16

Кристина Агилера на церемонии награждения скинула костюм монашки, поразив публику.

Господи.

Под вечер я сходил к человеку по имени Кертин — старик под семьдесят, из вымирающей породы. Он делал клюшки для херлинга. Проживал в Проспект-Хилл, держал магазинчик без вывески — ему реклама уже не требовалась. Я приветствовал его, и он не сразу настроил зрение, спросил:

— Молодой Тейлор?

Благослови его боже.

Он вытачивал клюшки из ясеня, неделями корпел над каждой. Я назвал ему все параметры, где главным было то, что ирландцы зовут податливостью — как клюшка гнется, что придает ей тот самый «вших». Либо это слышишь, либо и говорить не о чем. Он меня послушал-послушал, потом:

— Будет через месяц.

Не хотелось давить на мастера, но…

— Мне нужно уже сейчас.

Он пришел в ужас, вскинулся:

— Тогда иди в спортивный магазин.

Наконец выдал клюшку из, как он считал, неудавшихся образцов. Я еще больше обесценил его искусство, попросив надеть железные ободья на конец. Когда расплачивался, он взглянул на меня с неподдельным разочарованием:

— Молодой Тейлор, в тебе умер хороший игрок.

Только хороший?

— Не великий?

Он отвернулся, сказал:

— Керров в мире единицы.

Возможно, лучший игрок нашего времени.

Перед встречей с Коди я позвонил отцу Малачи, сказал:

— Дело закрыто.

— Что? Ты сдаешься?

Я скривился.

— Я нашел убийцу.

Звонил ему с мобильного. Стоя перед «Пекарней Гриффина», манившей ароматами свежего хлеба, хоть аппетита и не было. В ближайшем магазине одежды играли Black Eyed Peas. Черт, да они везде играли, целую вечность проторчали на первой строчке чартов. Песня — «Где любовь?»

За этим не ко мне.

Только намного позже узнал, что это песня об 11 сентября. Группа просуществовала с 1998 года, доказывая, что иногда стойкость окупается. Стоило бы и мне брать пример.

— Кто он? — спросил отец Малачи.

— Встретимся, тогда скажу.

Мы договорились на полдень следующего дня. Он закончил на:

— Поверить не могу, что ты нашел эту мразь.

Вот тебе и священник!

Причем произнес c роскоммонским акцентом. Прибавил слову дополнительное измерение, не оставляющее сомнений в смысле.

Люди вокруг обсуждали недавний кошмар в Лимерике. В городе разгорелась война племен/банд. Обвиняемого в убийстве сенсационно оправдали — парня чуть старше подростка. Дело против него развалилось — согласно распространенному мнению, из-за «запугивания свидетелей». Парень, выйдя из здания суда, приветствовал СМИ двумя пальцами.

Почти равный интерес представляло поражение Ирландии в матче с Австралией в четвертьфинале по регби. Кит Вудс, капитан, в слезах объявил об уходе из спорта.

Тяжелые времена.

А скоро станут еще тяжелее.

У себя в квартире я принял душ, заварил сразу две ложки кофе, оделся к бою. Положил клюшку в наплечную сумку, надел черную футболку с выцветшим логотипом:

«Никс» надирают задницу.

Не совсем по-голуэйски[31], но причем тут вообще логика? Черные штаны, черные ботинки. Ради ностальгии, ради уверенности — предмет 8234, полицейская шинель. Когда-то женщина бросила ее в огонь, от нее до сих пор тянуло дымком. Теперь это казалось уместным.

Темнело. Я посмотрелся в зеркало, увидел угрюмое лицо, бешенство в глазах — все как и хотел.

Когда мы встретились, Коди нервничал. Он пришел в спортивном костюме, кроссовках и замшевой куртке. Глаза бегали.

— Рад видеть, Джек, — сказал он.

— Ага, конечно.

Я посмотрел на него, спросил:

— Как ты его нашел?

Он начал взбудораженно, довольный своей изобретательностью:

— Мэри, дочка хозяйки, и я…

Вдруг он словно всерьез смутился, но продолжил:

— Мы, ну знаешь, дурачились у нее в спальне, и тут я краем глаза заметил мужика, который ошивался у дома твоей подруги.

Я поражался. Когда я в его возрасте дурачился с девушкой, не видел краем глаза ничего, смотрел во все глаза только на нее. Он продолжил:

— Я встал, Мэри рассердилась, пришлось на нее шикнуть. Глупо, да? Будто он мог меня услышать.

Он подождал какую-нибудь похвалу, но я промолчал, и он продолжил:

— Я смотрел, как он дважды прошел мимо ее дома, и по наклону головы как-то догадался, что он не просто так прогуливается. Потом он так воровато огляделся — и я понял, понял, что это он, даже вскрикнул. Мэри еще спросила: «Кто?»

Он перевел дыхание, заново переживая погоню:

— Я влез в джинсы, сказал, что мне пора. Она повозмущалась, но я сказал, что все компенсирую. Ходил за ним два дня, по пабам, букмекерам и, конечно, три раза — к дому твоей подруги. Он даже ручку дергал, и я разглядел его лицо, его выражение. Я тебе отвечаю, Джек, полное… ненависти и… похоти. Я сразу понял, что это он.

Классическая процедура слежки из сериалов про копов. Сказал ли я ему, что он молодец?

Нет.

Он взглянул на мою сумку, я сказал:

— Там переговорщик.

Подождал, чтобы он спросил, но он сказал:

— Этот Сэм Уайт уже приставал к женщинам, даже доходило до суда, но пострадавшая забрала заявление.

