Ни Нина, ни Куня не знали, что однажды Дашка встретилась с Аленой на Тверском бульваре.
– Ты по какому это праву вмешиваешься в чужую жизнь? - спросила она.
– Без права, - засмеялась Алена.
Дарья распалилась и договорилась до того, что выселит Алену из Москвы, ей это ничего не стоит.
– Эх ты, дурочка с переулочка! - пуще смеялась Алена.
Дарья от злости чуть не замахнулась на нее. Но то ли Алена повернулась боком, то ли ветер помог, только Дашка увидела Аленин живот. Так и застыла с поднятой сумочкой.
– От ребенка скрывали, - засмеялась Алена. - Берегли целомудрие…
– Ну ты даешь! - хрипло сказала Дашка. - От кого?
– От голубя, милка, от голубя, - и как знать, куда пошел бы разговор дальше, не остановись рядом с ними группа африканцев. Гид демонстрировал им новый MX AT.
Африканец со светло-матовыми, как яичная скорлупа, ладонями, снял с плеча фотоаппарат и, повернувшись к Дашке и Алене, процокал им что-то на своем языке.
– О'кей, - догадалась Алена и, картинно выставив пузо, склонила голову к Дашке.
Африканец просто зашелся от восторга. Такие «рашен» девушки, и защелкал аппаратом.
– Снимай, родной, снимай, - смеялась Алена, - снимай беременную Русь. Не все ж вам!
Когда расходились, Дашка сказала:
– Ты если что…
– Позвоню, - ответила Алена. - Митьке привет. И не носи его в зубах…
Дарья тут же ушла: советов и пожеланий от Алены не надо. А вот выдать матери и Куне за то, что молчали, - это непременно. А может, и Митька знал? Ну тогда она им всем!
Как-то утром, убегая, свекровь спросила:
– Надеюсь, ты вечером дома? Обещал прийти Евгений.
– Нашелся-таки, - ответила Нина.
– Он не пропадал. Он был в командировке! - В ее голосе Нина почувствовала удовлетворение: невестка попалась на слове «нашелся». Значит, думала о нем, ждала, потом потеряла… Свекровь молила бога о примирении, но понимала, что не должна этого показывать. Она видела, Нина - «размораживается», но боялась это ускорять. Тут если уж сорвется дело, то навсегда. Осторожненько надо, это что операция на сердце. А ее дорогой сынок - дровосек, а не ювелир. Он всегда женщин брал с ходу, с лета, он ни за одной больше двух дней не ухаживал. Тут же надо первую жену вернуть, а это дело непростое. Нину спугнуть ничего не стоит…
Убежденная в своей хитромудрости, свекровь убежала. А Нина осталась наедине со своими мыслями: «Она старается на меня не давить, чтоб я сама, добровольно вернулась в старую конуру. А я ведь уже стою перед ней, мне осталось только хвостом вильнуть и юркнуть».
Что в ней поднялось? Гнев ли, злость, гордость? Та девчонка, которая выдавливала из себя по капле раба? Или та сильная баба, что умела ломать, потому что была уверена - построит? Или та, что точно знала, чего хочет? «Вразуми меня, господи, - шептала Нина, - что истина? Любовь или полное от нее освобождение? Желание докопаться до сути или принятие мира на веру? Быть гордой или не быть? Зачем все это со мной было? Чтобы я что-то поняла? Но что? Что я поняла за свои пятьдесят лет? Что ничего не знаю, что ничего не понимаю?..»
А вечером пришел Евгений и положил на стол красивый пуховый платок.
– Можешь протянуть через колечко, - сказал он. Нина пододвинула платок свекрови.
– Это тебе! - почему-то испугался Евгений. - Тебе, тебе!
– Я ему посоветовала привезти тебе платок, - победоносно сказала свекровь, - ты все время зябнешь.
Потом они пили чан, и Нине было уютно в платке, тепло и покойно. Женька гордился собой - не так было просто достать настоящий оренбургский пуховый платок, свекровь трижды костяшками пальцев постучала снизу стола. Со стороны - приличная, интеллигентная семья.
Правда, когда Женька затоптался в коридоре, Нина излишне торопливо вложила ему в руки шапку и зазвенела ключами.
– Дорогой ведь платок, - сказала она, когда он уже переступил порог, - мне даже неудобно…
– Дорогой! - подтвердил Женька. - Но тем приятней дарить.
«Это в нем всегда было, - подумала Нина, закрывая дверь. - Дарить дорогое… Он не жмот…» А вот Дашка завела тетрадь расходов. Считает трамвайные копейки. Чья ты, дочь моя?»
Алена родила сына 1 мая. Нина и Куня с ног сбились в поисках подарка. Пришли в роддом с раздутыми сумками, написали длинное письмо, спросили, как сына звать-величать.
Алена ответила большими каракулями: «Иван, международный сын».
Нина тут же позвонила Дашке:
– Забираем Алену. У нее Ванечка.
– Ишь ты! - засмеялась Дашка. - А ты тут при чем? Дождись своих! Ладно, поздравь и от нас…
Чтоб все было по-людски, взяли с собой Евгения.
Упакованного Ванечку вручили Евгению, но Куня вырвала этот маленький кулек из его рук и прижала к груди, как родного внука.
Алена, Нина и Куня с Ванечкой на руках сели сзади. Женька впереди.
– С внуком можно поздравить? - спросил шофер.
– Ага! - засмеялся Евгений и подмигнул Нине. Сладострастно вдыхала весенний воздух Алена. Чужая? Своя? Насвистывал модную мелодию седеющий мужчина. Муж? Отец? Куня нежно прижимала ребенка, и было ясно - не отдаст. Никому и никогда.
Они переехали бульвар, по которому бежала группа физкультурников.
– Эй, бабушка! - закричала Алена и хотела открыть окно, но Куня посмотрела на нее так, что Алена тут же осеклась: «Не буду, не буду».
– Бабушка бегает по другому маршруту, - сказал Евгений. - В синих костюмах они все похожи…
– В двадцать первый век бегут старухи. Хотят поспеть, - засмеялся шофер.
Нина глубоко вздохнула: этого она уже может не увидеть, двадцать первый век. Видимо, и Евгений подумал о том же, потому что он перестал свистеть и посмотрел на Нину как-то растерянно и виновато. А вот Куня сердито сжала губы, она явно хотела справиться с этим приближающимся веком, до которого можно не дожить, а дожить надо…
Алена пялилась в окно, не озабоченная, не повязанная ни временем, ни мыслями о нем.
Ванечка же не сердился, не пялился, не терялся, не виноватился, не ждал, не боялся… Он благостно спал и набирался сил, чтоб все начать и все пройти, а может, и что-то понять в этом бестолковом, безалаберном, не выбираемом человеком мире.