А там уже стали искать пропавшего постояльца. Потом, когда Кусто все же соизволил появиться в "Метрополе", все разъяснилось: ему сразу поменяли номер на более удобный, приставили гида, создали другие удобства вроде машины... О девушке-москвичке теперь пришлось забыть. А потом Кусто поехал в Киев, в Закавказье и через Турцию вернулся во Францию...
Когда мы выслушали его рассказ, я спросил своего гостя:
- Жак, тебе, наверное, интересно было бы увидеть ее сейчас?
- Что ты! Она же теперь наверняка такая старая!
Самому Кусто в это время было лет 75...
А компания за соседним столом продолжала гулять весело и шумно. Там появились уже какие-то девушки и - опять приятная случайность - одна из них говорила по-французски. Кусто пошел к их столу, и не успел я оглянуться, как вижу - наш гость уже сидит в обнимку с ней. Дело явно шло к поцелуям, а там, кто знает, еще до чего дойдет... Пришлось сказать:
- Жак, ты меня извини, но тут у нас это не принято... - Тогда еще не наступили сегодняшние свободные времена, нравы "блюли", "перестройка" и демократия еще только намечались.
- А что я могу сделать с собой? - Жизнелюбивый француз и в свои 75 был на высоте...
Эта дружба народов кончилась тем, что ребята принесли на наш стол бутылку "Камю". Я заставил Кусто взять коньяк с собой в качестве подарка от московских таксистов.
Продолжая вести на телевидении "Клуб кинопутешествии", я работал в своем институте, тренировался в нашей группе врачей. Но вскоре участие в подготовке к полету для меня закончилось. Для того чтобы стать кандидатом в космонавты, нужно было пройти мандатную комиссию Министерства общего машиностроения, так называемую "момовскую" комиссию. Человек, прошедший ее, уже получал официальный статус - назначался космонавтом-исследователем. И сразу получал определенные льготы - оклад его повышался чуть ли не вдвое, выслуга шла год за два и тому подобное...
Нашу минздравовскую группу врачей через эту комиссию не пропускали очень долго. Но вот однажды, когда я приехал в наш клинический отдел и пошел обедать, то оказался за столом совсем один - никого из группы там почему-то не было. Меня это удивило, и я спросил:
- А где же остальные?
- Да они же сегодня на "момовской" комиссии. Оказывается, вызвали всех, кроме меня. Это насторожило. Вечером я позвонил одному из нашей группы, чтобы узнать, что все-таки произошло. Но ответа не получил. Позвонил другому. Наконец, после уклончивых ответов, он признался:
- Только между нами. Понимаешь, нас строго предупредили, чтобы мы тебя не информировали, что вызваны на комиссию...
- Но ты-то почему не сказал мне?
- А что мне оставалось делать?..
Действительно, мой коллега не мог сделать обратное тому, о чем ему было сказано. Такого рода шутки в те времена исключались. Мы ведь не принадлежали себе - наши судьбы решали другие. Так что по-человечески у меня к нему нет претензий. Я не знаю, как бы сам поступил тогда, окажись в той непростой ситуации.
А люди из главка, принимавшие такое решение, понимали, что если я узнаю о комиссии заранее, то смогу вмешаться в ситуацию, изменить ее ход, поэтому и скрывали все от меня до последней минуты. Хотя мне не хотелось бы вдаваться здесь в подробности той интриги, но корни ее явно находились у нас в институте. Конечно, руководство все знало, при этом относясь ко мне (внешне, по крайней мере) вполне доброжелательно...
Надо сказать, что случившееся я пережил достаточно спокойно, поскольку был занят интересным делом. Меня тот инцидент не слишком затронул. Единственное, что было неприятно, - предательство. Это пережить всегда непросто. Для себя я тогда решил - коль случилось именно так, пусть идет как идет.
Как показала дальнейшая жизнь, я поступил правильно. Один из нашей минздравовской группы врачей, только один, все же дождался своего часа, полетел в космос. Но это случилось лишь через девятнадцать лет после того, как нас зачислили в ее состав. Этим единственным из нас, тогдашних, стал врач Валерий Поляков, пролетавший в космосе почти полтора года, побив тем самым все рекорды пребывания там человека...
