ГЛАВА 20

ФИНН

Хорошо.

Ситуация становилась с каждой минутой всё интереснее.

Всё случившиеся вчера было просто немного размытым по краям, но, увы, его идеальный ум ещё никогда не подводил его. И он очень хорошо знал, что не Сорен оглушила его в том коридоре. Рычащий голос в его ухе определённо был мужским, никсианским и подлым.

Итак. Что они имели на сегодня: он с головной болью из самой глубокой преисподние Инферы даже после того, как Джерихо исцелила его; Сорен, изображающая, что пытается вспомнить девушку, которой она была раньше, и лишняя голова в гарнизоне.

Он мог бы положить конец этому прямо сейчас — должен был. Принц сделал бы это. Ленивый человек сделал бы это. А эти двое так редко соглашались в чём-либо, что, когда они это делали, всё проходило легче лёгкого. Но третий человек, хитрый человек, скучающий человек, был сегодня главным. И этот человек хотел посмотреть, как далеко может зайти эту дурочка-золотая-девочка прежде, чем заставит его действовать.

Но сначала ему нужна была передышка. Он не мог вынести безутешной радости на лице своего отца каждый раз, когда тот видел Сорен, рвения, с которым Джерихо приветствовала её, надежду, которую Каллиас носил на своих плечах, в глаза, да и во всём остальном. Не сегодня.

Поэтому, когда наступили сумерки, он проскользнул через кухню, бросив монетку дежурному повару, и покинул замок через заднюю дверь.

Он любил Порт-Атлас, поскольку человек должен был любить место, которое они называли домом. Но больше всего он любил его за ночи — за стрекотание сверчков и солёную сырость, за пустое эхо его сандалий по мощёным дорожкам, за фонари, весело светящиеся на верёвках, натянутых между зданиями, как маяки, приветствующие его возвращение. За светлячков и смех, доносившийся из таверн, которые никогда не закрывались. За лунный свет, танцующий на океане, и хихикающих подростков, вышедших после комендантского часа. За звон монет, переходящих из рук в руки во время карточных игр в переулках, и пьяный смех друзей, бредущих домой вместе, взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга.

Он наблюдал, как мимо, пошатываясь, прошла группа из трёх человек, не обращая внимания на его лицо в капюшоне, от них разило вином, проигранными деньгами и пересчитанными картами. Музыка плыла за ними, живой дуэт скрипки и голоса, который щекотал подошвы его ног диким, абсурдным желанием танцевать.

Каллиасу понравилось бы здесь; такого рода размышления о желаниях всегда привлекали его. Они могли бы править этими ночами вместе, если бы он когда-нибудь перестал быть таким чертовски одержимым своим имиджем и одобрением их матери. Если бы он когда-нибудь смирился с тем фактом, что она долгое время не заботилась ни о ком из них каким-либо значимым образом, и, если он так сильно хотел корону, ему лучше построить её на костях города, которым они правили.

Финн уже давно усвоил этот урок, в ту первую ночь, когда он наконец-то сломался, не в силах в очередной раз вынести тишину в соседней комнате. В первую ночь, когда он забрёл в город, ему было двенадцать лет, и он полностью доверял дому, по которому он никогда не бродил без сопровождения.

Та первая ночь оставила на нём синяки, шрамы... и преобразила его. Когда он, наконец, благополучно добрался до своей постели, он закрыл глаза и увидел сон о короле другого типа, о том, кто правил, скрываясь за силуэтами и масками, кто мог достигать своих собственных целей без пристального внимания придворных, советников и союзников.

С тех пор Финник Атлас правил своим королевством из заброшенных переулков и захудалых столов в тавернах. Он выковал себе корону из теней и тайн, и, боги, как хорошо он выглядел в ней.

Но мальчик, который пошёл по этому пути, отдал бы всё, чтобы вернуть свою младшую сестру. Чтобы его родители, его семья была целой, жизнерадостной и живой.

Но вот они здесь. Его отец всё ещё с разбитым сердцем. Его младшая сестра всё ещё почти мертва. И всё, что осталось от его озорной, энергичной матери, это воительница, завоевательница... женщина, которая запрещала своим детям бродить где-либо без сопровождения из страха потерять их, но даже не удосуживалась поговорить с ними без лишней надобности.

Детское одиночество тронуло уголок его сердца. Мужчина оттолкнул его.

Он здесь не для того, чтобы скучать по своей матери. Он здесь, чтобы проиграть непомерную сумму денег в обмен на секреты, слетающие с развязанных от выпивки языков. Он здесь, чтобы узнать, как обстоят дела в его королевстве после известия о возвращении их потерянной принцессы.

Конечно, технически это была работа Каллиаса. Но Кэл никогда не получит ответов, в которых он нуждается. Люди говорили принцу то, что он хотел услышать; а о чём они на самом деле думают, они говорили дну своей кружки с медовухой. И как бы мало Финн ни заботился о незнакомке, выдававшей себя за его сестру, он не хотел, чтобы её судьба была в чьих-либо руках, кроме его.

