Глава 33

Постепенно до нее дошло…

Что и она в этом Эдеме восторга

Была не на своем месте, и, как глупый ребенок,

все еще причиняла зло там, где она хотела сказать больше всего любви.

Одной мысли достаточно, чтобы свести женщину с ума.

Элизабет Баррет Браунинг

Аврора Лей

Лисберн-роуд была тихой улицей с домами из красного кирпича с террасами: солидные, роскошные семейные дома. Поскольку большинство парковочных мест было занято, Страйку и Робин пришлось припарковаться на некотором расстоянии от дома Кати Апкотт, и Страйк молча терпел возобновившиеся боли в подколенном сухожилии и раздраженном конце культи, пока они поднимались по улице, которая шла под небольшим уклоном.

Когда они подошли к входной двери, через окно внизу до них донеслись звуки виолончели. Соло было настолько совершенным, что Робин решила, что это запись, но когда Страйк нажал на звонок, длинная, тягучая нота оборвалась, и они услышали мужской голос, который крикнул:

— Я открою.

Дверь открыл худой молодой человек в очень мешковатой толстовке. Наиболее заметными чертами его лица были болезненного вида приподнятые бугорки на обеих щеках, что делало его кожу похожей на цветную капусту, и припухлость одного глаза.

— Привет, — пробормотал он. — Проходите.

Стены холла были выкрашены в кремовый цвет и увешаны картинами, написанными маслом. Был установлен лестничный подъемник, и в настоящее время он находился на верхней площадке. Рядом с лестницей стояли три большие картонные коробки. Одна из них была открыта, в ней лежали квадратики ткани.

— О, спасибо, Гас, дорогой! — произнес взволнованный женский голос, и женщина, которую они приняли за Катю Апкотт, поспешно спустилась вниз. Как и ее сын, она была худенькой, но если у Гаса были темные густые волосы, то у Кати — русые и редкие. На ней был горчично-желтый свитер домашней вязки, твидовая юбка и добротные тапочки из овчины. На шее на цепочке болтались очки для чтения. Когда Гас скрылся в комнате, которую Страйк и Робин приняли за гостиную, и закрыл дверь, Катя сказала:

— На самом деле это спальня Гаса. Мы перестроили дом, чтобы облегчить жизнь Иниго, так что он может жить в основном на одном уровне. У него есть медэксперт — Иниго, я имею в виду. Поэтому мы поместили Гаса внизу, а гостиную перенесли наверх, пробили проход, и у Иниго появился кабинет и совмещенная спальня, а также ванная, куда он может заехать на своем инвалидном кресле. Ох — она немного задыхаясь рассмеялась и протянула тонкую руку — Я Катя, очевидно, а вы, должно быть, Корморан, а вы?

— Робин, — сказала Робин, привыкшая к тому, что ее имя не так легко слетает с губ клиентов, как имя Страйка.

Пока они шли за Катей наверх, через дверь спальни Гаса снова зазвучали звуки виолончели.

— Он замечательно играет, — сказала Робин.

— Да, не правда ли? — сказала Катя, выглядя обрадованной похвалой Робин. — Он должен быть на последнем курсе Королевского музыкального колледжа, но нам пришлось его забрать, пока мы пытаемся разобраться с его крапивницей. Вы видели? — прошептала она, делая круговое движение указательным пальцем по своему лицу. — Мы думали, что все под контролем, но потом она вернулась с новой силой, и у него появился ангионевротический отек — даже горло распухло. Ему было очень плохо, бедняжке, он немного полежал в больнице. Но мы нашли для него нового хорошего специалиста на Харли-стрит и надеемся, что он поправится. Он просто хочет вернуться в колледж. Никто не хочет торчать дома с родителями в таком возрасте, не так ли?.

У входа в гостиную была кнопка, установленная на уровне пояса рядом с плотно прилегающей дверью. Когда Катя нажимала на кнопку, дверь медленно распахивалась. Робин задалась вопросом, сколько денег ушло на ремонт дома по такому стандарту, и предположила, что бизнес Кати по продаже товаров для рукоделия, должно быть, идет очень хорошо. Как только они вошли в гостиную и дверь за ними закрылась, звук виолончели полностью исчез.

Мы сделали звукоизоляцию двери и пола, — объяснила Катя, — чтобы занятия Гаса не мешали Иниго, когда он спит. Теперь, может быть, вы хотите чаю? Кофе?

Прежде чем кто-то из них успел ответить, вторая дверь с электроприводом в конце комнаты открылась, и из нее медленно выехал человек в инвалидном кресле под аккомпанемент “The Show Must Go On” группы Queen, которая играла в комнате позади него. У него было одутловатое лицом и желтоватая кожа, неопрятные седые волосы и толстые губы, придававшие ему надутый вид, на носу он носил очки-полумесяцы. На плечах его тонкого бордового свитера были пятна перхоти, а на ногах — следы мышечного истощения. Не обращая внимания ни на Страйка, ни на Робин, он обратился к жене медленным, тихим голосом, который производил впечатление человека, говорящего с огромным усилием.

— Ну, это полный бардак. В этом месяце мы едва ли получили хоть пенни прибыли.

Затем, как будто его зрение было замедленным, он выдал то, что Страйк счел несколько неуклюжим представлением человека, который только сейчас понял, что в комнате находятся два незнакомца.

