— Ты имеешь в виду, после Эмбер, — поправляет Спенсер, и оба близнеца бросают на него испепеляющие взгляды, которые он встречает в упор.

— Вы, блядь, издеваетесь надо мной? — рычит Рейнджер, становясь между ними троими. — Нам нужно разобраться с убийцами, жертвенными животными и переездом через всю страну, а вы, ребята, боретесь из-за Шарлотты, как самцы в период течки? Господи Иисусе, повзрослейте.

— Знаете, — говорю я, спускаясь по оставшейся части лестницы и останавливаясь перед ними. — Именно поэтому я не хотела быть единственной девочкой в школе для мальчиков.

— Если ты думаешь, что нравишься нам, потому что ты единственная девушка, — начинают близнецы, с удивительной точностью произнося довольно длинное и сложное предложение, — то ты жестоко ошибаешься.

— Ты мне нравилась, когда я думал, что ты парень, — утверждает Спенсер, его ухмылка слегка увядает.

— А я хотел бы убраться отсюда до того, как появится директор и узнает, что мы задумали, — настаивает Черч, а затем мы все замираем при звуке шагов.

— Чёрт.

Я захожу за угол и направляюсь к задней двери, выхожу и тихо закрываю её за собой. Слышу приглушённые голоса внутри, когда прокрадываюсь ко входу и жду, пока ребята выйдут.

— Что вы ему сказали? — шепчу я, когда мы встречаемся прямо перед жёлтым пятном, отбрасываемым фонарём на крыльце.

— Что мы везём тебя на выпуск бумажных фонариков. — Черч засовывает руки в карманы своих тёмно-синих слаксов и лучезарно улыбается. — Похоже, ему было нетрудно поверить, что ты была так зла на него, что сбежала через заднюю дверь.

— Я злюсь на него, — говорю я, бросая взгляд поверх тёмного участка леса, где в ночном небе парят десятки бумажных фонариков. Чёрт. Многим людям действительно был небезразличен Юджин Мазерс, да? Я чувствую себя полной дурой. — Разве это правильно, что мы идём на вечеринку, когда все остальные, знаете ли, в трауре…

— Мы провели целую неделю в трауре. Я провёл большую часть своей жизни в трауре. Пошли. — Рейнджер ведёт нас вниз по дороге, туда, где на краю территории академии ждёт машина.

Это ещё один лимузин, и мои брови поднимаются, но я не спорю.

Когда ребята сказали мне, что мы едем в «город» на студенческую вечеринку, я предположила, что это Бриджпорт или что-то в этом роде (это единственный город в Коннектикуте, о котором я вообще знаю). Но вместо этого лимузин доставляет нас за полтора часа в самое сердце Нью-Йорка.

— Чёрт возьми, — выпаливаю я, когда наша машина останавливается у обочины перед массивным небоскрёбом. Я сразу могу сказать, что это шикарное заведение, со швейцаром и вестибюлем с мраморными полами и бархатными шезлонгами. Да, Тотошка, мы определённо больше не в Натмеге.

— Мистер Монтегю, — приветствует нас швейцар, впуская внутрь, и мои брови поднимаются вверх.

— Ты часто сюда приходишь? — спрашиваю я, и Черч небрежно пожимает одним плечом, всё ещё в униформе Адамсона. Похоже, никого из парней не волнует, переоделись они или нет. Чёрт, может, это что-то вроде символа статуса? У всех них на нагрудных карманах, прямо рядом с гербом Адамсона, маленькие эмалевые булавки в виде чёрной розы. Может быть, они носят форму из уважения к покойному?

У меня перехватывает дыхание, и я очень, очень стараюсь не думать об этом кольце из красных свечей и обезглавленной птице внутри.

Или мёртвом парне, висящем на дереве.

Дрожь пробегает по мне, и я протягиваю руку, чтобы сжать руку Спенсера. Он берёт мою руку и сжимает в ответ, наши пальцы переплетены. Мой взгляд переходит на него, и я краснею.

— Мои родители владеют этим зданием. У меня есть открытое приглашение. — Черч даже не смотрит на меня, когда бросает через плечо эту сочную реплику высокомерия, и я прищуриваю глаза.

— Он самый богатый человек в школе, да? — спрашиваю я, и Спенсер улыбается.

— Совершенно точно. Несравнимо. А что? Думаешь, ты выбрала не того парня?

— Несравнимо, да? — начинаю я, но тут лифт со свистом открывается, и появляется море сверкающих девушек с волосами, как шёлк, платьями, как драгоценности, и лицами, раскрашенными, как у журнальных моделей. Мой желудок сжимается, и я чувствую внутри себя всё того же старого, застенчивого монстра зависти. Я никогда не была самой красивой или популярной, но это было то, чего я всегда хотела.

За исключением того, что потом я смотрю на Спенсера и вспоминаю ту зияющую пустоту в сердце, когда я думала, что он мёртв. Но это не так. Сейчас он здесь, и в тёмном небе парят бумажные фонарики в честь какого-то другого парня, которого я не знала.

Я выдыхаю, и часть этой неуверенности уходит вместе с дыханием.

Может быть… это просто то, чего я раньше хотела?

— Дамы, — мурлычет Черч, когда они хихикают и кусают губы, глядя в его сторону.

— Он семнадцатилетний старшеклассник, — выпаливаю я, прищурившись на студенток.

