Глава 4

Я благодарна Альфреду за шляпу и плащ, которые он мне отдал.

Серьезно. Очень благодарна.

Но выгляжу я в них как идиотка.

«Плащ» — это вообще не плащ. Это тренч длиной до пола, в котором карманов столько же, сколько пуговиц. А «шляпа» — не шапка или бейсболка. Это кепка. С пушистыми маленькими ушами. Добавьте это к моим грязным уггам, мокрым джинсам и белой рубашке мистера Суэггера, и я выгляжу, как чертова бродяжка.

Лишь только я села в машину, сразу извинилась перед Россом. Он ответил, спросив адрес места моего назначения. Я сказала ему, но на полпути поняла, что у меня нет зажигалки. Или бумажного пакета. Когда я попросила Росса сначала остановиться у «7-11», он бросил на меня сердитый взгляд в зеркало заднего вида. Тем не менее, не сказав ни слова, подъехал к круглосуточному магазину. Я не ожидала, что машина останется на месте, когда я выйду, но она была там.

Может, таков его способ принять мои извинения.

Стягиваю бумажный пакет с бутылки пива и засовываю его в карман плаща, чтобы он оставался сухим. В этот момент в палец впивается что-то острое. Уголок визитной карточки. Я вытаскиваю ее и изучаю, потягивая пиво.

«Джейк Суэггер»

Выбитое серебряными буквами на черном фоне имя выглядит еще более сексуально, чем воспринимается на слух. Единственное, что еще есть на визитке, — это номер телефона.

Мне хочется поджечь каточку также, как пакет с дерьмом, восседающий на сидении рядом со мной. Вместо этого я прячу ее обратно в передний карман плаща. Не потому, что хочу вспоминать свое время с Джейком Суэггером, а потому, что могу использовать ее для своих исследований. Я создам дизайн визитки Того Самого Парня, чтобы она выглядела такой же изящной и сексуальной, как эта.

Машина подкатывает к дому Люка Душанана. Росс смотрит прямо перед собой, даже не глядя в мою сторону. Его губы сжаты в тонкую линию.

— Росс, мне, правда, жаль. Я не хотела никому доставлять неприятности. Вы кажетесь милым парнем. — Через мгновение он прочищает горло и натянуто кивает, все еще не встречаясь со мной взглядом.

Я выхожу и захлопываю дверцу. Машина исчезает, и я остаюсь посреди снежной бури в три часа ночи, под хмельком и совершенно одна в большом городе, предоставленная сама себе. Темнота улицы пугает меня. Но фонарь на крыльце Люка сияет, как маяк, напоминая, что все дерьмо, через которое я прошла в этой поездке, будет стоить того, чтобы просто увидеть улыбку Эмили.

Чтобы она пересказала эту историю какому-нибудь незнакомцу.

Трахнула его на парковке.

Влюбилась.

И свалила нахрен из моей квартиры.

Ах, какая же я хорошая подруга.

Я поскальзываюсь, лечу вперед и чуть не ломаю шею на ледяных ступеньках. Прежде чем добираюсь до верха, остатки пива оказываются у меня на плаще. Взобравшись, наконец, на крыльцо перебрасываю бутылку через перила, вытаскиваю из кармана бумажный пакет, развязываю пластиковый, перекладываю собачье дерьмо и беру зажигалку.

Небольшой козырек над дверью никак не укрывает ото льда и снега, бьющих со всех сторон. Поэтому я опускаюсь на колени и использую плащ, чтобы защититься от ветра, пока поджигаю пакет.

Дерьмо действительно вспыхивает. Пылает очуменно жарко. Я вытаскиваю телефон и нажимаю на запись. Затем давлю на звонок и стучу в дверь снова, снова и снова, пока не слышу шаги и голос Люка Дюшанана, требующего, чтобы я «подождала, черт возьми».

Мой план сработал без сучка и задоринки.

Люк открывает дверь. Видит огонь. Топчет пакет своими модными домашними туфлями. Затем мерзкие пары теплого, поджаренного собачьего дерьма поднимаются в воздух и попадают в горло Люка Дюшанана как раз в тот момент, когда от шока он делает глубокий вдох.

Начинаются рвотные позывы.

Видеть, как взрослый мужик верещит, как девочка, между сухими спазмами и слезами, — это больше, чем я себе представляла.

И все это записано у меня на видео.

И это эпично.

Даже я, будущий экстраординарный автор бестселлеров, не смогла бы выдумать такого.

Я так увлечена открывшейся передо мной сценой, что даже не замечаю двух приближающихся полицейских, пока они не оказываются рядом со мной. Засовывая телефон в карман, пытаюсь их обойти, но крыльцо маленькое. А они довольно крупные парни.

— Ладно, леди. Притормозите. Мы предупреждали таких, как вы, не шнырять здесь, — говорит полицейский, хватая меня за левую руку.

Другой полицейский хватает меня за правую руку.

— Я чувствую исходящий от нее запах алкоголя. Сколько вы сегодня выпили? Вы под кайфом? — Он светит мне в глаза.

— Мэм, вы знаете эту леди?

