— Это ты, девка, брось, — сказал Сигизмунд строго. — Я не для того с женой разводился… — А потом, любопытства ради, спросил: — А что за хреновину я Аттиле твоему даю, а? Хва, а?

— Хво, — поправила девка. И объяснила: — Оготиви.

Сигизмунд собрал листочки, вручил их Лантхильде всей пачкой и сказал решительно:

— Талант у тебя, девка. Беречь тебя надо, народный ты самородок. Так своему Вавиле и передай.

Она застенчиво забрала свои листочки, унесла их и схоронила где-то в “светелке”.

Сигизмунд сидел на кухне и думал: надо бы ей альбом купить для рисования, что ли. И карандаши. Пусть не скучает, пока он с кошачьими гальюнами разбирается.

А потом вдруг жгучий голод ощутил. Едва не замутило. С утра не жравши. Надо бы еще девку готовке обучить. Опять же, чтоб не скучала.

А девка-то без него ничего не ела, заметил он. Хлеб — и тот не тронула. Ждала. Это его даже растрогало.

Вечером, после ужина, решил Лантхильде радость устроить. Вручил ей большое красное яблоко, усадил рядом с собой на диван и воткнул в видак кассету. Фильм хоть и старый, но до сих пор любимый — “Плоть и кровь”.

На экране бурно резвился Рутгер Хауэр.

Воистину, сегодня день сюрпризов! Едва только показался Хауэр, как Лантхильда вся напряглась. Подалась вперед, потом подскочила к телевизору, прищурилась и стала водить носом по экрану. То так его рассматривала, то эдак.

Потом повернулась к Сигизмунду и, показывая на Хауэра в телевизоре, объявила с восторгом и ужасом:

— Вавила!..

И снова в экран уставилась. Сигизмунд звучно ее по заду хлопнул, чтоб в экран не тыкалась. Вредно.

Лантхильда неохотно села рядом. Не давала фильм смотреть, все талдычила нудно: дескать, Вавила.

Взревновать юродивую, что ли? А? Как мыслите, товарищ Морж? Входить в маразматический штопор — так с музыкой…

Девка очень осудила поведение маркитанток. Возмутилась неверностью Вавилы. Сжимала руки, что-то рычала себе под нос. Только что пену изо рта не пускала. Лютая.

Зато когда в финале все дружно двинули кони, кто от чумы, кто от железа, девка безудержно разрыдалась. Сигизмунд остановил фильм, долго уговаривал юродивую не принимать близко к сердцу условности киноискусства. Наконец его осенило. Он перемотал кассету на начало и показал ей первые сцены, где все еще живы. Вот, мол, девка, гляди: все в порядке. Она успокоилась и даже забила в ладоши.

Сигизмунд решил, что для одного вечера впечатлений выше крыши, и отправил Лантхильду спать. Он и сам устал.

Только стал засыпать, как явилась неугомонная девка. Разбудила и стала на телевизор показывать. Требовала что-то. Вавилу поминала. Проведать хотела, что ли?

Сигизмунд, барахтаясь в одеяле, кулак ей показал. И выгнал.

Уже совсем засыпая, подумал невнятно: а ведь есть что-то общее между девкой и Хауэром. Нос длинный, сонливость в глазах. Белесость неизбывная. Заснул. Был истерзан дурацким сновидением. Среди ночи явился кобель, забрался в постель, поначалу вел себя тихо, а потом обнаглел и занял полдивана.

Наутро выпал долгожданный снег. Небо прояснилось, сделалось голубым. Душа словно умылась. Зимы ждала, ждала природа. И вот дождалась.

По свежему снегу явилась Наталья. В этот день Сигизмунд задержался на работе. Пришлось съездить по одному вызову — Федор не управлялся, а заказы терять было сейчас не с руки.

Потом еще корма развозил на своей машине. В связи с первым снегом что-то случилось с общественным транспортом, и боец Федор зашивался.

Возвращался в восемь вечера. Стоя в пробке на Кронверке, покаянно думал, что девка не кормлена, кобель не кормлен — сидят, небось, ждут его. Накупил готовых пицц, бананов и молока. Пива взял.

Ввалился с мешками и…

Еще на лестнице Сигизмунд услышал, что в доме скандалят. Поначалу даже не поверил, что это у него.

