Поэтому вместо этого он сосредоточился на ощущении лопаток, прижатых к двери, и стал наблюдать. Она сняла тяжёлый капюшон, скрывавший её волосы, а также кожаный корсет с высоким воротником, скрывавший её тайну. Он понимал, почему она рассказала об этом Зефир, но это не успокаивало. Она не видела себя такой, какой видел её он. Она постоянно бросалась в самую гущу событий — желая быть щитом для других, — но не знала, как легко её можно сделать мученицей, пешкой или товаром для торговли. Она уже не была такой наивной, как при их первой встрече, но всё равно всегда считала себя лучшей из людей, из этого мира. Киран было виднее. И он знал, что если с ней что-то случится, то это уничтожит его, потому что он не защитил её, когда мог.

Но где он провёл грань между защитой её от опасности и защитой себя от неё? Ибо в её мире для него не существовало ничего, кроме боли, он знал это с полной уверенностью. Когда она встряхнула своими светлыми, как звёзды, волосами и вытянула усталые ноги, он подумал, что ему уже всё равно. Неужели он действительно думает, что однажды сможет покинуть её? Даже если она вернёт себе корону, если Локи будут повержены, и Повелитель бурь больше не будет представлять угрозы, сможет ли он уйти и оставить её проживать жизнь без него?

Он не был уверен. Он не мог представить себе, что сделает это, как не мог представить, что остаётся, пока она будет уходить всё дальше и дальше, из его мира обратно в свой. Ему оставалось только сделать невозможный выбор. Он никогда не задумывался о будущем. С той жизнью, которую он вёл, было бы лучше предположить, что у него его выбора, живи каждый день, как в последний.

Первой заговорила Аврора. Сложив руки на коленях и опустив голову, она сказала:

— Я понимаю, что ты, наверное, ненавидишь меня.

Киран застыл, мышцы его плеч напряглись ещё сильнее. Единственное, что он ненавидел, так это то, что больше не знал, как вести себя с ней. Он хотел успокоить её, но боялся, что если скажет больше нескольких слов за раз, его сердце может выпрыгнуть из груди. Он мог бы рассказать ей о том, как он лежал ночью без сна, думая о ней, как он мог закрыть глаза и вспомнить точный цвет её глаз, изгиб её подбородка и то, как её нос был слегка вздёрнут на кончике. Он просто будет продолжать двигаться дальше, пока не вывернется наизнанку от желания обладать ею.

Поэтому он вернулся к старым привычкам и задал свой собственный вопрос, вместо того чтобы дать ответ.

— С чего бы это?

— Потому что... — её голос слегка дрожал. — Из-за Джинкс.

Её плечи задрожали, и она закрыла лицо руками, а он уже пересёк комнату, прежде чем понял, что его плечи больше не касались двери.

Он присел на корточки между ней и кроватью, но не стал прикасаться к ней.

— Она сама приняла решение сопровождать тебя во дворец. Я давно знаю Джинкс, и она не делает ничего такого, чего не хотела бы делать. Она знала, что рискует, и всё равно пошла.

— Ради меня, — прошептала Аврора, поднимая голову. Из-за слёз её светло-голубые глаза казались почти святящимися. — Она пошла на риск ради меня. Ты, наверное, жалеешь, что я однажды вошла в Глаз.

Жалел ли он?

Может быть. Или скорее... какая-то часть его хотела сожалеть об этом. Он хотел вернуться к своей прежней жизни, ускользнуть в дикие земли, как будто ничего не изменилось, и быть довольным, как прежде, даже если не совсем счастливым.

Но теперь... богиня, он знал, что не найдёт ничего, кроме страданий в диких краях. Он даже не мог вспомнить, каково это — быть довольным. Была только эта пропасть, которая существовала в пространстве между бытием с ней и без неё. Она вытянула его за пределы того, на что он считал себя способным, и теперь мир стал ярче, больше и опаснее, но и слаще тоже, и когда жизнь расширилась, он не думал, что она может сократиться до того, чем была когда-то.

Но чувство вины, которое она испытывала? Это... это было хорошо знакомое ему чувство. И он знал, как с этим бороться.

Он встал, выпрямившись перед ней. Ей пришлось откинуться на спинку, чтобы увидеть его, и когда она подняла на него глаза, они распахнулись и стали настороженными, как будто она ждала, что он вымолвит какое-то ужасное наказание.

— Ты одна из нас? — спросил Киран.

— Что? — она слегка наклонила голову, заморгав.

