В колледже у меня было мало друзей. В самом начале кто-то узнал, кто я и из какого семейства, и это отдалило меня от однокурсников. Они решили, будто я заносчивый сноб, родившийся с серебряной ложкой во рту, и не было смысла пытаться им объяснить, что хоть я и выросла в мире богатых, но не совсем принадлежу ему. Они считали, что их места в престижном арт-колледже заработаны честным трудом, а мое просто подарено. Поэтому на мои работы всегда смотрели критически, и мне постоянно приходилось доказывать, что я чего-то стою, и работать как можно усерднее.

Меня в целом устраивало это вынужденное одиночество — так я могла полностью сосредоточиться на искусстве. За пять с половиной лет колледжа я добилась большого прогресса, отточила свою уникальную технику и нащупала собственный стиль. В моих пастельных полотнах появилась индивидуальность, и теперь, когда я закончила колледж — на семестр раньше, чем большинство однокурников, — можно было начать совершенствовать этот стиль и попробовать закрепиться в перенасыщенном мире искусства Нью-Йорка.

В субботу наши с Уолтом пути больше не пересекаются — что странно, учитывая нашу близость друг к другу. Обедая на кухне, я нервничаю и поглядываю на дверь в ожидании, что появится он, но он не выходит из кабинета. Вечером, пока я перед сном умываюсь, слышу, как подъезжает и затем отъезжает лифт. А возвращается Уолт только на следующий день, ближе к полудню.

Сидя у телевизора, я напрягаю слух, пытаясь определить, в мою сторону он идет или нет, но через десять минут чувствую себя глупо и снова переключаю внимание на экран.

Час спустя хлопает дверь, и Уолт снова уходит. Видимо, чаще всего мы с ним будем как два корабля, проплывающие мимо друг друга в ночи. Интересно, зачем ему такая большая квартира, если в большинство ее комнат он почти не заходит? Ему, наверное, было бы неплохо и в маленьких апартаментах, если б там было место для его стола и костюмов.

На следующей неделе эта мысль становится еще более очевидной. Ничего не меняется. Даже становится хуже. Я знаю, что в квартире Уолт все-таки был, лишь потому, что в один из дней он оставил на кухне записку с просьбой отдать несколько его костюмов Ребекке, чтобы та отнесла их в стирку. В записке указано название высококлассной химчистки, и я решаю отнести туда одежду сама, чтобы у меня наконец-то появилось занятие за пределами квартиры.

На двери, возвещая о моем прибытии, звякает колокольчик, и миниатюрная женщина за прилавком заученно улыбается, а затем ее глаза распахиваются от шока.

Я оглядываюсь за спину, гадая, что или кого она там увидела.

— Миссис Дженнингс! — восклицает женщина, а когда я вновь поворачиваюсь к ней, бегом огибает прилавок, чтобы забрать у меня костюмы.

Я хмурю брови, пытаясь вспомнить, знаю я ее или нет.

— Э-э… здравствуйте. Мы знакомы? — спрашиваю, продолжая ломать голову.

Она смеется и качает головой, потом быстро возвращается за прилавок и передает костюмы помощнице.

— Нет, нет. Я видела вас и мистера Дженнингса в газете!

Вид у меня, должно быть, по-прежнему озадаченный, поэтому она тянется за светло-розовыми очками для чтения и водружает их на переносицу, после чего перебирает бумаги на стойке, пока не находит газету.

— Вот, на первой странице.

Она передает мне воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс» и, улыбаясь, постукивает пальцем по фото.

И действительно, на черно-белой фотографии во всю первую полосу — я.

«Две великие американские династии объединились в тайном браке» — гласит жирный заголовок в верхней части страницы. На фотографии ниже мы с Уолтом стоим рядом друг с другом в зале суда: я смотрю на свои руки, фактически сжимая их, а Уолт, стоя в профиль, смотрит на меня сверху вниз. Для меня мы выглядим именно теми, кем и являемся: чужими людьми, вступающими в брак по расчету. Но женщина из химчистки подается вперед и постукивает по бумаге.

— Смотрите, как мило, когда он вот так на вас смотрит.

Так и тянет спросить — «вот так» это как?

Выражение его лица, как всегда, непроницаемо. Сжатые губы, острые скулы, нахмуренный лоб. Я ни за что на свете не смогла бы угадать его мысли, но женщина настаивает, что из нас получилась потрясающая пара.

— Взгляните на себя, — говорит она, касаясь на снимке меня. — Вы просто роскошны. Неудивительно, что он сделал вам предложение.

Я смотрю на себя, одетую в платье с леопардовым принтом. Волосы, касаясь щеки, лежат на плече. Лицо еще раскрасневшееся от холодного зимнего ветра. Пытаюсь взглянуть на нас объективно, чтобы понять, действительно ли мы красивая пара, но не могу. Я вижу лишь девушку, которая совершенно растеряна.

Я не знала, что нас кто-то фотографировал. Наверное, это был Мейсон — и, вероятно, по приказу Уолта, чтобы затем фотографии можно было использовать в объявлении, вроде этого. Я рада, что он нас снял. Пусть наш брак и фиктивный, иметь свое свадебное фото очень приятно.

В статье есть и другие фотографии: профессиональный снимок лица Уолта и снимок улыбающейся меня с прошлогодней семейной фотосессии в честь Рождества.

Не в силах удержаться, я бегло просматриваю начало статьи.

18 февраля Уолтер Дженнингс II и Элизабет Брайтон сочетались гражданским браком. Благодаря тесному сотрудничеству их семей, они дружили в течение многих лет и воссоединились незадолго до того, как миссис Дженнингс окончила Школу дизайна Род-Айленда и переехала в Нью-Йорк.

Интересно, кто скормил им эту информацию. Без сомнения, Мейсон. Что ж, полагаю, такой текст звучит лучше, чем «пара была вынуждена пожениться в стратегических целях ради управления целевым фондом и его распределения. Ах, какая романтика».

— Вы видите эту статью в первый раз? — спрашивает женщина.

Я смущенно киваю. Я даже не знала, что вчера ее опубликовали.

— Тогда возьмите газету себе.

— Спасибо. Большое спасибо.

Она улыбается и, сказав, что костюмы Уолта будут готовы к завтрашнему вечеру, подает мне квитанцию. Сумма немного шокирует, и я от всей души радуюсь, что у Уолта есть счет в химчистке.

Когда, взяв газету, я уже собираюсь уйти, женщина хмурится.

— Без кольца?

Не сразу понимаю, о чем она. Бросаю взгляд на квитанцию, как будто она могла иметь в виду что-то, что написано там.

— Что?

— Вы без обручального кольца? — уточняет она.

— Ой. — Я неловко смеюсь и выдаю первую пришедшую в голову ложь. — Я отдала его уменьшить.

Она понимающе закатывает глаза.

— Почему мужчины никогда не спрашивают нас о размере? Наверное, не хотят портить сюрприз.

Я смеюсь вместе с ней, показываю квитанцию в знак благодарности, а затем выскальзываю за дверь.

Возвращаясь домой, стараюсь, чтобы ветер не смял газету. Думаю, видел ли статью Уолт, а потом смеюсь над собой. Естественно, видел. Бьюсь об заклад, он даже сначала одобрил ее черновик перед тем, как ее отправили на печать.

Когда поворачиваю за угол, мое внимание привлекает антикварная лавка впереди. Не раздумывая ни секунды, захожу внутрь и иду прямиком к менеджеру за стойкой.

— Не могли бы вы показать ваши винтажные обручальные кольца?