Наши взгляды встретились, и толпа сделала коллективный вдох, когда Зейд подошёл и встал передо мной. Его грудь тяжело вздымается, он весь в поту, его светло-голубые волосы прилипли ко лбу. Сегодня утром на нём нет ни геля для волос, ни подводки для глаз. У него такой вид, будто он хочет убить меня.

— Что ты наделала? — налетает он, но всё, что я делаю, это стою и смотрю. Я заставляю себя вспомнить свои трусики в его руке, то видео, где мы целуемся на экране. Трофей, его лицо, то, как он просто стоял там, обнимая долбаную Бекки Платтер вместо меня.

— Вызов был принят, встречен и получил свой ответ, — отвечаю я, и Зейд издаёт этот странно мелодичный крик. Он был рождён, чтобы петь. Очевидно, также рождён, чтобы быть мудаком. Он протягивает руку и хватает себя за волосы двумя кулаками, как будто он может быть чертовски близок к нервному срыву.

Зак подходит ко мне, скрещивая руки на своей массивной груди, как будто он телохранитель или что-то в этом роде.

— Тебе, блядь, меня не запугать, — шипит Зейд, ухмыляясь. — Ты не ангел, Зак Брукс. В конце концов, Марни увидит это и бросит тебя ради кого-то вроде меня. — Последняя часть срывается с его языка как оскорбление, прежде чем он разворачивается и пробирается сквозь толпу, расталкивая людей локтями на ходу.

Мой список лежит в переднем кармане моей сумки, поэтому я достаю его, разворачиваю и наслаждаюсь скрипом красного фломастера в тишине внутреннего двора.

Мне приносит столько удовольствия, вычёркивать имя Зейда из моего списка.

Тристан — маленький идол, которого сложно поймать на крючок. Я почти чувствую, что он активно избегает меня, что не имеет никакого смысла, учитывая все угрозы, которые он высказывал в мой адрес.

Итак, мой следующий шаг — сесть с Мирандой и послушать подробный рассказ о том, что произошло в Хэмптоне летом. По её словам — а она королева сплетен — Лиззи Уолтон объявила войну Идолам Бёрберри. Тристан, в частности, был объектом её гнева.

— Я думаю, она сделала всё это ради тебя, — говорит Миранда, но даже при том, что я вроде как простила Зака, как я могу справиться с Лиззи? Что я могу сделать, чтобы отомстить ей и уравнять шансы? Но связаться с ней — это, вероятно, лучший шанс, который у меня есть, найти какой-нибудь способ втереться в доверие к Тристану. Я имею в виду, что я всё ещё надираю ему задницу в академическом плане, но я делала это и в прошлом году. Этого недостаточно, даже близко нет.

Кроме того, я не признаюсь в этом вслух, но… Я скучаю по Лиззи. Каждую пятницу я с нетерпением ждала наших бесед. Без неё жизнь в академии кажется намного пустее.

— Она тоже всё ещё влюблена в него, — добавляет Миранда с задумчивым, печально звучащим вздохом. — Она собирается выйти замуж за этого придурка, как его там, того, который всегда поправляет свои причиндалы и облизывает губы, когда делает это? Как бы то ни было, она собирается выйти за него замуж, но в первую брачную ночь ей будет сниться Тристан.

— Как ты думаешь, он всё ещё любит её? — спрашиваю я, и в глубине моего сознания зарождается идея. Хотя я знаю, что это смешно, я, затаив дыхание, жду, когда Миранда ответит на мой вопрос.

— Определённо, — отвечает она, и будто стрела только что пронзила моё сердце. В этом нет никакого смысла. Как только я увидела, как Тристан смотрит на Лиззи Уолтон в прошлом году, я уже поняла это. Все это знают. Он никогда не любил меня. Как он мог? Всё это время это была игра. Хотя Зак… Нет. Я отключаю эту часть своего мозга и отказываюсь идти туда. Встречаться с Заком не получится, по крайней мере, с теми планами, которые у меня уже есть в голове. — А что? Ты хочешь разделить с ним комнату во время лыжной прогулки или что-то в этом роде? — Миранда хихикает, и я морщу нос. — Ты ревнуешь?

— Фу, нет, — смеюсь я, отталкивая её, в то время как она отталкивает меня в ответ. — Я не собираюсь на лыжную прогулку. — Миранда глупо моргает, глядя на меня. Вместо зимних официальных танцев второкурсникам предоставляется возможность принять участие в лыжной поездке, спонсируемой академией. Машины отправляются в последнюю пятницу перед зимними каникулами и доставляют студентов по домам (или в аэропорт) во вторник, в канун Рождества.

— Ты должна поехать туда, — стонет она, утыкаясь лбом в стол для пикника. Мы сидим на улице, наслаждаясь морозным утром и яркими лучами солнца, от которых иней испаряется, как туман. — Это обряд посвящения.

— В последний раз, когда ты использовала эту фразу в отношении меня, ты потащила меня на ту пляжную вечеринку.

— И тебе было весело, несмотря на придурков в резиденции, верно? — спрашивает она, поднимая голову от стола. Я вздыхаю, и Миранда мягко улыбается. — Я знаю, ты хочешь вернуться домой к своему отцу, но это всего на несколько дней. — Я бросаю на неё скептический взгляд, постукивая пальцами по столу. — О, ну по крайней мере, подумайте об этом, мисс Месть. Но стоит учесть, вот что: во время лыжной прогулки так много измен и дурачеств, что теперь стало легендой называть домик Местом Шуры-Муры. — Она улыбается мне, когда я поднимаю брови. — Ты же видишь, насколько запутанными всё ещё остаются отношения Джален и Эбони после случая с «Дневником»? Отправляйся на лыжную прогулку, и я гарантирую, что ты капаешь там какую-нибудь новую грязь.