Я моргаю, чтобы избавиться от пятен в глазах, и смотрю на женщину в дверном проеме. Должно быть, это новая сучка. Эмили права. Она вовсе не уродина. На самом деле очень даже хорошенькая. Вся такая милая и роскошная в своем атласном халатике с задорными сосками, пытающимися пробиться сквозь ткань.

— Нет. Я никогда раньше ее не видела. Не думаю, что мой жених тоже ее знает. — Жених? — Я спрошу его, но почти уверена, что это просто еще одна попрошайка.

— Мэм, мы можем с ним поговорить?

— Он... нездоров в данный момент.

Где-то из глубин дома доносятся рвотные потуги Люка, и я не могу сдержать улыбку. Девушка прищуривается, глядя на меня. Проклятье. У нее нереально великолепные ресницы.

Я опускаю голову. Если она провела столько же исследований об Эмили, сколько Эмили о ней, она может узнать меня по фотографиям Эмили на Facebook. Как бы мне ни хотелось поставить себе в заслугу то, что я провернула самый старый розыгрыш в истории, и чтобы Люк знал, что это я вызвала его большой переполох, я достаточно умна, чтобы понимать, что статус пьяной бродяжки, вероятно, к лучшему. Кроме того, он узнает, что это я, после загрузки видео.

— Мы часто видим таких в округе. Холодная погода всегда выгоняет их из укрытия. Итак, мы патрулировали местность, когда увидели пожар. Рад, что не обернулось чем-то худшим.

— Да, я тоже, — говорит невеста, вытягивая шею, как чертов жираф, чтобы попытаться получше меня рассмотреть. Тяжело опираясь на полицейского справа от меня, я опускаю голову еще ниже.

— Мы отвезем ее в участок и дадим протрезветь. Если хотите выдвинуть обвинения, вам нужно сделать это завтра до девяти утра.

— Не думаю, что мы будем это делать.

Я должна быть благодарна, но немного злюсь на ее заносчивый тон — будто я не стою ее времени. Пусть идет лесом. Я достаточно хороша, чтобы против меня выдвинули обвинения…

— Хорошего дня, мэм.

Замечаю, как офицер пялится на ее сиськи, и закатываю глаза. Он смотрит дольше, чем любой джентльмен, а затем ведет меня вниз по ступенькам. Я оглядываюсь на кучу пепла и несгоревших собачьих экскрементов и чувствую странную грусть.

Мы были так близки... я и этот кулек с дерьмом. Я буду скучать по нему.

Я вынуждена отвести взгляд, когда офицер надевает наручники на мои запястья. Затем, прикрывая мне рукой макушку, усаживает на заднее сиденье машины.

Когда адреналин спадает, а оцепенение проходит, я понимаю, как мне чертовски холодно на самом деле. Я дрожу и трясусь. Зубы стучат, а голова дергается. Это только усиливает мой вид бродяжки-алкоголички и даже вызывает сочувствующие взгляды со стороны офицеров, которые разговаривают так, как будто меня нет в машине.

— Это было собачье дерьмо или человеческое?

— С этими людьми никогда нельзя сказать наверняка.

— Видел, как очумел этот придурок Дюшанан? Самое смешное, что я видел за последнее время.

— Да, кто, черт возьми, на такое поведется? Это самый старый трюк в истории.

— Эй, милочка... — тон полицейского разительно меняется. — Я куплю тебе выпивки на неделю, если ты сможешь провернуть свой маленький трюк на Уэст-Бьютро-стрит, 2189. Черт, это стоило бы двухнедельной выпивки, лишь бы увидеть, как моя бывшая жена топчет пылающий пакет с дерьмом.

Они смеются, но и представить себе не могут, как трудно найти собачье дерьмо в здешних краях.

Как только я начинаю согреваться, они вытаскивают меня обратно на холод и ведут в полицейский участок. Пару раз я сидела в камере. Ничего серьезного, но несколько ночей мне пришлось провести в окружной тюрьме из-за неоплаченных штрафов. Один или два раза меня арестовывали за мелкое хулиганство. Поэтому я удивлена, когда они не просят меня сдать личные вещи. Не фотографируют. И даже не интересуются, как меня зовут.

Просто ведут в огромную камеру, выходящую на кабинеты. Вдоль стены стоят двухъярусные кровати, но занята только одна. Мне дают подушку, простыню и одеяло, осторожно вталкивают внутрь, а затем дверь за мной захлопывается, разбудив единственного человека в камере.

Женщина такая же большая, как чертов дом. Выглядит злобно, как гремучая змея. Когда я пытаюсь занять койку напротив нее, чтобы постоянно следить за ней одним глазом, она качает головой. Я перехожу к следующей койке. Она снова качает головой. Все происходит так: я останавливаюсь у койки, смотрю на нее, спрашивая разрешения, она качает головой, я двигаюсь вперед, чтобы мне не надавали по морде.

У последней койки в глубине камеры она издает стон и переворачивается на другой бок. Как можно удобнее обустраиваю верхнюю койку и забираюсь туда полностью одетой. Не требуется много времени, чтобы понять, почему мегера заставила меня спать здесь. Место холоднее, чем чертова задница эскимоса.

Я достаю телефон, и вижу, что у батареи остался один процент заряда. Поэтому смотрю видео, где Люк Дюшанан беснуется, пока телефон не умирает.

И это, черт побери, лучшие тридцать семь секунд в моей жизни.