Глава 30. Возвращение

Ревик открыл глаза.

Только тогда он осознал, что кто-то вошёл в его комнату.

Несколько мгновений спустя до него дошло, что он открыл глаза, потому что тот же некто нежно прикоснулся к нему светом.

Он не почувствовал тревоги.

Он позволил себе очнуться.

Он позволил себе медленно вернуться в комнату, в своё тело, пока не почувствовал, как помещение вновь становится материальным вокруг места, где он сидел на полу со скрещенными ногами. Камень под его ногами становился твёрдым, он уловил особенный запах каменных стен, а также аромат благовоний, наверняка доносившийся через открытую дверь в его похожую на пещеру комнату.

Сидеть давалось ему проще.

Намного проще.

Ревик поймал себя на том, что теперь жаждал этих сессий, изголодался по ним. И дело не в эскапизме, как он мог цинично ожидать, когда его впервые привели в эти каменные стены.

Правда казалась чем-то противоположным.

Он чувствовал разницу в своём отношении к миру, возникающую из-за этих сессий. Он чувствовал разницу в его состоянии разума, во взглядах на самого себя, в оценке других существ.

Ревик всё больше и больше чувствовал, как слои его сущности медленно разворачиваются, открываясь свету, чтобы он наконец-то мог просто принять всё, что жило под бесчисленными масками и завесами. Он мог наконец-то просто позволить себе быть и не пытаться что-либо изменить.

Он позволял миру просто быть, также не пытаясь что-либо изменить.

По другую сторону всей этой борьбы и сопротивления всё казалось проще.

Он начинал жаждать этой простоты.

Более того, это всё сильнее и сильнее начинало ощущаться как его истинная сущность.

А может, из того пространства он всего лишь более ясно видел свою истинную сущность.

Как минимум, Ревик осознал, что может видеть некую крупицу правды позади всех тех вещей и людей, которыми он был. Он видел общую нить, тянувшуюся между ними, некое глубинное ядро его света… эта штука оставалась там, что бы он ни делал, и кем бы он ни был для внешнего мира.

В этом ядре была правда, подлинность.

Более того, в этом ядре нечего было ненавидеть.

Нечего осуждать или пытаться исправить.

Оно просто было.

Оно существовало.

Оно также абсолютно и бесповоротно ощущалось как он.

По крайней мере, пока что этого было достаточно.

Пока что целью было установить связь с той частью себя. Ревик осознал, что чем больше он делал это, тем больше терял истинный интерес к своему прошлому… и даже к себе. Все те истории просто переставали казаться ему такими интересными. Они также переставали говорить ему многое о том, кем он был, в хорошем смысле или в плохом.

Здесь мир казался более крупным.

Слишком огромным, чтобы тратить его на незначительные сожаления.

Иногда казалось забавным, что ему потребовалось это (сидение в клаустрофобной пещере), чтобы мир для него открылся. Здесь он чувствовал себя странно свободным от всех оков, что он наложил на себя, на свою жизнь, на то, кем он способен быть, на будущее мира. Здесь всё это казалось всего лишь бредом.

Такое чувство, будто по-прежнему могло случиться что угодно.

Такое чувство, будто потеря надежды — это всего лишь ещё одна иллюзия… ещё одна ложь во тьме.

Когда Ревик наконец открыл глаза и поднял взгляд, он обнаружил, что Тулани стоит в дверном проёме и улыбается ему. На старом монахе, как всегда, были надеты сандалии и песочные одеяния, а его длинные тёмные волосы были сцеплены заколкой у основания его черепа.

Ревик поморгал, чтобы прояснить зрение, потёр шею сзади, затем перенёс вес тела на бёдра, чтобы размять ноги и ступни.

— Приношу свои извинения, брат, — сказал он, улыбаясь Тулани. — Долго ждал?

— Недолго, нет, — сказал другой, улыбаясь в ответ. — Нет нужды извиняться, друг мой.

— Тебе что-то было нужно? — вежливо поинтересовался Ревик.

Тулани кивнул, и его улыбка сделалась теплее.

— К тебе посетитель, брат.

Улыбка Ревика впервые дрогнула, но скорее от удивления.

— Посетитель?

— Да. Он только что прибыл, и ему чрезвычайно не терпится увидеть тебя.

Ревик несколько секунд просто смотрел на него, и его разум опустел.

Он до сих пор не испытывал тревоги, но непонимание затопило его aleimi, пока он пытался обдумать вероятности, а потом вытащить их из света монаха.

Мужчина засмеялся, блокируя его попытку.

— Нет, нет, — любовно пожурил он. — Ты должен пойти и посмотреть сам.

— Это Вэш? — с любопытством спросил Ревик.

Видящий прищёлкнул, улыбаясь.

— Ты такой подозрительный, брат! Это весьма забавно, учитывая, где ты находишься. Ты реально можешь вообразить, что враги вылезут из каменных стен, чтобы настичь тебя здесь? Вооружившись пистолетами, возможно… или просто очень большими палками?

Покачав головой, Ревик тоже прищёлкнул со слабым весельем.

Сложно было оставаться напряжённым в присутствии Тулани.

Иногда казалось, что пожилой монах только и делал, что улыбался.

Напряжённо поднявшись на ноги, Ревик улыбнулся ему, делая вежливый жест рукой.