— После некоторого тщательного рассмотрения… — начинаю я, и Миранда визжит от смеха, крепко обнимая меня. Краем глаза я вижу, что Крид наблюдает за нами, и показываю ему средний палец.

Его сестра предпочла бы быть со мной, а не с ним.

Он ухмыляется мне, заворачивая за угол, и тут я вижу, что он держит под руку Анну Киркпатрик.

Хм-м.

Отлично. Вызов принят — всё верно.

— Я поеду, — говорю я Миранде, внимательно наблюдая за Анной.

Если она не путается с кем-нибудь из других Голубокровок, я буду шокирована.

Верность не заложена в их ДНК.

Дверь в музыкальную комнату открывается, и заходит Зейд, удивляя меня. Он засунул пальцы в карманы своих мятых белых академических брюк. Его пиджака нигде не видно, а галстук развязан и перекинут через правое плечо. С закатанными рукавами я вижу две мускулистые руки, покрытые татуировками.

Мои пальцы замирают в танце по струнам арфы, заканчивая соло на арфе из оперы Доницетти Лючия ди Ламмермур. Я откидываюсь на спинку стула и настороженно наблюдаю за его приближением. Мистер Картер находится в своём смежном кабинете с закрытой дверью, так что ничего по-настоящему плохого здесь произойти не может. Я скрещиваю руки на груди и жду.

Как ни странно, одна из вещей, по которым я больше всего скучаю в прошлом году, — это присутствие Тристана на репетициях моего оркестра. Сидящего на одном из задних рядов, сцепив пальцы и не сводя с меня глаз… В нём была какая-то сила, которая передавалась и моей музыке. Я чувствую, что играла лучше, когда он был рядом.

Зейд спускается по ступенькам зрительного зала и останавливается рядом с возвышением в передней части. Я бы назвала это сценой, но она используется только для того, чтобы преподаватели читали лекции. На самом деле здесь не происходит никаких представлений.

— Так вот как ты добралась до меня? — спрашивает он, протягивая руку, чтобы провести пальцами по своим бледно-голубым волосам. Он оглядывает комнату так, словно никогда не видел её раньше. Но я знаю, что он проводит здесь всё время. Этот взгляд сладкого, слегка растерянного смущения — чушь собачья, как и всё остальные выражения его лица. Зейд играет обаятельного паршивца очень, очень хорошо. — Подслушала за этой дверью и трахнула меня?

— Всё, что я сделала, это загрузила твои собственные слова на один веб-сайт. — Я поднимаю один палец. — Один. — Его зелёные глаза встречаются с моими карими, и я не могу отрицать, что между нами есть притяжение. Между нами всегда есть химия, хочу я это признавать или нет. То, что он придурок, этого не меняет. — Если бы ты не говорил этих вещей, то они не ополчились бы против тебя и не преследовали.

Я снова поднимаю руки к струнам арфы и готовлюсь играть снова, отпуская его. Однако Зейд никуда не уходит, просто садится смотреть и слушать. Я проигрываю три песни, прежде чем понимаю, что он не уходит, опускаю руки на колени и свирепо смотрю на него.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, и Зейд натянуто улыбается. Он прищёлкивает языком и некоторое время поигрывает кольцами на губах, прежде чем ответить.

— Должен признать, — говорит он, постукивая испачканными чернилами пальцами по подлокотнику кресла, — у тебя яйца больше, чем я думал.

Я хмуро смотрю на него.

— Может быть, яичники? — я почти улыбаюсь, но Зейд просто пожимает плечами и встаёт. Он выглядит как мечта в белой форме второкурсника. Как будто полное отсутствие цвета в его наряде подчёркивает, как много цвета у него на коже. Он подходит, чтобы встать рядом со мной, и у меня перехватывает дыхание. Я знаю, что я не единственная, кто это замечает. Зейд протягивает руку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо, и я позволяю ему, хотя знаю, что не должна.

— Как бы ты ни хотела это назвать, у тебя это есть. Большие яйца, железная матка, глубокий тёмный шарм… В любом случае, — он указывает на меня двумя пальцами, как будто изображает пистолет, — ты выстрелила мне прямо в промежность из этого пистолета. Попадание в яблочко, бинго, победа за тобой. Звукозаписывающий лейбл только что уничтожил мой новый альбом. — Он хмуро смотрит на меня сверху вниз, и в его изумрудно-зелёных глазах столько печали, что я удивляюсь. Оно отражает лицо девушки, выражение которой я видела в своём отражении в тот прошлогодний день. Так, хорошо. Ему больно. Это то, чего я хотела, не так ли?

— Будет новый альбом, — говорю я со вздохом, кладя руки на колени. У меня есть специальное разрешение носить белые академические брюки, когда я играю на арфе. Это педальная арфа, так что мне нужно использовать ногу, а если бы я надела стандартную юбку второкурсницы, то было бы видно больше, чем просто мою музыку. — В этом проблема всех вас; вы никогда не узнаете, каково это на самом деле — причинять боль. Всегда есть больше денег, новые возможности, тайные услуги…