— Ты одна из нас? Из нашей команды? Ты бы сражалась на нашей стороне, если бы нам это было необходимо? Предоставила бы ты помощь, если бы мы попросили? Ты бы рискнула собой ради одного из нас?

— Конечно.

— Тогда почему я должен тебя ненавидеть? Ты могла умереть в любой момент, когда была с нами. Есть тысяча способов умереть в диких землях. Нападение животного. Лихорадка. Бандиты. Не говоря уже о бурях. Мы рискуем. Постоянно. И все мы готовы к тому, что один из этих рисков не окупится. Джинкс сделала выбор, и на этот раз риск победил.

— Как ты можешь так спокойно относиться к этому? Я считала, что Джинкс для тебя как семья.

— Почти, — подтвердил Киран. — Я хочу сказать, что... нужно принимать плохое — это и значит быть охотником. Если бы каждый из нас держался за вину каждый раз, когда что-то шло не так, мы бы никогда не прошли через городские ворота снова.

— Но мы не в диких землях.

— Это правда. Но и это ещё не конец. Ты сказала, что ты одна из нас. Придёт время вернуть её обратно. Не знаю когда. И не знаю, как это сделать. Но я знаю, что мы будем продолжать пытаться, пока не выясним, и я знаю, что ты будешь рядом с нами, новичок. И это всё, что мне нужно знать.

Киран закончил свою речь, скрестив руки на груди и наблюдая за ней боковым зрением. Его сердце бешено колотилось, пока он ждал её ответа. Обычно он знал, как вести свою команду, знал, как успокоить страхи конфликтного новичка, но с Авророй всё было намного сложнее.

— Похоже, ты знаешь гораздо больше меня, — сказала Аврора, иронически усмехнувшись.

Киран быстро обернулся, не уверенный, обидел ли он её, но она... улыбалась, хотя и неуверенно, её глаза всё ещё были красными от беспокойства.

Он пожал плечами.

— Я верю в тебя, вот и всё.

— Думаю, это хорошо, по крайней мере, для одного человека, — ответила она, понизив голос.

— Что случилось с девушкой, которая собиралась путешествовать по диким местам и завоёвывать свою магию, несмотря на мнение других?

Аврора вздохнула.

— Я начинаю понимать, что променяла одну наивность на другую. Я покинула это защищённое место, надеясь узнать больше о себе и мире, и я сделала это. Я думала, что раскрою какую-то тайну, и всё встанет на свои места. Но я забыла, что это не так просто, что моё приключение не единственное, что есть тысячи и тысячи других путешествий, происходящих одновременно. Почему моё должно быть важнее? Мы все связаны, и больше страданий для одного означает больше страданий для всех. По крайней мере, так должно быть. Но всё так сложно, никто здесь не смотрит дальше параметров своих собственных желаний и потребностей. Обещай мне, что ты скажешь мне, если я когда-нибудь сделаю это — если я поставлю свои собственные желания выше человечности других. Снова.

К концу своей речи она потёрла тыльной стороной ладони место, где в её груди зарождался небесный огонь. И он больше не мог сдерживаться, его тянуло к ней, как волны к берегу. Он мог попытаться сдержать себя, но пока он был рядом с ней, он чувствовал, что падает снова и снова. Она была непреодолимым потоком.

Он медленно сел на диван рядом с ней, чтобы она смогла возразить или отодвинуться, если захочет. Когда она осталась на месте и смело встретилась с ним взглядом, он нежно обнял её за плечи.

— Я не хотел, чтобы ты была принцессой. Теперь ты это знаешь. Но если кто и должен признавать ошибки, так это я. Я был эгоистичным и жадным. Я хотел, чтобы ты была только со мной. Но миру нужна такая принцесса, как ты, Аврора. Ему нужен кто-то, кто созерцает страдания других. Нам нужен кто-то, кто готов признать свои ошибки, готов идти на компромисс и работать вместе с людьми из всех слоёв общества. Этот мир нуждается в твоём мужестве и сострадании, и я никогда не должен был пытаться сохранить всё это для себя.

Очень медленно её тело начало склоняться к нему, пока она не прижалась головой к его шее, прильнув грудью к его груди. Она глубоко вздохнула и перевела взгляд на мать. Он чувствовал мягкое щекотание её волос на своей щеке и нежный подъём каждого вдоха, когда он переходил из её тела в его. И когда он решился сказать что-то ещё, чтобы продлить этот момент, он понял, что она уже спит.

И впервые за долгое время узел тоски в его груди начал разматываться, и боль от того, что он скучал по ней, утихла.