Из большой комнаты доносится кашель, побуждающий меня к действию. Я огибаю его кровать и вхожу в его ванную — лишь на мгновение меня останавливает размер этой чертовой штуковины. Я бывала здесь раньше, во время экскурсии по квартире с Ребеккой, но я забыла, как здесь хорошо. Эта ванна для купания — вот из чего сделаны мечты.

Вспомнив о своей миссии, я направляюсь к аптечке рядом с его раковиной.

Первое, что я вижу, когда открываю ее, — это коробка с презервативами. Они находятся прямо на уровне глаз, и их невозможно не заметить.

Я краснею, как школьница, и отодвигаю их в сторону.

Конечно, у Уолта есть презервативы, говорю я себе. Что в этом такого особенного?

Большое дело. Тоже мне важное событие. Большое такое... Черт.

Ладно, двигаемся дальше.

Я обмахиваю лицо, пока ищу какое-нибудь лекарство, чтобы снять его лихорадку. Как только я нахожу дребезжащую бутылочку Тайленола, я закрываю шкафчик и убегаю.

Он там, где я его оставила, на диване, только теперь он проснулся.

— Почему ты покраснела? — спрашивает он, когда я вытряхиваю две таблетки и передаю их ему вместе с водой.

— Я не покраснела.

Он проглатывает таблетки, затем смотрит на меня проницательным взглядом.

— У тебя красные щеки. Ты тоже плохо себя чувствуешь?

— Я в порядке. Не придумывай. Суп будет готов через минуту, — обещаю я, быстро возвращаясь на кухню.

Я охлаждаю лицо, заглянув в морозилку, затем наливаю суп в миску и ставлю ее на поднос вместе с несколькими ломтиками багета. Уолт садится, когда я приношу ему еду в большую комнату. Я расставляю все на кофейном столике, и он внимательно смотрит на это, но не делает ни малейшего движения, чтобы взять ложку.

От супа поднимается пар. Может быть, он беспокоится, что слишком горячо.

— Дай ему секунду, и он остынет.

И все же он ничего не говорит.

— Ты не голоден? Ты должен заставить себя съесть хотя бы несколько ложек. Ты начнешь чувствовать себя хуже, если не будешь есть.

— Спасибо, — говорит он так искренне, что мне становится не по себе.

— Ох. — Я отмахиваюсь от его благодарности, пытаясь уменьшить то, что я сделала. — Это пустяки. Буквально просто бросила кое-что в кастрюлю и оставила тушиться.

Я отступаю, чтобы оставить его в покое, но он хмурится.

— Останься.

— Почему?

Он пожимает плечами.

— Есть что-то в том, чтобы быть одному, когда ты болен.

Я киваю, зная, что он имеет в виду.

— Хорошо. Позволь мне налить немного супа для себя, и я вернусь.

Мы едим, сидя бок о бок на диване, просматривая телевизионные каналы.

— Что ты любишь смотреть? — я спрашиваю его.

— Я редко смотрю телевизор. Хотя мне нравятся настоящие криминальные документальные фильмы.

— О, мне тоже. На Netflix есть новый сериал, который я давно хотела посмотреть. Давай начнем с этого.

Мы не двигаемся с дивана до конца вечера. Мы проглатываем эпизод за эпизодом сериала, следуя за тайной, как проницательные детективы, утверждая, что раскрыли дело, только для того, чтобы быть шокированными каким-то неожиданным поворотом.

— Еще один, — говорит Уолт после окончания очередного эпизода.

— Давай я приготовлю попкорн. Хочешь немного?

Он качает головой и собирается лечь. К тому времени, как я возвращаюсь, он занимает большую часть дивана.

— Ты серьезно?

— Я же болен, — указывает он, и это звучит глупо и по-детски.

— По крайней мере, перевернись, чтобы я села рядом с твоей головой, а не ногами. Черт возьми.

Он делает, как я прошу, сдвигая подушку так, чтобы она лежала прямо у моего бедра. Он ложится, а я устраиваюсь на своем месте, скрестив ноги и положив попкорн на колени.

— Готов? — спрашиваю я его, беря пульт.

— Готов.

Я нажимаю кнопку воспроизведения и начинаю есть свою закуску. Через тридцать минут после начала эпизода я оглядываюсь и вижу Уолта, лежащего на боку с закрытыми глазами. Я не уверена, когда он задремал. Честно говоря, я удивлена, что он продержался так долго. Я ставлю шоу на паузу и откладываю свой попкорн в сторону. Я собираюсь встать, когда его рука дотрагивается до моего бедра. Его пожатие нежное, я думаю, это его способ попросить меня остаться. Я замираю на месте, а его рука не двигается с того места, где она лежит, чуть выше моего колена. Он держится за меня, пока его дыхание выравнивается. Сейчас он снова спит, его губы слегка приоткрыты, его лицо такое спокойное, каким я его никогда не видела. Я провожу взглядом по его густой брови, опускаясь вниз по его скуле и губам. Я впитываю его с неограниченным доступом, удивляясь тому, как приятно изучать его без его ведома.

Через некоторое время я подумываю о том, чтобы встать, но потом вспоминаю, каким несчастным он выглядел раньше, каким усталым он, должно быть, был, и я остаюсь на месте, позволяя ему использовать меня, как малыш использует любимую маму. Я откидываю голову на спинку дивана и закрываю глаза. Это последнее, что я помню, что делала, пока ощущение подъема не разбудило меня.

Уолт держит меня на руках, пока мы идем по коридору.

— Ты же болен, — делаю я ему выговор.

— Не настолько болен.

— Мог бы одурачить меня своими стонами раньше. — Я пытаюсь освободиться. — Теперь отпусти меня.

— Уже поздно. Прекрати спорить.

Я перестаю извиваться, но, тем не менее, продолжаю спорить.

— Ты обнаружишь, что я могу быть очень упрямой в любое время дня.

— Да. Я уже понял это.

— Это что, какой-то жест мачо? Несешь меня на руках?

— Я подумал, что это был бы хороший жест.

У двери моей комнаты он колеблется, смотрит в коридор, затем снова смотрит на мою комнату.

— Что? — я спрашиваю.

— Ничего, — говорит он, качая головой.

Он заходит внутрь и легко укладывает меня на кровать. Я смотрю на него снизу вверх, когда он нависает надо мной, освещенный только лунным светом. Его темные глаза, кажется, хотят о чем-то спросить, и я терпеливо молчу. Ожидание оказывается бесплодным, когда он в конце концов вздыхает.

— Спасибо за суп, — говорит он, мельком взглянув на мои губы, прежде чем отвести взгляд.

— Спасибо, что подвез.

Он улыбается и отворачивается.

Я смотрю, как он выходит из моей комнаты, и жалею, что мы все еще не на том диване.