Так всё и шло, пока в Цзяннани он не увидел оборванца, который грелся на солнце, привалившись к углу стены.

Бродяг было хоть отбавляй, но Вэнь Кэсин зацепился взглядом за проблеск света, который блуждал на дне глаз и путался в ресницах незнакомца. Это было как удар копьём в сердце, словно целый мир успел в один миг зародиться и рухнуть. Любовь и ненависть, накопленные поколениями, благодарность и месть, пронесённые с незапамятных времён — всё, что нестерпимо давило на грудь Вэнь Кэсина, сделалось чуть легче помимо его воли.

— «Все страдания растворятся в кувшине вина…»,^[488] — процитировал он неожиданно.

— А?

Гу Сян была бестолковой, ни черта не понимавшей девчонкой, которая и двух слов грамотно связать не умела. Не было смысла обсуждать с ней печальное прошлое или тревожное настоящее, поэтому Вэнь Кэсин привычно скрыл мысли за улыбкой и промолчал.

А-Сян вдруг опасно высунулась из окна и перегнулась через перила.

— Господин, вы только гляньте на того чудака! — звонко затараторила она. — Если он попрошайка, почему у него нет даже разбитой чашки для мелочи? Этот убогий всё утро сидит у дороги без дела и тупо улыбается. Может, у него с головой не в порядке? Как вы думаете?

Вэнь Кэсин ощутил укол досады, словно покров над его размышлениями тайком приподняли. Как будто безмозглая пигалица швырнула камень в зеркальную озёрную гладь, отчего во все стороны побежала мутная рябь. Тем не менее Вэнь Кэсин взял себя в руки и сдержанно пояснил:

— Он просто загорает.

Они с А-Сян сидели на балконе второго этажа. Внизу, как кипящий котёл, бурлила толпа. Но бездельник на другой стороне улицы вдруг поднял голову и прямо взглянул на Вэнь Кэсина. Если он расслышал разговор с такого расстояния, тогда… Вэнь Кэсин задумчиво погладил кончики палочек для еды — от его недавней расслабленности не осталось и следа. Определённо, этот человек был мастером боевых искусств.

В то время под поверхностью Цзяннани уже набухало яростное подводное течение, предвещавшее беспорядки. Среди участников игры хватало могучих героев, но все они были обласканы народной славой и съехались из известных орденов. Откуда же взялся подозрительный голодранец?

Вэнь Кэсин решил проследить за непонятной фигурой и пристроил к этому делу Гу Сян. К своему удивлению, он тем же вечером попал на блестящее представление в заброшенном, продуваемом всеми ветрами храме. Нищий явил редкие боевые навыки и завидную сообразительность — людей с такими способностями в цзянху можно было перечесть по пальцам одной руки.

Вэнь Кэсин и сам не понимал, почему так заинтересовался этой тёмной лошадкой: из разумной предосторожности или из праздного любопытства? Трудно не заскучать, пребывая на вершине в гордом одиночестве. Стоит встретить хоть кого-то необычного — и покоя не будет, пока не раскроешь его секрет. Вэнь Кэсин учитывал это, когда увязался за случайным встречным, но не мог и подумать, что минутное решение неразрывно свяжет их жизни.

Вэнь Кэсин преследовал таинственного незнакомца всю дорогу от разрушенного храма в безвестной глуши до озера Тайху. Опекаемого мальчишку, который только и умел, что лить слёзы, полагалось передать Чжао Цзину, Мечнику Цюшань — заклятому врагу Вэнь Кэсина.

Шутя и препираясь с проходимцем, продавшимся за лян серебра, Вэнь Кэсин время от времени задумывался: не подними он тину со дна застоявшегося болота под названием цзянху, мог бы Чжан Чэнлин до старости лодырничать в своём поместье? Пусть бы люди посмеивались за спиной героя Чжан Юйсэня — мол, от тигра родилась собачонка! — главное, что у бестолкового сына был бы отец. При живых родителях и семейном благополучии ворота дома надёжно защитили бы глупого мальчишку от обидной молвы.

В груди Вэнь Кэсина теснились демоны, стыд и насквозь промёрзшее сердце. Не смея выдать ни одно из своих запутанных чувств, он махнул рукой на последствия и прицепился к бродяге А-Сюю. Даже догадавшись о прошлом спутника, Вэнь Кэсин не мог его понять и всё глубже увязал в предположениях. Если в недавнем прошлом этот непостижимый человек обладал высоким статусом и пугающей властью, то как он понял, что пора уходить, не оглядываясь, и как выбрался сухим из воды? Можно ли после долгих лет кровопролития, похожих на кошмарный сон, сохранить живое сердце?

Когда они с А-Сюем угодили в пещеру-ловушку с «Жёлтым источником», Вэнь Кэсин не удержался от соблазна предложить ему осколок Кристальной брони, но натолкнулся на аккуратный отказ. Позже Вэнь Кэсин попытался обездвижить хитрого паршивца и нечаянно почувствовал шевеление вбитого в его тело гвоздя. Если поэты воспевают красоту, то воины — непобедимость и мощь. Ради чего понадобилось сковывать свои силы таким чуждым и вредоносным предметом? На вид А-Сюй был хилым и болезненным — и смотреть-то не на что! Но Вэнь Кэсин чувствовал, что образ этого невзрачного странника сразу и намертво отпечатался на мягкой изнанке его сердца.