Я кивнул, и он спросил:

— Мы на него заявим?

Я чуть не рассмеялся.

— Мы об этом уже говорили, забыл? Я спрашивал, готов ли ты сделать то, что нужно сделать.

Он угасал с каждой секундой. Решимость, на которой он продержался до этого момента, быстро сдувалась.

— Но, как бы, полиция, ну… — начал он.

— Хрен гну.

Свирепей, чем я хотел, и увидел, что он испугался. Я оттаял, хотя ненамного.

— Полиция, возможно, — подчеркиваю, возможно, — сделает ему предупреждение. А потом что? Он повысит ставки и причинит реальный ущерб.

Коди пошел ва-банк.

— Что ты сделаешь… с… ним?

Я тронулся с места, сказал:

— Сделаю предупреждение, но убедительное.

Раньше Сент-Патрик-авеню представляла собой переулок, соединяющий церковь и Эйр-сквер, — компактные домики, где жили настоящие голуэйцы. Как и все остальное, теперь они рассеялись и пропали. Я мог бы назвать жильцов каждого домохозяйства. Кому они теперь нужны?

Теперь здесь таунхаусы.

Господи.

Сидишь в дорогом отеле, какой-нибудь говнюк в еще более дорогом прикиде впаривает своей телке:

— На выходные у меня есть хата на Сент-Патрик-авеню.

Так и хочется вскочить, взять его за галстук от Армани, проорать:

— Ты знаешь, что случилось с теми, кто там жил?

И даже если колошматить его до Рождества, он так и не поймет, о чем я говорю. И не проникнется.

Дом Сэма Уайта находился на середине улицы, в окне — свет.

— Он дома, — сказал я.

Коди выглядел так, словно того гляди сдристнет. Я спросил:

— Хочешь уйти?

Мысль явно была заманчивая, но он дернул себя за волосы, сказал:

— Нет, я, эм-м… мы же сдержимся, да?

Какое замечательное слово. Я его распробовал, покатал у зубов, потом:

— Когда он дрочил в ее трусы и подкинул их на заднее сиденье машины, пока она была в церкви — на службе, чтоб его…

Пришлось сделать глубокий вдох, затем:

— Думаешь, он проявил сдержанность, а? Так ты это называешь?

Коди покачал головой — само уныние.

Я постучал, услышал, как выключают телевизор. Дверь открылась. Ему было под тридцать. Высокий, бритый, в майке и трениках, босой, с давно нестриженными ногтями. Сложен как спортсмен, явно качался. Приличное лицо портил кривой нос, светло-голубые глаза с легкой воспаленностью.

— Чем помочь? — спросил он.

Дублинский акцент, не северной стороны, а скорее краев позажиточней, к югу от Лиффи — почтовый район Дублин 4, где-то там.

— Не покажете вашу лицензию на телевидение? — сказал я.

Он тут же разозлился.

— Я безработный.

Я бросил на Коди многострадальный взгляд, будто мы это слышим уже в сотый раз, спросил:

— А я спрашивал о роде занятий?

— Нет… но…

— Тогда покажите документы на соцобеспечение. Может, вы имеете право на бесплатную лицензию.

Посмотрел с дружелюбием. Мы синие воротнички, в одной лодке. Намекнул, что сделаю ему поблажку. Он поубавил гнев, хоть и ненамного. Был из тех, кому нравится поддерживать огонек, кто думает, что наглость поможет пробиться через большинство ситуаций.

— А это не может подождать, не знаю, до завтра? Там сейчас «Топ оф зе Попс», — сказал он.

Я посмотрел на Коди, потом с голосом, полным воодушевления:

— О, а я бы глянул. Как думаешь, Мисси Эллиот будет первой? Этот ее риверданс, которому она научила черных детишек, — здоровский же?

Он растерялся. На его взгляд, я был староват, но чтобы модный? Не успел он сообразить, как я уже заходил:

— Ты дуй за документами, а мы пока присмотрим за теликом.

Он двинулся по коридору, не понимая, как его обошли, но смиряясь. Коди закрыл дверь, посмотрел на меня, произнес одними губами: «Мисси Эллиот?» Я свернул в гостиную. Холостяцкая берлога, откидное кресло, как у Чендлера и Джои в «Друзьях», банках «Бада» на подлокотнике, таблоиды по всему столу, футбольная сборная Ирландии по гэльским играм в рамочке на стене. Полки, забитые кассетами, дисками и автожурналами, — но ни одной книги.

Телевизор был с широким экраном, которые стоят руку да ногу. Я расстегнул сумку, пока Коди трясся позади, достал клюшку, перехватил покрепче. Был уже на замахе, «вших» начал свою песню, когда Сэм вернулся. Экран с грохотом раскололся. У него отпала челюсть. Я сказал:

— Видать, узнаем, кто будет первым, на следующей неделе.

Затем развернулся и вторым ударом выбил из-под него ноги. Коди вскинул руку. Я не обратил внимания. Сэм на полу, застонав, выдавил:

— И это из-за лицензии на телик?

Я чуть не рассмеялся. Вместо этого двинул ему в лицо ботинком, сломал нос, дал прочувствовать. Затем поднял его, пихнул в кресло. Ему в рот заливалась кровь. Я гаркнул Коди:

— Тащи тряпку, твою мать.

Он двинулся на кухню. Я присел, сказал:

— Ты уже догадался, что я человек нервный, поэтому, когда задам вопрос, имей это в виду.

Я достал из сумки канистру, облил его бензином, потом взял одноразовую зажигалку. У него округлились глаза.

— Соврешь хоть раз — поджаришься, понял? — сказал я. Он кивнул.