— Я бы не отказался от связей.

— O как? — он смотрел на меня так, словно разглядывал головоломку, которой не хватало одного кусочка. — И что бы ты делала со своими связями?

— Я уверена, ты сможешь с этим разобраться.

Мы замолчали. Я продолжала смотреть на него, не в силах отвести взгляд.

— Что ты видишь? — его голос был тих. — Что ты видишь, когда так смотришь на меня?

Я не была готова ответить на этот вопрос. Поэтому я спросила в ответ: — А что ты видишь, когда смотришь на меня?

Он начал цитировать вслух:

Богиня мне мила другая —

Ты, Меланхолия благая,

Чей лик нарочно зачернен,

Затем что слишком светел он

Для слабого людского взора.

Его мелодичный голос четко выговаривал слоги, произнося стихотворение с легкостью и уверенностью человека, который делал это тысячу раз до этого.

— Джон Мильтон, — быстро сказала я. — Il Penseroso⁹.

Он кивнул.

— Я... я напоминаю тебе стихотворение?

— Да, — сказал он, его голос был напряженным. Я могла бы поклясться, что видела, как потемнели его щеки, но из-за света было трудно сказать наверняка. Внезапно он выпрямился и жестом указал в сторону лестницы. — Мы должны присоединиться к остальным. Иначе они могут подумать, что мы замышляем что-то нехорошее.

— Да, думаю, мне пора.

На лице Риккарда ничего не отразилось. Я повернулась к нему спиной и стала выходить из коридора. Он окликнул меня: — В следующую пятницу.

Я остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на него.

— В следующую пятницу?

— Мы тут устраиваем большую вечеринку в честь наших... панчи, если тебе это интересно ты должна прийти.

— Может быть, — сказала я, повернулась и ушла.

Все члены и панчи смотрели на мой уход с ликованием, как будто они выиграли невидимую битву. Их злорадство омывало меня так же легко, как сентябрьский ветерок. В конце концов, я была единственной, кто получил личное приглашение от Риккарда Хоторна.