Чье-то скрытое противодействие по отношению к себе я почувствовал не только в рассказанной ситуации. Проявилось оно и тогда, когда я должен был вступить в партию. Именно должен. До определенного момента со мной на эту тему никогда не заводили разговора - ни тогда, когда отбирали в группу для подготовки к полету, ни когда отправляли в оба плавания, ни когда звали на телевидение... Но настал момент, когда мне поставили такое условие.
Пришло время, когда стало необходимо подумать об изменении моего статуса в институте. Я все еще оставался младшим научным сотрудником, хотя после первого плавания на "Ра" Борис Егоров начал со мной этот разговор:
- Ну что ты все младший и младший! Пора уже становиться старшим... Давай мы тебя сделаем им...
- Но ведь я еще не защитил диссертацию. А без нее как-то неудобно.
Защиту диссертации я действительно все откладывал и откладывал. А когда постоянно что-то откладываешь, то возвращаться к этому не хочется. Но обстоятельства складывались так, что думать об этом приходилось: меня стало "поджимать" получение очередного воинского звания - подполковника медицинской службы, которое полагалось лишь старшему научному сотруднику.
В лаборатории Л.И.Какурина, где я работал, такой свободной должности не было. Я уже "переходил" лишний год в звании майора, когда понял, что в моем возрасте оставаться им уже вроде бы и неудобно. Поделился своими мыслями на этот счет с моим другом Михаилом Новиковым. И он вдруг мне сказал:
- Зачем тебе ждать должности старшего научного сотрудника у себя в лаборатории? Когда еще это будет? Не проще ли стать начальником отдела, поскольку эта должность полковничья?
- Как же я получу эту должность? И какого отдела?
- Странный ты человек! Работаешь у нас столько лет и не знаешь, что в институте уже год есть вакантная должность начальника отдела научно-медицинской информации. Не могут найти человека.
- Почему?
- Потому что там такой коллектив, такая атмосфера, что никто туда не хочет соваться! Змеюшник!
- Ты сошел с ума! Что ж, я должен бросить заниматься наукой и идти туда?
- Главное - ввязаться! - мудро откомментировал мои слова Михаил Алексеевич. - Даже если ты туда пойдешь, ты же все равно рано или поздно займешься своей наукой. И потом, информатика - тоже вещь важная...
В общем, он заронил сомнение в мою душу. Но идти к руководству и предлагать себя было неудобно. И тогда Михаил Новиков взял на себя роль моего "свата". Пошел он не к директору, а к его заместителю Ю.М.Волынкину, который к тому времени, закончив службу в армии, перешел в наш институт, где возглавил научно-организационный отдел.
Михаил поговорил с Ювеналием Михайловичем и "подбросил" ему идею о моем переводе в злополучный отдел. Волынкин поначалу обрадовался наконец-то нашлась кандидатура, - но потом спросил с сомнением:
- Ты думаешь, он согласится? Там ведь такой коллектив...
- Я его уговорю, - мужественно пообещал Михаил, изображая, что хоть ему будет и трудно, но он постарается. Спектакль получался замечательный.
Через какое-то время меня вызвал уже директор института, чтобы обсудить возможность моего перехода в новый отдел.
- Но учти - на твоей науке тогда будет поставлен крест.
- Вероятно. Но только на какое-то время... Жизнь покажет...
По правилам того времени, чтобы стать начальником отдела, я должен был вступить в партию. Что мне и было заявлено в самой откровенной и решительной форме.
Предстояло подумать о двух рекомендациях. Сначала я пошел к Леониду Ивановичу Какурину, рассказал ему обо всем. Он согласился дать мне рекомендацию. Вторую дал наш сотрудник, член парткома института Черкасов.
Прошло какое-то время, и вдруг он вызвал меня и спрашивает:
- Юра, что у тебя за сложности с заместителем директора по режиму?
- Впервые слышу об этом. А в чем дело?