— И что? У нас разница всего в год, — говорит та, что впереди, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня, окружённую парнями. — Кроме того, у тебя есть ещё несколько парней. Ты могла бы выделить одного или двух, верно? — девушки смеются, а затем обтекают нас, пропуская в лифт, у которого, кстати, тоже есть свой сопровождающий.

— Ты защищала меня от студенток-извращенок? — спрашивает Черч, лучезарно улыбаясь и отбрасывая золотистые волосы со лба. Если бы это было японское аниме, там были бы искорки. Я хмуро смотрю на него.

— Что бы ты сказал, если бы кучка парней из колледжа приударила за мной? Мерзость, правда? Типа, я учусь в старшей школе.

— Многим девушкам нравятся парни из колледжа, — парирует Черч, поднимая свои янтарные глаза к потолку, словно в раздумье. — Моим сёстрам они всегда нравились. Они считали их зрелыми, опытными, чуть-чуть находящимися в сфере запретного. — Он снова переключает внимание на моё лицо и бросает в мою сторону королевскую ухмылку. — Тебя не смутит, если я пойду домой с одной из этих девушек сегодня вечером?

— Они захотят трахнуть тебя только в том случае, если получат и твои деньги тоже, — хором заявляют близнецы, разводя руки в стороны в жесте притворной невинности.

— Верно. — Черч протягивает руку и ослабляет галстук, когда двери распахиваются и по коридору разносится громкая музыка. Рейнджер вздыхает, а затем достаёт пачку сигарет из заднего кармана, предлагая одну Спенсеру.

— Я ненавижу эти вечеринки, — бормочет Рейнджер, но затем они со Спенсером закуривают, и близнецы направляются к открытым дверям. Играет «Isis» Джойнера Лукаса и «Логика», и первое, что я замечаю, когда мы входим — это наркотики.

— Святой, сладкий младенец Иисус, это кокаин?! — я задыхаюсь, и Рейнджер смотрит на меня своими тёмно-сапфировыми глазами.

— Травка, кокс, алкоголь. Довольно стандартный тариф. Вы не устраиваете вечеринок в Калифорнии?

— Я… — начинаю я, но, кажется, видела, как Моника и некоторые другие наши друзья охали и ахали из-за связи двоюродной сестры Хизер с каким-то мелким наркоторговцем. Однажды она принесла кокаин на вечеринку, и все попробовали его, кроме меня. — Думаю да.

Но так, как здесь? Здесь люди выстраиваются в очередь на кофейном столике. Или как бы наваливаются друг на друга.

Я чувствую себя не в своей тарелке.

— Это безумие.

— Не беспокойся ни о ком из этих людей, — говорит Спенсер, махая одной рукой, в то время как в другой он держит сигарету. — Это просто фоновый шум.

Близнецы возвращаются с напитками в руках, они оба держат один стакан. Они протягивают его мне, а потом свирепо смотрят друг на друга.

— Мы принесли тебе выпить, — говорят они, когда я протягиваю руку, чтобы взять его, мои пальцы касаются их, и по мне пробегает горячая дрожь. Спенсер внимательно наблюдает за нами, а затем тушит сигарету в пепельнице.

— Ты знаешь, что курение вызывает рак? — я шучу, и он с ухмылкой переводит на меня взгляд своих бирюзовых глаз, обнимая меня за плечи.

— У всех нас есть свои пороки, — признаёт он, ведя меня сквозь толкущуюся, потную толпу к балкону. Здесь есть и другие старшеклассники, одетые в форму, похожую на нашу. Больше всего выделяется Северо-Йоркская подготовительная школа (прим. North-York — Северо-Йоркская). Они все одеты в белоснежное, девочки и мальчики в безупречно чистых брюках. Они пристально смотрят на нас, когда мы проходим мимо, и я приподнимаю бровь.

— Что всё это значит? — спрашиваю я, когда Спенсер подводит меня к краю стеклянного ограждения, и мой желудок опасно переворачивается. О Боже. Мы ведь на верхнем этаже, не так ли? После короткого приступа тошноты я делаю шаг вперёд и обхватываю руками металлические перила, которые венчают стеклянные панели. Город вокруг нас живёт, дышит и сверкает. Я была в Нью-Йорке всего один раз, и мне определённо не довелось увидеть его ночью с крыши пентхауса.

— Подготовительная школа в Северо-Йорке — это местный центр мудачья, — сообщает Тобиас, подходя ко мне с другой стороны. — Просто не обращай на них внимания. Они лишь хотят изгнать нас обратно в Бриджпорт. — Он вздрагивает, когда я делаю глоток своего напитка, а затем замечает моё озадаченное выражение лица. — Это как, э-э, Хантингтон-парк для Лос-Анджелеса.

— Ясно. — Я стою там мгновение, а затем поворачиваюсь обратно к городу. — Мы на Манхэттене, да?

— Конечно, — отвечает Черч, устроившись в углу, его длинное тело прижато к стеклу именно таким образом, что, я думаю, если бы кто-то захотел, они могли бы столкнуть его прямо через край. Но его это ничуть не беспокоит. — А куда ещё нам было идти?

Я закатываю глаза, а затем делаю ещё один глоток напитка, уставившись на коктейль с причудливой маленькой веточкой мяты и большим круглым кубиком льда. Ни за что на свете близнецы не смогли бы его сделать.

— Бармен, — шепчет Мика, появляясь с другой стороны от меня. Он протискивается между мной и Спенсером, и я вижу, как Спенсер сильно хмурится. Он от этого не в восторге.