— Ты, блядь, серьёзно? Нет. Тебе даже не следует здесь находиться, иди поплавай в бассейне или займись ещё чем-нибудь. Ты можешь одолжить мои плавки и футболку.

— Почему нет? Что плохого в том, что мы будем печь голышом вместе?

— Потому что ты девушка моих друзей, вот что, — рычит он на меня, проходя мимо, чтобы взять ещё один пирог из второй духовки. Эта кухня промышленного класса. Каким бы уродливым я ни находила этот стерильный дом, Рейнджер превратил эту комнату в нечто волшебное.

— И что? — повторяю я, останавливаясь между островком и стойкой, наклоняясь, чтобы снять рубашку. Я бросаю её на пол и вызывающе смотрю на него, на мне нет ничего, кроме розового лифчика с оборками. — Принеси мне фартук, или ты увидишь гораздо больше Чака Карсона, чем рассчитывал.

— Господи Иисусе, — рычит Рейнджер, хватая белый фартук с розовыми сердечками и швыряя его в меня. — Ты такая чертовски упрямая, что это сводит меня с ума. Неудивительно, что мы все возненавидели тебя с первого дня.

— А ты так часто произносишь слово Иисус, что тебе, должно быть, нравится молиться, да? Я уже начала думать, что он персонаж твоего романа. — Я показываю язык, и Рейнджер закатывает глаза. Он отворачивается, когда я сбрасываю одежду и натягиваю фартук, сердце бешено колотится. — Это так антисанитарно, — бормочу я, пытаясь завязать пояс на спине. Не получается. В конце концов мои пальцы соскальзывают, и я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи, когда слышу позади себя хриплый вздох.

— Ты совершенно беспомощна. — Рейнджер рывком притягивает меня к себе, я прижимаюсь спиной к нему спереди, и начинает завязывать пояс и горловину моего нового наряда. От меня не ускользает, что он буквально в нескольких дюймах от моей голой задницы. — Ты ведь помнишь, как приготовить глазурь из сливочного крема?

— Да. — Это единственное слово вылетает из меня едва слышно.

— Хорошо. Держи. — Рейнджер с грохотом ставит миску на столешницу, когда я поворачиваюсь, а затем уносится выполнять одно из миллиона других дел, оставшихся на кухне. Какое-то время мы просто готовим вместе в тишине, ветер треплет наши волосы, гитарные риффы служат фоном для стука деревянных ложек о керамические миски.

Однако в воздухе витает напряжение, которое, кажется, всё нарастает и нарастает. Мне становится почти физически плохо, но я не могу понять, в чём дело, пока не отступаю назад и случайно не натыкаюсь на Рейнджера. Он роняет поднос с печеньем, когда мои голые ягодицы приятно прижимаются к его обнаженному боку.

— Мне жаль… — начинаю я, но не успеваю продвинуться дальше, как он разворачивает меня, положив руки мне на плечи, и прижимает спиной к стойке. Он подходит ближе, на самом деле слишком близко, его руки по обе стороны от меня, пальцы сжимают край столешницы. Его глаза закрыты, и он выглядит так, словно ему трудно физически контролировать себя.

— Тебя, блядь, слишком много, — рычит он, и этот звук, кажется, задевает какую-то первобытную часть меня внизу живота. Моё сердце бешено колотится, и мне трудно отдышаться. Рейнджер поднимает голову, его голубые глаза сверкают, и он наклоняется ко мне. — Я бы трахнул тебя прямо сейчас на этой стойке, если бы ты не была с ними, клянусь, блять, богом.

— Я бы позволила тебе, — шепчу я в ответ, дрожа так сильно, что у меня стучат зубы. Но мне не холодно. О, мне определённо не холодно. Вместо этого я чувствую, что сгораю изнутри, оборки моего бело-розового фартука в виде сердечка едва касаются его бело-голубой ткани. — Пожалуйста, отойди от меня, пока я не сделала чего-нибудь, о чём пожалею.

Рейнджер пристально смотрит на меня, его руки прижимают меня к себе, его тело так близко… И мы одеты только фартуки, так что это не займёт много времени.

Но я не изменница.

И он тоже.

Злобно рыча, он отрывается от меня и несётся к странной парящей лестнице в углу. У неё металлические ступеньки, перил нет, и она как бы свисает с потолка на металлических шнурах.

— Я знал, что это была плохая идея, — рычит он, и я бросаюсь за ним.

В этом нелепом стеклянном доме нетрудно увидеть, куда он направляется: идёт по коридору и исчезает в одной из непрозрачных чёрных коробок, которые, должно быть, являются спальнями. Я не думаю, что он ожидает, что я последую за ним, потому что, когда открываю дверь, вижу, что он снял фартук, и что вся длина его затвердевшего члена направлена прямо на меня.

Наши глаза встречаются.

А потом… мой взгляд блуждает по остальной части комнаты.

«Что это за новый ад?»

Я удивляюсь, когда замечаю море… как бы милых вещей. Здесь есть фигурки единорогов, плюшевые мишки и столько розового, что им можно задушить лошадь. Мои глаза расширяются, когда я смотрю на гигантскую кровать с белым покрывалом в оборках и балдахином.