Тем временем спектакль продолжался. В конце концов даже Ядовитые скорпионы не остались в стороне. Герои и подонки всех слоёв общества стремились разыграть каждый своё представление, пока маленькая сцена не переполнилась до краёв.

А Вэнь Кэсин отправился дальше с безвестным скитальцем, чтобы доставить Чжан Чэнлина к благородным семьям, поборникам «традиционных добродетелей». Доро́гой он наблюдал за попытками А-Сюя обучить подопечного боевым искусствам, и однажды не утерпел — так захотелось продемонстрировать собственное мастерство! Показав мальчишке пару простых связок, Вэнь Кэсин никак не ожидал, что А-Сюй по нескольким изменённым до неузнаваемости приёмам опознает технику меча Цюмин. Небо и земля столь безграничны, а цзянху столь обширен. Кто мог помнить о покойных родителях Вэнь Кэсина — случайных странниках, столь же мимолётных, как падающие звёзды?

А-Сюй помнил.

Внезапно, посреди бескрайнего мира, отыскался крохотный пятачок земли,^[489] чтобы вместе с кем-то посидеть у костра и вспомнить супружескую пару, которая для остальных людей ничего не значила. Сквозь шум ветра и стрекот цикад Вэнь Кэсин прислушивался к мягкому голосу собеседника:

— Ты не познаешь ни истинную любовь, ни искреннюю привязанность и рискуешь остаться в полном одиночестве, остерегаясь всех и каждого. Разве найдётся участь печальнее? Видишь ли, быть плохим человеком может оказаться слишком больно.

В тот момент у Вэнь Кэсина возник внезапный порыв излить пережитые страдания и выплеснуть груз обид перед нежданно обретённым наперсником. Но он не посмел, лишь вплёл несколько правдивых слов в одну из своих путаных, невразумительных историй, похожих на словоблудие Цинь Хуэя.^[490]

«Слишком больно, — мысленно повторял Вэнь Кэсин, — быть негодяем может оказаться слишком больно… Отчего мы не пересеклись десятью годами раньше, А-Сюй? Теперь я нечто среднее между человеком и призраком, а ты страдаешь от ран, и дни твои сочтены. Отчего этот мир устроен так, что дома рушатся, счастливые семьи разлучаются, а родственные души сокрушаются о запоздалой встрече?».

Время течёт, герои доходят до конца пути, красавицы теряют очарование... Насколько это сложно — следовать по жизни за велением сердца?

С тех пор разумом Вэнь Кэсина овладела неистовая, демоническая одержимость. Вновь и вновь он задавался вопросами: «Почему мне нельзя хоть раз поступить по собственному желанию? Почему нельзя оставить себе этого человека?».

Когда А-Сюй был тяжело ранен в поместье Марионеток, Вэнь Кэсин на мгновение потерял рассудок и едва не надавил на его точку цихай, чтобы лишить боевых искусств, но продлить жизнь. «Всего одно нажатие, — уговаривал себя Вэнь Кэсин, — ему будет больно только мгновение. Если я сейчас протяну руку и исполню задуманное, то потом смогу долго-долго держать А-Сюя в ладонях».

Но вся по каплям собранная за жизненный путь безжалостность Вэнь Кэсина была сломлена одной печальной фразой:

— Другие не понимают. И ты тоже?

«Как я могу не понимать?».

Ещё ни одно живое существо не забиралось в его душу так глубоко, как А-Сюй. Вэнь Кэсин уступал проклятому бродяге снова и снова. Уступал до тех пор, пока тот не врос в его сердце и не врезался в кости. В итоге малейшее неповиновение А-Сюю стало для Вэнь Кэсина невыносимым. Так он и начал ощущать себя человеком.

Так и начал…

Злодеи со всех сторон света роились в тот год, как карпы в реке, состязаясь в корыстности и двуличии. Куда реже попадались настоящие люди вроде Лун Цюэ. Но Вэнь Кэсин заперся от всех до весны в поместье Марионеток, и это было самое счастливое время в жизни. Вместе с А-Сюем и маленьким негодником Чэнлином они убивали только кур и овец, а потом тушили или варили мясо, запивая его деревенским вином.

Из-за травм А-Сюй быстро замерзал на зимнем холоде. Вэнь Кэсин грел у себя за пазухой его ледяные руки и чувствовал, как собственное застывшее сердце оттаивает под чужими ладонями. Всё это ударяло ему в голову хмелем.

А-Сюй был обладателем острого языка и невыносимо мягкого сердца.

А-Сюй был взрослым мужчиной, который боялся есть грецкие орехи.

А-Сюй был пьяницей, хлещущим без разбора и хорошее, и плохое вино.

А-Сюй был…

Подарком судьбы — родным человеком, верным другом… возлюбленным.

С наступлением весны им пришлось пробудиться от счастливого сна в поместье. Волнение в цзянху норовило выплеснуться через край. Кровавый пожар злобы и алчности, который Вэнь Кэсин сам же разжёг, разгорался не по дням, а по часам, и хребет Цинчжу пребывал в опасном смятении. Со всех сторон к горе Фэнъя стягивались вооружённые отряды, а главный противовес ещё не вернулся на своё место.

Хозяин Долины призраков.

Вэнь Кэсин был беззаботным болтуном лао Вэнем, которого не волновали чужие дрязги. И он же оставался владыкой горы Фэнъя в алой мантии, насквозь пропитанной кровью. Эти две личности, совершенно непохожие друг на друга, зажало в одном теле застарелой враждой. Как такое могло случиться?