Но вот открыл дверь — и последние сомнения рассеялись. В глубине квартиры отчаянно вопила юродивая девка. Кроме того, Сигизмунду показалось, будто он слышит, как в “светелке” вякает кто-то еще.

Он тихо опустил на пол мешки, набитые снедью, вытащил оттуда бутылку пива, взял поудобнее за горлышко и двинулся спасать разлюбезную свою юродивую. Судя по ее крикам, с той самое малое с живой снимали скальп.

Сигизмунд ворвался в “светелку”, держа пиво, как “молотовский коктейль” — шел, будто на танки.

У шкафа, подбоченившись и слегка выпятив живот, стояла Лантхильда и победоносно орала. Она была очень красна, отчего волосы казались совершенно белыми. В комнате резко воняло дорогими духами.

Почти загораживая дверной проем, спиной к Сигизмунду, стояла дражайшая экс-супруга Наталья Константиновна. Как завороженная, она глядела на девку. Время от времени Наталья набирала в грудь воздуха и испускала короткое беспомощное кудахтанье, пытаясь вклиниться в скандал.

Какое там! Блаженная девка и слова ей вставить не давала. Это Наталье-то! Такое, наверное, случается, когда липовый “черный пояс” напарывается на настоящего Мастера.

Умело дозированная, наигранная нахрапистость Натальи, которой та неизменно брала верх над слабонервными противниками, явила полное бессилие перед кондовым таежным жлобством девки. В мировоззрении Натальи не было места для таких социальных типов, как девкин братец с подбитым глазом или же Вавила, девкин бойфренд.

Лантхильда вопила с наслаждением. Легко. Со знанием дела.

Сигизмунд опустил бутылку, прислушался, стоя за натальиной спиной.

Ухо выловило несколько раз повторившееся, знакомое слово “двала”. Неслись малопонятные “пилин” и “Пилат”. При чем тут скандально знаменитый прокуратор Иудеи, до Сигизмунда доперло чуть позже. Так звучало в девкиной передаче одно хорошее русское словцо, слышанное дикой барышней, несомненно, от С.Б.Моржа, русского, 36, СПб, высшее и так далее. “Пилин”, очевидно, был суррогатным, более пристойным заменителем “Пилата”.

И тут Лантхильда увидела Сигизмунда. Расплылась в радостной улыбке, сделалась вдруг приторно-умильна. Сигизмунд из-за натальиной спины показал ей бутылку пива.

И тут Наталья обернулась…

Сигизмунд мгновенно увидел картину как бы со стороны: шкаф, крикливая белобрысая стерва, подкравшийся со спины экс-муженек с бутылкой… Наталья каменно смотрела на Сигизмунда. Уесть пыталась взглядом. Выковыривала остатки совести со дна его души. Выскребывала.

Лантхильда замолчала. Отдала поле битвы в руки Сигизмунда. Он это как-то сразу понял.

— Ну так что, — холодно промолвила Наталья, — насколько я понимаю, тебе сейчас не до НАС. Денег у тебя нет. — Она выдержала паузу. — Скажи своей блядище, чтоб заткнулась. В шкафу вещи мои лежат.

— Там нет твоих вещей, — сказал Сигизмунд.

— А я говорю — есть.

Сигизмунд с тоской ощутил, как его засасывает в обычный диалог.

Подумав, он объяснил:

— Я их выбросил.

— Врешь! — безапелляционно сказала Наталья.

— Проверь, — предложил он. И подмигнул девке: мол, можно! давай!

Лантхильда с готовностью прянула вперед. И тут Наталья, потеряв наконец самообладание, завизжала:

— Убери ее! Убери эту стерву! Развел тут бордель! Притон! Водка! Бляди! Карты!

— Ты преувеличиваешь, — сказал Сигизмунд. — Ты же знаешь, я не люблю карты.

Наталья понесла.

После маэстро Лантхильды Наталья Константиновна выглядела более чем бледно. Опера приелась, партия была знакома, слова изучены. Сигизмунд сел на диван и, морщась, снял зубами пробку с бутылки. Приложился к горлышку. Пиво забулькало. Лантхильда с завистью смотрела, как он пьет.

Сделав глоток, Сигизмунд подозвал девку и отдал ей бутылку.

— Значит так, Наталья, — прервал он излияния экс-супруги. — День для тебя сегодня неудачный. Вот и Лантхильда это подтверждает. Эй, Лантхильд! Наталья ист двала?

— Йааа… — протяжно отозвалась Лантхильда.