Он весело фыркает и совершает толчок бедрами.

— Лейн, я внутри тебя, куда уж лучше. Мне точно будет приятно. Обещаю.

Он говорит искренне.

Я готова поклясться, что он говорит искренне.

Меня омывают эмоции и удовольствие.

Я пробую раскачиваться, наслаждаясь теснотой, трением, ощущением его эрекции во мне. Я изменяю угол, наклоняясь вперед. Затем я наклоняюсь назад, и это нравится мне еще сильнее. Я чувствую на себе взгляд Трэвиса, не отрывающийся от моего лица и тела, пока я двигаюсь.

Он держался за мои бедра, впиваясь пальцами в мягкую плоть моей задницы, но через пару минут он убирает одну руку и раздвигает мои лобковые волоски, находит клитор и начинает его массировать.

Моя голова запрокидывается, и с губ срывается протяжный, бесстыдный стон.

— Тебе это нравится? — спрашивает он низко и хрипло.

— Д-да. О да. Продолжай.

Мое раскачивание усиливается, пока он потирает меня, и я в мгновение ока кончаю, дрожа от быстрой и сильной разрядки.

— Это было хорошо, — бормочет он с улыбкой на губах. Он передвигает обе руки и накрывает мои обнаженные груди, кружа большими пальцами по соскам.

— Хорошо? Вот как ты думаешь? — я едва отдышалась, но стараюсь изобразить едкий тон.

— Выглядело явно хорошо.

— А ощущалось намного лучше, чем просто «хорошо», — признаюсь я.

— Отлично. Тогда давай попробуем еще раз.

Я не вижу причин возражать против такого плана, так что позволяю Трэвису ласкать меня, пока я раскачиваюсь на нем. Он мнет мои груди, после чего снова принимается за клитор. Он опять потирает меня, и на сей раз все ощущается еще приятнее. Я нетерпеливо подпрыгиваю на нем, когда оргазм зарождается. Трэвис продолжает свои ласки, и я кончаю, неряшливо, бесстыже и совершенно несдержанно, хотя знаю, что все это время он наблюдает за мной.

Когда удовольствие наконец-то утихает, я ахаю и цепляюсь за его плечи, едва в силах удержаться в прежнем положении.

— Ох, бл*ть, Лейн, — его голос звучит натужно, и Трэвис снова сжимает ладонями мою задницу. — Ты сейчас такая тесная. Ты ощущаешься так... ох, бл*ть, — его бедра вторили моему ритму, но теперь начинают двигаться по собственному желанию. Толкаться в меня со спешкой, которая доказывает — он наконец-то теряет контроль.

— Да. О да. Продолжай вот так. Именно так. О Боже, Трэвис, мне так нравится, — лепечу я, выгибая спину и позволяя ему трахать меня снизу. Обычно я бы смутилась от того, что так не контролирую свой язык, но сейчас мне просто все равно.

Во мне назревает очередной оргазм, а с моим сердцем происходит нечто иное.

В данный момент Трэвис берет то, что ему нужно от меня, и я хочу дать ему это.

Его пальцы впиваются в мою плоть, голова запрокинута и перекатывается по подушке.

— Бл*ть, Лейн. Ты такая горячая. Так хорошо. Так хорошо. Я никогда...

Мне хочется услышать, как он закончит это предложение, но этого так и не случается. Фраза сменяется беспомощным стоном, пока его пах совершает энергичные толчки.

Я снова кончаю, и мой крик разрядки застревает в горле, пока тело дрожит от удовольствия.

Затем Трэвис выдавливает:

— Ох, бл*ть, милая. Я вот-вот кончу. Тебе надо... Я вот-вот...

Он приподнимает меня, и его эрекция выскальзывает из меня. Он хватает основание своего ствола одной рукой и сжимает себя в момент разрядки, выплескивая сперму на низ моего живота.

Я падаю на него сверху, и Трэвис обнимает меня руками. Мы долго лежим вот так, запутавшись в объятиях, тяжело дышащие, вспотевшие, мокрые и перепачкавшиеся.

Это так приятно.

Так реально.

Его руки наконец-то разжимают хватку, и я приподнимаюсь.

Мы не на шутку испачкались. Сперма, кровь, пот и бог знает что еще.

Я стону, глядя на жидкости, размазавшиеся между нашими обнаженными телами.

Трэвис усмехается.

— Извозились мы, да?

— Да.

— Чертовски хорошо.

— Да.

— Я схожу за чем-нибудь, приведу нас в порядок.

— Нет, не сходишь. У тебя лодыжка больная. Я все равно буду с тобой сюсюкаться. Я сама нас помою.

Трэвис не спорит. И я слышу его тихий удовлетворенный смешок, пока иду в ванную за полотенцем.

***

Полчаса спустя я спускаюсь по лестнице в погреб, чтобы поискать что-то на завтрак. Я нахожу упаковку овсянки длительного хранения, которая наверняка будет вкуснее высушенных яиц, так что беру ее, а также изюм и коричневый сахар.

Трэвис в ванной, так что я ставлю воду для овсянки. Дожидаясь, когда закипит, я выхожу на улицу проверить температуру.

Тепло и туманно. Как всегда.

Мой взгляд падает на собачью миску на полу у задней двери.

Я все еще смотрю на нее, когда Трэвис открывает дверь позади меня.

— Все хорошо?

— Да. Я просто смотрела на ту собачью миску.

Трэвис хромает и встает рядом.

— У того приятеля, наверное, была собака.

— Да. Знаю. но посмотри, какая она чистая. Если она простояла тут так долго, она должна была покрыться пылью и землей. Почему она чистая?

Волосы Трэвиса взъерошены, и ему надо побриться. Он надел спортивные трико, но в остальном не накинул другой одежды.