Звук его сандалий был слишком громким, слишком очевидным; он не мог двигаться так, как ему было нужно. Так что он сбросил их, булыжники под пальцами его ног всё ещё были тёплыми от солнца. Зима, похоже, передумала сжимать Атлас в своих объятиях. Даже когда зашло солнце, его любимый свитер был слишком толстым, пот собирался на пояснице и вдоль переносицы, под дужкой очков. Сорвав их, он прислонился к стене запертого магазина антиквариата, протёр их о штаны и, вздохнув, снова надел.

— Куда я вообще иду? — пробормотал он, почесывая призрачный зуд за ухом.

Запах трубочного дыма и алкоголя обрушился на него с силой тарана. Вязкие, песчаные запахи пронзили болью всё ещё чувствительный череп. Он сморщил нос, прижимая ладони к вискам, пытаясь стереть боль из головы.

Чёрные кудри, лавандовое мыло и взгляд, поражающий молнией.

— Работаешь допоздна, Принц?

Образы замелькали в его голове, как перетасованные карты, едва появляясь, прежде чем исчезнуть. И когда он открыл глаза, перед ним стояла Луиза, запахи таверны преследовали её по пятам, её губы были насмешливо поджаты.

— Работаешь допоздна, Принц?

По основанию его позвоночника пробежала дрожь, а ощущение дежавю распространилось дискомфортом по всему животу. Но он просто ухмыльнулся в ответ, отмахиваясь от этих ощущений, как обычно отмахивался от веса своего титула.

— Вряд ли уже поздно. Солнце едва село.

— Предположим, — она прислонилась к стене рядом с ним. — На прошлой неделе ты пропустил встречу.

— Я был занят. Возможно, ты слышала новости.

Она напряглась.

— Ах, да. Принцесса. Она всё ещё здесь? Я видела, как она пыталась убежать.

Конечно, она это видела. Она была лучшей провидицей в городе, самой точной, самой последовательной. Вот почему она была единственной, кого он мог нанять.

— Кажется, она ещё не нашла то, что ищет.

Очевидно, она говорила правду о том, что ей нужно было противоядие от их яда Гадюки для её друга, коль уж она оказалась достаточно отчаянной, чтобы остаться, даже после того, как кто-то пришёл, чтобы вытащить её. Слава богам, все их Гадюки были разбросаны по приграничным городам, помогая удержать оборону; если бы кто-то из них был во дворце, эта игра была бы уже закончена, задолго до того, как Финн получил то, что ему было нужно.

Луиза поджала губы.

— Ты собираешься сказать ей?

Он прикинулся дурачком, покусывая кончик большого пальца.

— Сказать ей что?

— Что нет никакого лекарства, — она прищурила глаза. — Здесь или где-нибудь ещё.

Он приподнял одно колено и упёрся подошвой босой ступни в стену, демонстрируя свой лучший непринужденный вид.

— Ты можешь видеть будущее. Ты мне скажи.

Она одарила его взглядом, которым можно было бы поджарить креветки.

— Финн.

— Отлично. Мы говорили об этом, но Кэл и Джер купились на её маленькую выходку. Они сомневаются, что она даже захочет его теперь, когда знает, что Никс похитил её.

— А что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что она не собирается так легко сдаваться. Нет, раз уж она всё ещё здесь. И...

Честности — столь редкого и странного привкуса на его языке — оказалось достаточно, чтобы он признался:

— Я не знаю, какой хаос она устроит, если мы ей расскажем. Они почти убили её, Лу. В глубине души она никсианка. Я не уверен, что что-то осталось от... от того, кем она была.

Глаза Луизы потемнели.

— Какая досада.

Он взглянул на неё, скользя взглядом вверх и вниз, ища намёк на ответ, ещё до того, как спросил:

— Ты знала?

Она выдохнула пропитанный вином воздух, глядя на него с пьяным наклоном головы.

— Тебе придётся быть более конкретным, любимый.

— Ты знала, что она была жива?

Её молчание щекотало старого, редко видимого монстра в животе Финна: кипящий гнев с чёрными краями, который он изо всех сил старался скрыть. Гнев не годился для хитрости; он был слишком нетерпелив, чтобы играть в долгую игру.

— Почему ты мне не сказала? — прохрипел он.

Она деликатно пожала плечами.

— Ты никогда не спрашивал.

Он ненавидел то, что это был ответ, за который он не мог её винить, потому что даже сам он так бы ответил.

— Намёк был бы неуместен!

Она откинула голову к стене, запрокинув лицо к звёздам, закатала шёлковые рукава до локтей и скрестила руки на груди.

— Ты должен задать себе один вопрос, Финн.

Её взгляд пронзил его без предупреждения — искорка розового света заиграла в её радужках, прежде чем погасла, так быстро, что ему могло это померещиться.

— Ты бы поверил мне, если бы я сказала тебе?

Вот, чёрт. Она поймала его.

— Я мог бы, — запротестовал он, но она уже закатывала глаза.

— Если бы я попыталась сказать тебе, что Солейл жива, ты бы разрушил мою репутацию быстрее, чем тюлень уплывает от акулы. Ты бы не поверил тому, кто тебе сказал бы, что у тебя развязались шнурки на ботинках.

— Ну, очевидно, что нет. У сандалий нет шнурков. Почему я должен верить кому-то, если они...