Но не имело значения, чего она хотела. Приступ приближался.

Дрожащими пальцами Амелия открыла клатч. Ухватилась за один из автоматических инъекторов, настолько гладкий и изящный, что его так сложно удержать, когда началась дрожь, грохот рельсов, и поезд с ревом приближался, в секундах от того, чтобы ее настичь.

— Амелия…

Она проигнорировала Габриэля. Времени не осталось. Амелия приподняла ткань платья, обнажив бедро. Сняла колпачок и сильно вонзила иглу в свою плоть.

Боль резко билась в каждой клетке, в каждом нерве. Амелия считала в уме, цифры казались ей мерцающей, переливающейся аурой. Один, два, три, четыре, пять. Если она дойдет до тридцати, то все будет в порядке.

Шли долгие секунды. Ничего не происходило. Поезд остановился на своем пути. Темнота не наступала. Судороги не схватили ее тело и не трясли как тряпичную куклу.

Наконец, она вытащила иглу из ноги и откинулась на стуле. Втянула воздух. Ее конечности ослабли и онемели. Но самое худшее уже позади. Облегчение разлилось по ее груди.

Амелия заправила волосы за ухо.

— Хочу пить, — прошептала она.

Габриэль зашел в комнату отдыха и принес ей воды в бутылке. Она жадно ее выпила.

— Спасибо.

— Что случилось?

Она сжала руки, усилием воли заставляя их не дрожать.

— Ничего такого, с чем я не могла бы справиться. Я в порядке.

Он присел перед ней на корточки.

— Ты не выглядишь нормально.

Амелия открыла рот, чтобы возразить, но у нее не осталось сил. Ее тайна больше не такая уж и тайна. Она заставила себя встретить его взгляд. Его лицо выражало озабоченность, сострадание, жесткость в глазах исчезла. Во взгляде Габриэля не чувствовалось ни отвращения, ни неприязни. Этот момент отличался от ее обычной жизни. Если она не скажет правду сейчас, то, похоже, не скажет ее никогда.

— Это не эпи-ручка. — Она показала ему автоматический инъектор. — Это внутримышечный мидазолам в сочетании с некоторыми другими препаратами. Мое спасательное средство, для экстренных случаев. Для внезапных припадков.

— Припадков?

Амелия сделала глубокий вдох. Вот то, о чем она никогда не говорила никому за пределами своей семьи. Секрет, что жил внутри нее, и доказывал ее несостоятельность, ее ущербность, в конце концов.

— У меня одна из форм синдрома Драве. Иначе известная как тяжелая миоклоническая эпилепсия младенчества.

Габриэль просто смотрел на нее, слушая.

— Приступы начались, когда я была маленькой. Сложные фебрильные судороги, тонико-клонические приступы, парциальные припадки — все это. Они вызывают повреждение мозга. Смертность составляет двадцать процентов к двадцати годам.

Как только начала говорить, Амелия уже не могла остановиться. Долго сдерживаемые слова лились из нее рекой.

— Мой тип эпилепсии устойчив к фармакотерапии. Это сложно, но у меня есть белок под названием P-гликопротеин, который чрезмерно экспрессирован, или как там называется этот медицинский термин. Лекарства против припадков не проходят через гематоэнцефалический барьер, поэтому не могут достичь той части моего мозга, которая останавливает приступы.

— Но ты выглядишь нормально.

Сама не заметив, Амелия улыбнулась. Она знала эту историю наизусть.

— По воле судьбы — или веры, как сказала бы моя мама, — она встретила моего отца в баре отеля. Он был в городе на медицинском съезде. В то время он работал над новым методом лечения эпилептических припадков. Он использовал нанотехнологии для разработки биоразлагаемых наночастиц, достаточно маленьких, чтобы проникать через клеточные мембраны. Они действовали как наноносители, позволяющие доставлять лекарства против припадков через гематоэнцефалический барьер прямо в определенные участки моего мозга.

Амелия не стала говорить Габриэлю, что препарат так и не получил одобрения Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Он не прошел вторую фазу испытаний на людях. У некоторых пациентов наночастицы оказались… реактивными. Они вызывали непредвиденные химические реакции, приводя к повреждению митохондрий и превращению нормальных клеток в раковые. Но Деклан считал, что мозг ребенка более пластичен и будет восприимчив к наночастицам. Он дал ей препарат тайно, контрабандой вывез лекарство из своей лаборатории, бросив вызов Управлению, пренебрегая законом.

Препарат подействовал.

