На монетках изображались нос и рот, обрамленный усами и длинной бородой. Надпись на них гласила, что деньги конфискованы. Это, вероятно, расписка об уплаченном налоге на бороды! Однако Карпаков не считал нужным носить на цепочке квадратный медальон, подтверждавший, что человек сполна уплатил налог. Стол выглядел, как на картине — на нем лежали бумаги и перья, которые, однако, были сухими. Иоганн подошел к нему и бросил взгляд на запись. Ему потребовалось много времени, чтобы осмыслить факты, бросившиеся ему в глаза.

Перед ним лежал реестр с именами, написанными четким, красивым почерком. В списке значился «Михаэль Брем». И чуть ниже стояло «Иоганн Брем». Казалось, у него от пальцев отлила вся кровь. Он увидел пляшущие точки и вынужден был ухватиться за подлокотник, прежде чем читать дальше. Его не удивило, когда он далее прочел имя «Евгений Михайлович Сказаров». План Карпакова раскрылся перед ним, как книга. Он и Дережев планировали не только свергнуть царя, но заставили бы поплатиться и иностранцев. Проведут смертные казни и показательные процессы. Из-под бумаг Карпакова выглядывал эскиз, показавшийся Иоганну знакомым. Он вытер с большого и указательного пальцев сажу и осторожно его вытащил. Это оказалась карта дельты Невы с неразборчиво нарисованным изображением двуглавого орла, принадлежавшая Дережеву. На полях стояло много крестиков и примечаний. Они изучали пути и привычки царя Петра.

«Если все прошло, как мы планировали, то сегодняшним утром он на два дня уедет на Берёзовый остров — в свой деревянный дом. Там, где его и поглотит поток». Целый список имен и крупных рублевых взносов рассказал другую историю. Вероятно, Дережев через посредников целенаправленно разжигал конфликт даже между генеральным архитектором и другом царя Петра Меньшиковым, пока последний ни приказал копать глубокие каналы, которые считал правильными. До сего момента их рыли не слишком глубоко, чтобы они могли сдержать поток воды. Такая липкая сеть, украшенного соболями паука, растянулась перед глазами Иоганна от Москвы до русалки.

Он поспешно отвернулся и начал лихорадочно искать. Времени оказалось меньше, чем он планировал. Отчаяние сдавило ему грудь, и появилось чувство, что он задыхался. Не обнаружив в помещении никаких сундуков, он подошел к тяжелому занавесу и осторожно сдвинул его в сторону. Другая комната! Украшенный резьбой и похожий на трон стул с высокой спинкой возле окна, рядом — кровать под зелено-золотым пологом, изображавшим мерцающее небо. Неподалеку от кровати комод — на нем несколько икон в тяжелых деревянных рамах. В этой комнате тоже имелся красный угол, главное место которого занимало изображение Николая Чудотворца — покровителя России. Все иконы выглядели очень старыми, даже с нимба Георгия Победоносца отслоились тончайшие пластины золота. Богоматерь укоризненно глядела на, прокравшегося в комнату и перемазанного сажей, нарушителя спокойствия.

Иоганна беспокоил странный, неопределенный запах, проникавший в помещение, но он мобилизовал все свои силы, пытаясь хоть что-то распознать в полутьме. Каждая мышца его тела ощущалась туго натянутой скрипичной струной.

Свет свечи упал в щель между занавесками и озарил серебряную рыбу с крыльями.

Это она! От чувства полного триумфа перехватило дыхание. Он возликовал. Разумеется, сундук стоял рядом с кроватью. Иоганн в два шага подскочил к нему и потрогал шарнир и замок. Его пальцы нащупали бороздки, углубления и ребристый вкладыш. Сундук был заперт. На это он и рассчитывал.

Крышка со встроенным замком изготовлена не из гладкого черного мореного дуба, а из какой-то мягкой древесины. Полный азарта Иоганн потянулся к своему ремню и вытащил потайной ключ с деревянными и железными зубчиками.

Наконец то, вернулось смутное ощущение безопасности. Что-то треснуло, когда Иоганн воткнул третий штырь в замок. Он остановился и прислушался, затем полностью утопил ключ в механизм. С тихим щелчком замок поддался и повернулся. Иоганн облегченно вздохнул. Без усилий откинулась крышка. Наружу потек запах старого, промасленного дерева. Дуб вечность пролежал в болоте, за годы в этой мокрой могиле он почернел и затвердел. В сундуке лежал маленький ящичек из почти белого дерева, с просто насаженной крышкой.

Иоганн только собрался ее схватить, как услышал шаги. Не раздумывая, он метнулся назад, больно ударившись локтем об икону. Она качнулась и опрокинулась. Иоганн посмотрел на себя, как со стороны — белобрысый вор, чья рука вытянулась вперед и схватила икону, прежде чем она разбилась. Затем ему снова стало не по себе, кровь загудела у него в ушах, и он вспотел от испуга. Застыв в движении, он прислушался. Карпаков возвращался в комнату? Иоганн затравленно огляделся в поисках укрытия. Занавески в ногах кровати, там можно спрятаться. Но именно в тот момент, когда, как можно тише, возвращал крышку на место, собираясь удрать, он понял две вещи: во-первых, шум доносился не снаружи. Во-вторых, что-то зашевелилось в кресле. Старая рука с неимоверным количеством колец.