— Не знаю.

— Как думаешь, может, собака все еще здесь и приходит лизать свою миску?

— Прошло слишком много времени, чтобы пес выжил сам по себе. Должно быть, тот приятель умер полгода-год назад.

— Знаю. Но собаки ведь довольно хорошие собиратели, так? И если не так, то почему миска чистая?

— Наверное, это возможно.

Я принимаю решение.

— Я видела в погребе собачий корм. Я достану его и наполню миску. Может, бедный пес вернется.

Трэвис смотрит на меня с легкой улыбкой в уголках губ. Я не уверена, почему, но выражение его лица заставляет мое сердце пропустить удар.

— Наверное, стоит попробовать. Если здесь до сих пор рыщет пес, он наверняка полудохлый от города.

Когда мы возвращаемся внутрь, вода уже кипит, так что Трэвис занимается овсянкой, пока я достаю из погреба собачий корм. Я наполняю миску на улице, осматриваю двор, мастерскую и деревья вокруг полянки. Не видно вообще никаких животных.

Маловероятно, что пес мог выживать так долго. Даже дикие животные еле как держались в последние несколько лет.

Но может быть.

Это не повредит.

Я оставляю еду снаружи и иду внутрь, чтобы позавтракать с Трэвисом.

Он нашел в шкафчике кофе, так что утро очень доброе.

***

Большую часть утра я занимаюсь стиркой.

Мне приходится быть строгой с Трэвисом, чтобы он держал лодыжку приподнятой. Он хочет помогать мне, но в итоге уступает, когда я не сдаюсь.

Так что он лежит на диване, держа лед на лодыжке, пока я стираю одежду, полотенца, спальный мешок и одеяло — все это в весьма паршивом состоянии.

В доме нет обычной стиральной машины и сушилки, но есть старомодная стиральная машина с ручным устройством для отжима, а на улице натянута бельевая веревка для сушки. У меня уходит немало времени, чтобы перестирать все и развесить, но закончив, я довольна собой. Поскольку на улице тепло и нет дождя, вещи должны высохнуть до наступления темноты.

Мне жарко, я устала и слегка вспотела, когда иду внутрь, чтобы проведать Трэвиса.

Он все еще растянулся на диване, но хмуро смотрит на меня.

— Не ной, — говорю я ему. — Тебе надо дать лодыжке отдых.

— Я ни слова не сказал.

— У тебя само выражение лица ноет.

— Но ты делаешь всю работу, пока я лежу тут как тюфяк.

— Не так уж и много работы я сделала.

— Да, много. Посмотри на себя.

Я опускаю взгляд на свое тело. На мне футболка и пара шортов на завязке, оставшихся от мужчины-владельца дома, и они мне велики. Я знаю, что выгляжу нелепо, но я хотела постирать все, что подходит мне по размеру. Я заставила Трэвиса переодеться в вещи этого парня, чтобы постирать и его одежду тоже.

— В смысле — посмотри на себя?

— Ты вся ужарилась и устала. Я мог бы тебе помочь, — он все еще хмурится. Он реально в плохом настроении из-за того, что он вынужден лежать и не напрягать лодыжку.

— Я не нуждалась в помощи. Я в состоянии сделать кое-какую работу. И я предпочту, чтобы ты позаботился о заживлении своей травмы.

— Да все в порядке.

Я подхожу, убираю лед и смотрю на лодыжку. Она до сих пор опухла и выглядит отнюдь не симпатично.

— Тебе нужен ибупрофен?

Трэвис хмыкает.

Думаю, это хмыканье должно выражать отрицание, но я притворяюсь, будто это согласие, и приношу ему таблетки.

В погребе я нахожу смесь для кукурузного хлеба, к которой надо просто добавить воды, и пеку его, чтобы поесть с чили на ланч. Я копаюсь и нахожу несколько бутылок кока-колы. Теперь у нас есть лед, так что мы делим бутылочку на двоих, и ничто не может быть таким вкусным, как эта кола.

Я мою посуду после обеда и оборачиваюсь. Я проверяла примерно каждые полчаса, так что удивленно дергаюсь, когда вижу что-то у собачьей миски.

— Трэвис! — шиплю я. — Пес! Пес!

Трэвис сидел за столом и ворчал, что ему не дают помочь с уборкой, но тут вскакивает и подходит ко мне у окна.

Собака выглядит дворняжкой, но там как минимум отчасти примешана австралийская овчарка. Животное пугающе худое, с длинной спутанной шерстью. Оно жадно ест положенную мной еду, уминая ее в считанные мгновения.

— Где то вяленое мясо? — шепотом спрашиваю я, будто пес может услышать нас в доме. — Я хочу посмотреть, не удастся ли заманить его в дом.

— Он наверняка уже наполовину одичал. Может оказаться совсем не дружелюбным.

— Знаю, но хочу попробовать.

Трэвис уже протягивает мне кусочек своего вяленого мяса, которое он оставил на столе с остальными нашими съестными припасами. Я беру его и делаю шаг наружу.

— Привет, дружок, — говорю я самым милым своим голосом.

Пес вылизывал свою пустую миску, но дергается от моего появления и пятится с низким рычанием.

— Все хорошо, дружок. Мы тебя не обидим. У нас есть еще еда, если хочешь, — я отрываю маленький кусочек вяленого мяса и бросаю псу.

Животное подозрительно принюхивается, затем жадно заглатывает угощение.

— Видишь. Вкусняшка. Я дам еще, если подойдешь ближе, — я бросаю второй кусочек, на сей раз недалеко от себя.

Пес медленно подходит, не сводя с меня глаз. Затем резко бросается за мясом. Я кладу еще кусочек, этот буквально в тридцати сантиметрах от меня.