— Ну? — сказал он. — Ты отведёшь меня к этому загадочному гостю? Или я должен сам искать его или её в этом лабиринте, брат?

Тулани рассмеялся, махая Ревику следовать за ним.

— Я тебя отведу, — сказал он, глянув через плечо и зашагав по узкому каменному проходу. — Мы же не хотим потерять тебя в этих пещерах, брат. Хотя я вполне уверен, что ты оказался бы не первым прислужником, потерявшимся здесь.

Ревик фыркнул, помедлив, чтобы кивнуть в знак приветствия двум другим монахам, мимо которых они проходили. Те в ответ улыбнулись ему и Тулани.

Ревик глянул на свои ноги, заметив, что он босой.

Но это не будет играть роли, даже если они покинут пещеры.

В Памире почти наступило лето.

Внутри этих стен легко было забыть об одежде и даже временах года.

Пусть пещеры оставались прохладными и в самые жаркие летние месяцы, и в заснеженные зимы, но они в любое время года не бывали слишком жаркими или слишком холодными. Ревик отмечал смену времён года только тогда, когда решал выходить, чтобы подышать свежим воздухом или дать себе нормальную физическую нагрузку, которой он никогда не получал внутри пещер. С благословения монахов он минимум раз в месяц несколько дней проводил в глуши. В эти периоды он тоже медитировал, взбирался на горы даже в разгар зимы, даже вопреки переменам климата, которые делали зимы более суровыми, вопреки лесным пожарам и засухам в других частях мира.

Думая об этом теперь, Ревик слегка тоскливо вздохнул.

Может, ему пора на очередную вылазку.

Было бы здорово сейчас находиться там, где реки и водопады полны, а растения бурлят новой жизнью под солнцем поздней весны.

Он следовал за более низеньким мужчиной по поворотам и изгибам туннеля, пока до него не дошло, что они идут в общие зоны, которые часто использовались как импровизированные приёмные, когда не были заполнены общающимися монахами.

Когда Тулани сделал последний поворот перед тем, как стены пещеры раскрылись в более просторное помещение, Ревик осознал, что монах привёл его в наименее используемую из этих комнат. Это была огромная, древняя по ощущениям пещера, которая раньше служила залом для медитации, пока они не перенесли это в меньшие участки пещер.

Ревик с неким изумлением скользил взглядом по каменным стенам, вспомнив, что это одно из его любимых мест во всем Памире. Что-то в остатках света, цеплявшегося к этим стенам, притягивало его, открывало его свет. Тут было что-то знакомое, не совсем успокаивающее, но окутывающее его ощущением…

Ну, семьи.

Он чувствовал здесь ощущение семьи… будто здесь ему самое место.

Такого он никогда не испытывал за пределами этих стен.

Его глаза остановились на выцветшей фреске, которую кто-то давным-давно нарисовал на почерневшем от огня очаге, наверное, за тысячу лет до его рождения.

Он осознал, что смотрит на фигуру выше всех остальных.

Она была вся в белом. В одной руке сжимала пронизанный молнией посох.

Одна её босая ступня покоилась на Земле, вторая — в небесах. Посох извергал золотистый и белый свет в небеса, формируя арку соединённого света, тянувшегося от Земли до мерцающего, глубокого золотистого моря, окружённого тёмно-синими облаками.

Фигура была одета во всё белое.

Она в одиночестве стояла на фоне ночного неба.

«Она держит свет между обоими мирами…» — пробормотал разум Ревика.

Посмотрев вниз, он увидел мужчину, стоявшего там и смотревшего на ту же фреску.

Пока Ревик подмечал его униформу разведчика, чёрные бронированные брюки и органический жилет, мужчина-видящий повернулся, и его зелёные глаза раскрылись шире при виде Ревика.

Затем он расплылся в улыбке.

Ревик просто стоял там, испытывая шок и глядя на Даледжема.

Прошло более двух лет с тех пор, как он видел этого видящего.

Прежде чем он сумел оправиться, Даледжем подошёл прямиком к нему и обнял обеими руками, одну из них крепко положив на талию Ревика. Другой он стиснул его спину, сжимая сначала плечо, потом затылок.

— Gaos, — голос Даледжема прозвучал хрипло. Старший видящий отпустил его ровно настолько, чтобы посмотреть на него. — Gaos. Ты выглядишь совершенно иначе, брат. Совершенно иначе, бл*дь. Твой свет… он ещё прекраснее, чем я помню. Ты прямо-таки светишься, брат. Поистине, я почти не узнал тебя…

Его слова оборвались, а потом Даледжем открыто изучал его глазами и светом, продолжая проводить сканирование разведчика по всему aleimi-телу Ревика.

Ревик почти гадал, осознаёт ли другой мужчина, что делает это.

Зеленоглазый видящий всё ещё держал его руки, крепче сжимая и улыбаясь, а по его лицу покатились слёзы.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Ревик.

Слова прозвучали неуклюже.

Ревик вздрогнул от этой неуклюжести, но не мог придумать, как смягчить фразу.

Он смотрел в эти светлые зелёные глаза с фиолетовыми ободками, чувствуя странную смесь боли и счастья при виде его здесь. Часть с болью поразила его, сдавила грудь, пока он стоял и смотрел в лицо Даледжема, наблюдая, как разведчик тоже смотрит на него.