— Ах — добрый день. — Прошу прощения. Пытаюсь разобраться в счетах моей жены.

— Дорогой, не нужно этого делать, — начала Катя с явным огорчением. — Я потом разберусь.

Acta non verba (не словом, но делом), — сказал Иниго и, посмотрев на Страйка, добавил: — А вы…?.

— Корморан Страйк, — сказал детектив, протягивая руку.

— Боюсь, я не пожму ее, — сказал Иниго, не улыбаясь, его руки остались на коленях. — Я должен быть исключительно осторожен в отношении микробов.

— А, — сказал Страйк. — Ну, это Робин Эллакотт.

Робин улыбнулась. Иниго медленно моргнул ей в ответ с непроницаемым лицом, и она почувствовала себя так, словно совершила социальную вольность.

— Да, так что — вы хотите чай или кофе? — нервно спросила Катя у Страйка и Робин. Оба приняли предложение выпить кофе. — Дорогой? — спросила она Иниго.

— Один из тех чаев без кофеина, — сказал он. — Только не клубничный, — крикнул он ей, когда дверь закрылась.

После еще одной небольшой паузы Иниго сказал: “Садись, давай”, — и перекатился, чтобы сесть на край журнального столика, стоявшего между двумя диванами, оба из которых были такого же горчично-желтого цвета, как и свитер его жены. Над каминной полкой висела абстрактная картина в коричневых тонах, а на приставном столике возвышалась модернистская мраморная скульптура женского торса. В остальном комната была скудно обставлена и лишена декоративных предметов, а полированные доски пола были идеальной поверхностью для инвалидного кресла. Страйк и Робин сели напротив друг друга на разных диванах.

Из боковой комнаты, где стояли кровать и письменный стол, Фредди Меркьюри продолжал петь:

Снаружи рассветает

Но внутри, в темноте, я хочу быть свободным…

Страйку показалось, что вход Иниго в комнату был очень продуманным, возможно, даже с учетом величия и меланхолии песни, которая все еще звучала. Начиная с опускания бизнеса его жены перед незнакомыми людьми и его неправдоподобного притворства, что он не знал или забыл, что у Кати назначена встреча с двумя детективами, и заканчивая тем, как неулыбчиво он предложил свое оправдание нежеланию пожать руку, Страйку показалось, что он чувствует в себе подавленную, даже озлобленную волю к власти.

— Вы бухгалтер, мистер Апкотт? — спросил он.

— С чего вы взяли, что я бухгалтер? — ответил Иниго, обиженный предположением, которое, на самом деле, Страйк сделал сам не веря в это исключительно для того, чтобы разговорить его.

— Вы сказали, что разбираетесь с делами вашей жены…

— Любой дурак может прочитать электронную таблицу — кроме Кати, похоже, — сказал Иниго. — Она занимается ремесленным бизнесом. Подумал, что она может сделать из этого что-то… Вечный оптимист.

После небольшой паузы он продолжил:

— Раньше я был независимым музыкальным издателем.

— Правда? Какого рода…?

— В основном церковным. У нас был обширный…

Дверь с электрическим приводом с лестничной площадки открылась, и вошла девочка лет двенадцати. У нее были длинные темные волосы, она носила очки с толстыми линзами и флисовый комбинезон с рисунком рождественского пудинга и веточкой остролиста на капюшоне. То ли присутствие незнакомцев, то ли отсутствие матери, казалось, смутило ее, и она повернулась, чтобы уйти, не говоря ни слова, но ее позвал обратно отец.

— Что я тебе говорил, Флавия? — потребовал он.

— Не приходить…

— Не подходить ко мне близко, — сказал Иниго. — Если ты настолько больна, что не можешь посещать школу, ты должна быть в постели. А теперь убирайся.

Флавия нажала на кнопку, открывающую электрическую дверь, и ушла.

— Я должен быть исключительно осторожен с вирусами, — сказал Иниго Страйку и Робин.

Последовала еще одна пауза, пока Иниго не сказал,

— Ну, это все чертовски запутано, не так ли?

— Что это? — спросил Страйк.

— Эти ножевые ранения и все такое, — сказал Иниго.

— Конечно, да, — сказал детектив.

— Катя в больнице почти каждый день… Она не сможет нажать на кнопку, если будет держать поднос, — добавил он, глядя в сторону двери, но в этот момент дверь снова открылась. Гас сопровождал мать наверх, чтобы нажать кнопку за нее. Робин увидел, как Гас снова попытался скрыться из виду, но Иниго позвал его обратно в комнату.

— Тренировался?

— Да, — ответил Гас, немного защищаясь, и показал отцу мозолистые кончики пальцев левой руки, в которых были глубокие борозды от струн.

— Вы слышали его, когда подходили к двери? — спросил Иниго у Робин, которая не была уверена, что Иниго ищет комплиментов или думает, что его сын лжет.

— Мы слышали, да, — сказала она. — Это было прекрасно.

Выглядя стесняющимся, Гас снова направился к двери.

— Что-нибудь слышно от Дарси, дорогой? — спросила его мать.

— Нет, — ответил Гас и, прежде чем кто-то успел спросить его о чем-то еще, выскользнул из комнаты. Электрическая дверь с грохотом закрылась. Катя прошептала: