Аноми: Ты знаешь мою ситуацию.

Аноми: я застрял в гребаной клетке.

Аноми: я позабочусь о Лорде и Ви.

Аноми: к концумесяца они уйдут.

Аноми: они уйдт. ок?

>

>

Аноми: хахаха

Аноми: только что понял, что я плагиатор.

Аноми: Ян е хочу того, чего хочешь ты.

Аноми: я не чувствую того, что чувствуешь ты

Аноми: срдце в клетке

Аноми: собираюсь сделать это

Робин поспешно сделала вторую фотографию экрана, используя свой телефон, как раз вовремя. Через десять секунд после того, как Аноми набрал “собираюсь сделать это”, приватный канал закрылся, и Робин осталась смотреть на пустой плащ Аноми, развевающийся, но в остальном неподвижный, в основной игре.

Несколько минут она сидела, глядя на последний диалог в телефоне, ее мозг бешено работал, затем она проверила время. Было уже без двадцати час, и звонить Страйку, очевидно, было уже поздно. Тем не менее, она взяла мобильный и написала ему сообщение.

Ты, наверное, спишь, но если ты все еще смотришь репортаж о выборах, возможно, у меня есть кое-что по Аноми.

В тот момент, когда она отправила сообщение, ей пришло в голову, что Страйк может лежать в постели с Мэдлин. Она представила, как его телефон зажужжит, пока он храпит (Робин знала, что он храпит; он заснул в “Лендровере” во время одной долгой поездки и храпел несколько часов), как Мэдлин проснется, потянется через Страйка за телефоном и будет раздражена тем, что партнер Страйка по работе посчитал уместным написать ему сообщение посреди ночи. Позиции Робин и Страйка поменялись местами: если раньше она лежала в постели с партнером, который возмущался ее частыми звонками на работу, то теперь Страйк, возможно, проклинал ее, разбуженный громким возгласом недовольства Мэдлин…

Зазвонил мобильный Робин.

— Что у тебя? — сказал Страйк звуча не сонно.

— Ты ведь не спал, правда?

— Нет, я лежу здесь и смотрю, как лейбористы посыпались. Опросники ошиблись, не так ли?

— Очень, — сказала Робин. — Как твоя нога?

— Неплохо, — сказал Страйк, что Робин интерпретировала как — не очень.

— Хорошо, сейчас я отправлю тебе несколько фотографий разговора по частному каналу, который я только что вела с Аноми.

Она так и сделала. Ожидая его ответа, Робин легла на кровать, устремив взгляд на темное небо за окном.

— На той неделе я убил человека и не чувствую за собой никакой вины, — прочитал вслух Страйк. “Я думал, что мог бы. Ничего. Сижу здесь и планирую следующее…”

— Это может быть бравада — его идея юмора?

— Ну, — медленно сказал Страйк, — будем надеяться на это.

— Ты прочитал следующую часть?

— Да.

— Аноми не хотел посылать мне это. Он был пьян и неосторожен. Я уверена, что у него был открыт не один личный канал, и он случайно отправили эту партию мне, вместо… Ну, если бы мне пришлось гадать, я бы сказала, что он думал, что говорит с Морхаузом. По тону…

— Да, — сказал Страйк. — Чувствуется, что Аноми говорит с равным, не так ли? Обещает избавиться от ЛордаД и Ви, которые, как я предполагаю, являются…

— ЛордДрек и Вилепечора, должно быть.

— Я не хочу того, чего хочешь ты… Я застрял в чертовой клетке… —

— Страйк, мне все больше и больше кажется, что это Кеа. Слова, которые процитировал Аноми, взяты из песни “Heart in a Cage” группы Strokes. В своем видео Кеа была одета в футболку с обложкой одного из их альбомов.

— Чертовски хорошо подмечено, — сказал Страйк. — Да, и я полагаю, что застрять в клетке — значит вернуться к матери, потому что она больна. Она тоже не очень любит достижения: она говорит об этом на своей страничке в tumblr. Чувство вины за то, что она чего-то не достигла, — это результат интернализованного капитализма, видимо.

— Серьезно?

— О да. Ты никогда не была в коммунистической стране? Там все целыми днями лежат на диванах, а дрессированные пудели приносят им торт.

— Ха-ха. Еще есть “это уже не я”. Она училась в художественной школе…

— Это может подойти и Гасу Апкотту, знаешь ли, — сказал Страйк. — Очень похожая история. Плохое здоровье, вынужден бросить музыкальный курс…

— Но он намерен вернуться. Похоже, он не отказался от достижений, судя по уровню музыки, которую он играл.

— Насколько амбициозным казался Престон Пирс, когда вы с ним познакомились?

— Трудно сказать, — ответила Робин, снова пытаясь не представлять себе Пирса обнаженным. — Но я не могу понять, почему он описывал свою ситуацию как пребывание в клетке — хотя, конечно, никогда не знаешь.

— Тим Эшкрофт тоже может подойти, — сказал Страйк. — Он актер, который думал, что сможет прославиться на “Чернильно-черном сердце”. Вместо этого он играет в школьных спортзалах в Салфорде.

— Нет ничего плохого в том, чтобы выступать перед студентами, — сказала Робин.

— Никогда не говорил, что это так, но он может так думать. То, что “меня больше не волнуют достижения”, говорят люди, которым горько от того, что они не достигли того, чего ожидали… Ты слышала новости Илсы и Ника?

— Да, — сказала Робин. — Фантастические, не так ли?

— Да, очень рад за них, — сказал Страйк. — Ты знаешь, что они собираются попросить нас обоих быть крестными родителями?

— Я — нет, я не знала, — сказала Робин, одновременно удивленная и тронутая.

— Черт. Ну, изобрази удивление, когда Илса попросит тебя, а потом… что это за Комик-Кон, на который Аноми хочет, чтобы ты пошла? — спросил Страйк.

— Именно то, на что это похоже, — сказала Робин. — Большая конференция для фанатов фильмов и комиксов. Ну, ты знаешь, что это такое.

— А Аноми поедет?

— Без понятия.

— Ну, мы должны быть там, на всякий случай.

— В масках? — сказала Робин.

— Да. Мы не будем выделяться. Половина людей там будет одета как персонажи “Звездных войн”.

— Я вижу тебя в роли Йоды.

— А из тебя получился бы прекрасный Дарт Вейдер, — сказала Робин.

На этой ноте они пожелали друг другу спокойной ночи.

Взглянув на себя в зеркало на туалетном столике, Робин увидела, что улыбается. Она сознательно подавила свое приподнятое настроение обычным способом: напомнила себе о существовании Мэдлин Курсон-Майлз и о разводе Шарлотты Кэмпбелл.