня.

Меня охватывает ужас. Боже, я, наверное, до чёртиков пугаю его. Я тут наполовину обдолбанная. Едва одетая. И давно переступила черту профессионального поведения.

— Рен, я... — я нервно сглатываю. — Прости. Я повела разговор в неподобающем направлении. Я изначально-то не имею фильтра в речи, а марихуана совсем не помогает делу. Пожалуйста, игнорируй всё, что я сказала.

Рен подходит ко мне, останавливается у стола, где лежат мишки. Удерживая мой взгляд, он берёт одного из пакетика, зажимает зубами и тянет, пока тот не разрывается пополам. Мой взгляд опускается к его рту.

Иосиф на Можжевельнике. Наблюдение за тем, как Рен разрывает рутбирового мишку, будто лев разрывает свою добычу, превратило мои колени в желе. К счастью, я уже сижу. Ну, прыгаю на фитболе. Я одна из тех людей, которым надо постоянно находиться в движении.

— Ты мне так и не ответила, — говорит он, с громким щелчком размыкая челюсти. — Ого, они такие жёсткие. И для галочки, мы не на работе. Тут нет ничего неподобающего.

Я хватаю горсть мишек и заталкиваю в рот. Будем надеяться, я подавлюсь и потеряю сознание, чтобы мы могли забыть эту позорную ситуацию, в которую я нас загнала.

— О, это неподобающе, — говорю я с отвратительно набитым ртом. — Ты игрок в команде, я менеджер ваших социальных сетей, и неважно, где мы находимся. Я тут сижу в трусиках «Мальчик, который выжил», под кайфом от гашиша, и расспрашиваю тебя о личной жизни. Это настолько неподобающе, что мне почти хочется самой уволиться.

Лицо Рена напрягается от выражения, которое я не могу прочесть.

— Ты не уволишься, Фрэнки. Завтра ты будешь на работе.

— Ну типа, ты прав. Но только потому, что мне нравится медицинская страховка и проживание в умеренном климате. Я буду там при одном условии: больше никаких милых жестов вроде этого, особенно когда я под марихуаной.

Смех Рена звучит так тепло. Он прокатывается по моей коже, отчего волоски на руках и шее сзади встают дыбом. Оттолкнувшись от стола, он подхватывает свои ключи, затем одаривает меня этой легкой, солнечной улыбкой Рена Бергмана.

— Доброй ночи, Фрэнки. Увидимся завтра.

Он уже наполовину миновал коридор, когда я кричу:

— Рен!

Одним плавным движением он снова поворачивается ко мне лицом.

— Да?

Я приказываю своему сердцу прекратить попытки сбежать из моей груди.

— Спасибо.

Снова плавно повернувшись, Рен уходит и закрывает за собой дверь. Только услышав щелчок, с которым заперся замок, я осознаю, как на удивление легко было принимать его в гостях, и мне некомфортно теперь, когда он ушёл.

Это плохо. Очень, очень плохо.