-- Ну, он меня расспрашивал о крови и об Евдокимове, конечно.

-- Что ты рассказала?

-- А че, я много знаю, что ли? Хм, рассказала... -- отвела глаза Анжела.

Голос Евгения Дмитриевича стал жестче:

-- Что ты рассказала?

-- Про вас ничего, -- соврала девушка.

-- А про бизнес?

-- А что, бизнес? Деньги туда, деньги сюда. Че он там понял?

-- То есть все, что знала, выложила? -- Кольский стал почти суров. -Сколько ж он тебе заплатил?

-- С чего вы взяли? Да и откуда у него деньги?

-- Сколько?

Анжела испугалась. Любовь любовью, а дело делом. После разговора с Кудриным, во время которого ее словесный поток был неиссякаем, она чувствовала себя неуютно. Язык ее тогда развязался оттого, что Евдокимова уже не было в живых, а деньги, предложенные за мало чего стоящую информацию, были очень кстати. Потом уж она вспомнила, что, кроме Евдокимова, были еще люди, заинтересованные в ее молчании, и Кольский -- один из них. Когда он нашел ее, она понимала, что разговора не избежать, и поэтому устроила эротическую сцену, которая по неведомым ей причинам не очень-то удалась. От этого и от осознания того, что с ней могут сделать, ее потряхивало изнутри. Теперь она уже сильно нервничала, что не могло укрыться от Кольского. Когда сигарета была докурена, она сразу закурила другую, заметив, как предательски дрожит ее кончик.

-- Пятьдесят штук!

-- Долларов?

-- Да!

Евгений Дмитриевич понял, что дело принимает новый оборот. Анжела, конечно, за названную сумму рассказала Кудрину не только о прошлом Евдокимова, но и о нем -- Кольском -- все, что знала. По крайней мере, адрес-то точно дала. А видеокамеры в доме вампира?

Об их существовании он знал давно, но у них с вампиром была договоренность, что они останутся и будут дублировать сигнал как в бункер Кольского, так и к Евдокимову. Ведь последний был бессмертен и рано или поздно вернул бы себе этот бизнес. Впрочем, для него это был даже не бизнес, а источник силы и могущества, о чем Кольский тоже знал. Годами он пытался понять, как можно воздействовать через кровь на людей, ее сдавших. Чего только не пробовал: и науку, и магию, и алхимию, а все что-то не так выходило.

Вот вместо отставки высокопоставленного лица, на которое указал Лаврентьев, это лицо получило повышение. Вот попытка устранить неудобного губернатора вылилась в гражданскую войну с этой губернией. А вместо того чтобы ускорить чью-то смерть, получился дурацкий грипп и не более того.

Лаврентьев периодически поклацывал на Кольского зубами, но поделать ничего не мог, да и жилось ему не так уж плохо, чтобы устраивать вокруг себя скандал. А привлекать к крови внимание политиков плюс посвящать в ее вопросы нового человека -- себе дороже. Так все и тянулось.

Теперь появился Кудрин. "Проклятое письмо! -- ругнулся Евгений Дмитриевич. -- На кой черт оно мне сдалось? Сидел бы сейчас спокойно, продолжал исследования, и все было бы в порядке. А теперь... Теперь даже не знаю чего ждать! -- Он посмотрел на Анжелу. -- И с этой сучкой что делать? Она ведь не только Кудрину может душу излить с таким-то языком. Посадить ее под замок, как сидела у Евдокимова? Так ведь сбежит рано или поздно. У-уф!", -- он снова потянулся за сигаретой.

Анжела молчала, понимая, что решается ее судьба. Кольский видел, как она осунулась и под глазами появились синяки.

"Ведь все понимает, стерва! И штучки свои любовные ловко в ход пустила. А я ведь попался! Да, попался!" -- Евгений Дмитриевич немного развеселился от этой мысли, отдав должное изобретательности девушки. Одновременно это задело его самолюбие, и он, поразмыслив еще немного, принял окончательное решение.

2.

Ветер Небес и Серебряный Медведь стояли около любимой беседки Императора, наблюдая, как вечерний бриз поглаживает океан, убаюкивая его перед сном. Оба знали, что пройдет не больше недели и не станет ни этого спокойствия, ни их самих, ни этой беседки со скалой, -- все канет в Лету под водами набиравшей силу стихии.

Солнце сваливалось в окрашенные пурпуром облака, отражаясь в океане вод, так медленно, будто пыталось запомнить последние дни этой эпохи на Земле.

-- Пора! -- сказал старик, и они не спеша направились в площадке маголетов.

-- Все готовы? -- оглядел Ветер жену и сына, ожидавших на взлетной площадке.

-- Да, -- ответила Полная Луна и спросила с надеждой: -- а вы уверены, что лететь нужно?

-- Я доверяю твоему отцу, -- ответил Ветер и успокаивающе ее обнял.

-- Но как можно идти на смерть, не будучи до конца уверенными в ее полезности?

-- Это не имеет значения, -- ответил отец. -- Если мы ошибаемся, все останется, как есть. А если нет, то наше дело послужит будущему.

-- Да, отец, наверно, ты прав. Только трудно делать вещи неочевидные, отдавая за них свою жизнь и жизни близких людей, -- Полная Луна сильно нервничала.

-- Человек не может знать всего заранее. Тогда бы не было эволюции.

-- Почему? -- неожиданно спросил внук.

Серебряный Медведь погладил его по голове и ответил:

-- Потому что, зная все наперед, он не может творить ничего нового. Он теряет смысл, интерес.

-- А разве можно сотворить новое? Разве не существует все и всегда?

Ветер рассмеялся, подхватил сына на руки, и сказал:

-- Ну, умный, ум из ушей лезет.

-- Видишь ли, внук, -- серьезно ответил старик, -- в мире все столь относительно, что здесь, на Земле, вновь создаваемые вещи кажутся новыми, но с точки зрения Вселенной -- ничего нового в них нет.

-- Но ведь и мы живем во Вселенной, -- ответил юный философ, -- зачем же ей это неновое?

-- Ты не совсем понял. Для Вселенной то, что делаем мы, тоже становится новым, но в том ее месте, где этого еще не бывало. Понимаешь?

-- То есть мы заполняем пустоту новыми вещами?

Теперь рассмеялся и дед:

-- Верно, мы заполняем Вселенскую пустоту на нашей Земле.

-- Ох, испортите вы мне сына своими премудростями, -- вздохнула женщина.

-- Я бы и рад подарить ему нормальное детство, -- ответил Медведь, -но будущее не позволяет. Зато я подарю ему жизнь.

Они сели в маголет, и тот ввинтился в небо.

Сидя у окна, мальчик наблюдал, как уносится назад земля и океан, и казалось ему, хотя он еще и не знал почему, что он больше не увидит дворца своего отца, и этих мест, где прошло его детство. Дед, правда, много говорил о Потопе, о смерти, но малыш не понимал этого, слишком еще мал был, а неуемная жажда знаний уже теперь заставляла его задавать вопросы, которые даже взрослых ставили в тупик.