Ее мать столько раз рассказывала ей эти истории, как она держала Амелию рядом со своей кроватью, не доверяя датчикам, которые отец установил в матрасе детской кроватки. Первые два года жизни Амелии она провела в полудреме по ночам, постоянно просыпаясь, чтобы посмотреть на мониторы, проверить дыхание дочери, изучить взлеты и падения ее маленькой груди, бледность ее и без того светлой кожи.

— Маме приходилось следить за мной как ястреб.

Габриэль изогнул губы.

— Это многое объясняет.

— И что это значит?

Он вскинул руки в знак защиты.

— Я просто хочу сказать, что она все еще смотрит на тебя так. Как будто ты сделана из стекла.

— Это так заметно, да? — Амелия сделала еще один глоток воды. — Но лекарства работают. У меня не случалось тонико-клонических припадков уже много лет, кроме одного случая в прошлом году, когда мне не подошла доза. Но у меня бывают мигрени. Неприятные. Но я могу с ними справиться. У меня нет необратимого повреждения мозга, вот что важно. Я все еще я. Мне просто нужно быть осторожнее с некоторыми вещами, такими как жара и лихорадка, сильный стресс и фоточувствительность.

— Вот почему никаких горячих джакузи.

— Точно. Никаких джакузи.

— Буду знать на будущее. — Габриэль улыбнулся, улыбка впервые за этот вечер достигла его глаз. Он стал вести себя как нормальный человек, а не как будто каждый разговор — это поле битвы, которое нужно выиграть или проиграть.

Амелия улыбнулась ему в ответ, в ее животе разгоралось что-то жаркое, не имеющее ничего общего с температурой.

Затрещала система громкой связи.

— Все пассажиры должны немедленно пройти к назначенным местам сбора. Все пассажиры и экипаж, пожалуйста, пройдите к назначенному месту сбора.

— Что происходит? — спросила она.

— Шторм, должно быть, сильнее, чем мы думали. Наш капитан слишком осторожен.

— Мы должны идти.

— Тебе следует отдохнуть.

Амелия посмотрела на использованный автоинъектор на столе.

— Я не знаю… сбор — это из соображений безопасности, верно?

— Со мной ты в безопасности. — Габриэль был внимательным, заинтересованным, почти беззаботным. Его глаза ярко блестели. — Когда еще у тебя будет целый корабль в твоем распоряжении? Когда еще случится такая ночь, как сегодня?

Она смотрела на темное, пенящееся море. Палуба под ней беспокойно покачивалась. Раздался раскат грома.

— Я хочу тебе кое-что показать. — Его голос прозвучал низко и хрипло. — На «Гранд Вояджере» есть новый аттракцион, первый в своем роде. Он еще не открыт. Там так тихо и красиво, думаю, тебе понравится.

Она должна пойти на пункт сбора. Она должна найти свою семью. Всю свою жизнь Амелия делала то, что должна, когда положено. Она держала свою эпилепсию и лекарства в секрете из-за отца. Наконец-то рассказать кому-то об этом после стольких лет, казалось таким облегчением.

Габриэль не осуждал и не презирал ее. Он даже не моргнул. Его не волновало, что она хрупкая, что какая-то ее часть глубоко сломана. Ему плевать, что она не идеальна.

И он так близко. Амелия вдохнула его глубокий, мускусный запах, похожий на что-то дикое. Она и сама чувствовала себя дикой, ее сердце билось о ребра. Так много вещей, которые она должна сделать. Возможно, ей не нужно делать ни одной из них. Не сейчас. Не сейчас.

— Отведи меня туда.

Он наклонился к ней. Его огромные темные глаза поражали красотой. Эмоции, которые она не могла прочесть, наполняли его взгляд, тенями мелькая в глазах.

Габриэль поднял руку и погладил большим пальцем ее щеку, от его прикосновения по ней пробежали огненные всполохи. Все ее тело ожило. С каждым ударом сердца Амелия чувствовала, как оно пытается вырваться из груди.

Он притянул ее к себе. Жар пронзил Амелию изнутри. Ее кожа искрилась, в животе зажглись светлячки.

Габриэль ее поцеловал. Его рот был твердым и голодным, наполненным страстью. А может, это ее собственное желание. Она и раньше целовалась с мальчиками, богатыми наследниками и скучающими плейбоями-аристократами. Никто из них не прикасался к ней так. Никто из них не заставлял ее чувствовать себя такой живой.

Его поцелуй стал глубже, настоятельнее, пьяня ее. На вкус его губы напоминали дождь. По венам пробежало электричество, острое, как электроны, испепеляющие воздух. Он прижался к ней, крепко сжимая талию, спину, а потом запутался пальцами в ее волосах.

Это словно падение.

Когда Амелия ответила на его поцелуй, небо озарила молния.