— Убирайся на хрен из моей комнаты, пока я не решил, что ты не слишком симпатичная, чтобы убить тебя, — говорит Рейнджер, его голос подобен ядовитой змее, скользящей прямо ко мне, обнажив клыки. Но я не могу пошевелиться. Я не могу пошевелиться, потому что он голый, а его комната чертовски достойна почитания, и я просто до смерти хочу подойти и обнять его. Даже если я знаю, что не должна, даже если знаю, что это плохая идея, но вхожу в комнату и закрываю дверь.

Глаза Рейнджера расширяются, и он хватает телефон с кровати, набирая быстрое сообщение.

— Что ты только что написал? И кому? — спрашиваю я, осторожно входя в комнату. Она сделана со вкусом, но далеко не так броско, как кажется. И она показывает мне совершенно другую сторону этого грубоватого мудака, в существование которого я никогда бы не поверила, если бы не увидела это собственными глазами.

— Я написал: «Приезжай сюда сейчас же, или я трахну твою девушку», — говорит мне Рейнджер, стоя голый, возбуждённый и потеющий. Мы смотрим друг на друга, когда его телефон звонит около дюжины раз, и он опускает взгляд на сообщения.

Он снова поднимает взгляд.

Мы продолжаем пялиться друг на друга.

В этот момент напряжение почти причиняет боль.

— Убирайся. Отсюда. Сейчас же.

Я внезапно отступаю, поворачиваюсь к двери и тут же обнаруживаю, что он хлопнул ладонями по обе стороны от меня. Теперь я здесь в ловушке, и его эрекция парит совсем рядом с моей голой задницей. Моё сердце бешено колотится, и я не могу дышать.

— Что они ответили? — спрашиваю я, когда Рейнджер прижимается губами к моей шее. Как только он прикасается ими ко мне, я теряю самообладание. У меня вырывается стон, и, в конце концов, я непроизвольно выгибаю спину. Этим движением его член оказывается прямо между моих булочек.

— Они написали: «Это её выбор».

— Нет, они бы так не написали.

Рейнджер подносит телефон к моему лицу, и вот оно.

Сообщение от Мики, но я полагаю, что они все где-то вместе.

Рейнджер: «Приезжай сюда сейчас же, или я трахну твою девушку».

Мика: «Что? Какого чёрта, чувак? Ты серьёзно?»

«Я имею в виду, мы говорили об этом, и ты сказал, что не хочешь отношений».

«Чёрт, Спенсер взбесился».

«Чего хочет Шарлотта?»

«Это её выбор».

«Дайте нам знать, что происходит».

Я пялюсь на сообщения до тех пор, пока у меня практически не начинают скашиваться глаза.

— Чёрт. — Мой голос прерывистый, едва ли человеческий. Рейнджер целует меня в шею, отчего у меня по коже бегут мурашки. Его рука скользит вверх по моему боку, а затем под перед фартука, разминая обнажённую плоть моей груди.

— Я знал, что не должен был позволять тебе надевать этот фартук, — шепчет он, прижимаясь ко мне. Я наклоняюсь к нему, моя голова кружится от внезапного прилива гормонов. Моё тело хочет одного, но моё сердце… Я не уверена, что смогу так поступить со Спенсером. С близнецами. Мика, возможно, и сказал, что это мой выбор, но… это не значит, что он хочет, чтобы я это делала. И он действительно сказал, что Спенсер взбесился.

Другая рука Рейнджера опускается мне на талию, и он прижимается своим большим телом вплотную к моему, пахнущий сахаром и чем-то сладким, смешанным с едва различимым запахом кожи.

— Теперь ты знаешь мой секрет. Мне нравится милое дерьмо — включая тебя. С твоими дурацкими, отвратительными очками, и копной нелепых волос, и этим ртом…

— Вряд ли это было секретом, — выдыхаю я, закрывая глаза. — Ты всегда краснеешь, когда видишь единорогов, или котят, или… — у меня вырывается стон, когда он щиплет мой сосок и крутит его ровно настолько, чтобы я увидела звёзды.

— Тебя.

Он прижимается пальцами к моей киске, и я откидываюсь назад, поощряя это движение, желая взять его прямо здесь и сейчас.

И тут мой мозг включается, и я понимаю, что мы не можем этого сделать. Не так, как сейчас. Сначала я должна увидеть остальных, я просто обязана.

— Подожди.

Рейнджер делает паузу, и мы оказываемся в очень сомнительном положении. Он практически… но не совсем…

— Мы не можем этого сделать.

Он отпускает меня, как будто я в огне, и отступает назад, внезапно отворачиваясь, учащённо дыша.

— Пожалуйста, проваливай из моей комнаты.

На этот раз, когда он просит, я слушаюсь.

А потом я убегаю.

Конечно, я не бегу очень далеко. Только туда, где находится комната для гостей с пенисом на кровати. Я запираюсь, снимаю фартук и встаю под ледяной душ. Удар воды выбивает из меня всю дурь, и я дрожу, когда вылезаю и роюсь в ящиках и шкафу.

Здесь нет ничего от Дженики. Если когда-то это действительно была её комната, то она была полностью стёрта. К сожалению, у меня нет другого выбора, кроме как обернуться полотенцем и отправиться на поиски своей одежды.

Я добираюсь только до двери и вижу Спенсера, ожидающего там с моим лифчиком, болтающимся на одном из его пальцев.

Он выглядит разозлённым.

Парень заходит в комнату и пинком закрывает её за собой, щёлкает замком, а затем бросает мою одежду на пол.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, а он лишь смотрит на меня своими пронзительными бирюзовыми глазами.