— Ты кто? — спросил хриплый, пропитый голос. — Я тебя слышу.

Голос потух, и в следующий момент Иоганн сообразил, что за странный запах витал в комнате. Отвратительно пахло пропитанным водкой дыханием. «Это не может быть Карпаков, — подумал он. — Он же старовер и напиваться не будет. Или все же?»

В этот момент рука исчезла, и огромная тень отделилась от кресла. В полумраке комнаты мелькнули длинные белые волосы. Боярин, покачнувшись, ухватился за спинку, затем развернулся и шагнул к стулу. Появилось опустошенное, красное лицо, из гордыни все еще не смягчившееся. Борода падала ему на грудь. Между глаз зияла горизонтальная зазубрина, будто много лет назад он получил туда удар мечом или укол. Его широкую грудь украшали цепи. Карпаков казался сломленным великаном с колючими, широко распахнувшимися глазами. На его изборожденном морщинами лице появилась паника, а пальцы побелели, так крепко он вцепился в спинку.

— Это ты! — прошептал старик. Цвет его лица изменился с красного на призрачно-белый. — Дьявол!

В зеркале отразились перепуганные глаза Карпакова, и Иоганн вдруг понял, почему его так воспринял старик — подстерегавшая фигура с черным лицом и светлыми волосами, блестевшими в свете свечи. Шанс, как лучик надежды, блеснул в темноте. Ему казалось, что он балансировал на узком выступе крыши. Карпаков, одурманенный от пьянства и сна, не соображал, где правда, а где сон. И Иоганн решил, что спасаться бегством еще рано. Пока Карпаков верил, что он — дьявол, челядь не позовет.

— Ты хорошо выглядишь, старик! — тихо произнес Иоганн, преувеличивая свой немецкий акцент. — Я здесь, Карпаков! Не пытайся даже звать на помощь. Кто увидит мое лицо, сгорит на месте.

Старик отшатнулся, как от удара, но через мгновение закрыл рот, провел дряблой рукой по лбу и кивнул.

— Да, — прошептал он. — Да, да. Я тебя ждал. Столько ночей без сна. Я знал, что ты придешь, чтобы ответить на мой вопрос.

Иоганн кивнул:

— Поэтому я здесь.

— Почему именно Сергей? — выкрикнул старик.

Иоганн вздрогнул, но, казалось, никто не услышал крика или слуги уже привыкли, что их господин кричит, когда напьется.

— А почему бы и нет? — ответил, сохранивший присутствие духа Иоганн.

Гнев тлел в старых, потухших глазах.

— В этом весь ты, — горько произнес Карпаков. — Это ты соблазнил его служить в Кремлевской лейб-гвардии. А теперь издеваешься надо мной и хочешь, чтобы я бередил раны и посыпал их солью. Только тебе это не удастся. Я больше не позволю травить мне душу разговорами о Сергее.

Иоганн молчал, что, казалось, удовлетворяло Карпакова. Боярин отсутствующим взглядом смотрел в пол, и в данный момент сильно напоминал Митю. «Карпаков — сумасшедший», — осознал Иоганн. Или, по крайней мере, настолько пьян, что до сумасшествия ему оставался один шаг. Тем не менее, он не мог ни восхититься мужеством старика. Не важно, сколько водки текло в его венах, не каждый бы вступил в спор с дьяволом.

— Нож, — прохрипел старик. — Там, на шкафу. Это все, что у меня от него осталось. Он был мне, как сын. После бунта они проволокли его по улицам Москвы и бросили в темницу Преображенского. Его пороли и жгли, снова и снова подвергали пыткам. Царь хотел от него услышать, кто были остальные заговорщики, — он застонал и стал со скрипом опускаться на пол, пока вдруг не встал на колени. — Это была твоя работа — он не виновен, ты это знаешь! Мы все заплатили, чтобы освободить моего племянника, или, по крайней мере, облегчить пытки. Но нет! После пыток его полумертвого отволокли к лекарю. Царь велел о нем хорошо заботиться, только ради того, чтобы снова его пытать. Наконец, ему случайно удалось найти нож, он хотел покончить с собой в тюрьме. Но был настолько обессиленным, что не смог убить себя. Ты понимаешь это? Что христианин хочет убить себя, что он выбирает смерть от собственной руки?

Карпаков зарыдал.

У Иоганна перехватило дыхание. Он содрогнулся при мысли об оружии, как реликвия, лежавшем на сундуке. Оно давало смысл желанию убить царя. Карпаков во время Стрелецкого бунта потерял родственника. Племянника, который, очевидно, много для него значил.

— Его жена покончила с собой, узнав о его смерти, — продолжал старик. — Мария, какой же славной она была! Какой отчаянной! Это ты довел ее до смерти! А она могла бы жить! Ее отправили в изгнание вместе с братом, который тогда был еще ребенком.

— Дережев? — вырвалось у Иоганна. Взгляд Карпакова это подтвердил.

— Ты наслаждался кровью Сергея? — спросил старик. — Или мучениями Марии?

Иоганн молчал, но крепче сжимал в руках икону, которую инстинктивно спрятал за спину.