Глава первая

Проходит вечность, пока мне удается встать на ноги, они болят, и я спотыкаюсь о мокрый песок.

Каждый дюйм моего покрытого синяками тела болит, усталость сковывает мой разум. Я стараюсь не смотреть на океан, потому что он напоминает мне о нем, о Каллене. Вместо этого я не отвожу взгляда от земли. Сойер ловит меня за локоть, когда я спотыкаюсь; и когда я смотрю на него с благодарностью, я понимаю, что он выглядит не лучше, чем я себя чувствую.

— Я больше не хочу быть здесь, — тихо шепчу я, мои слова повисают в воздухе, когда я снова смотрю на море. — Я хочу пойти домой.

Когда — то тут было мое безопасное место, прикосновение волн к береговой линии теперь вызывает у меня тошноту. Горечь подступает к горлу при мысли о волнах, тянущих меня под воду, как кандалы, удерживающие от свободы под открытым небом, к которой я так привыкла в Шелл — Харбор.

Мара поднимается на ноги, стряхивая со своего тела куски ракушек и песок.

— Рука Майера выглядит не очень хорошо, — бормочет она, — что нам с ним делать?

Мой взгляд опускается к Майеру, который лежит на песке, устроив голову между коленями. Судя по синякам и порезам по всему телу, он пострадал больше всех нас. Тем не менее, я не знаю, что нам с ним делать. Я даже не знаю, как относиться к нему.

Правда в том, что мои чувства — это запутанный беспорядок в моей груди. В конце концов, Майер помог мне, когда это было важнее всего. Даже если изначально он работал на моего врага, на Каллена. Тем не менее… Наше последнее свидание всплывает в глубине моей памяти… мы едим пирожные с кофе, он медленно разглядывает меня. Тем не менее, я чувствую, как между нами выстраивается стена, когда я думаю обо всем, что он сделал — обо всей этой лжи, манипуляциях, скрытности.

Я не могу простить ему работу с Калленом.

— Оставим этого мерзавца одного — пусть он тонет или всплывет. Если бы он утонул, это сослужило бы ему хорошую службу, — ядовито говорит Сойер, не заботясь о том, чтобы его голос звучал достаточно тихо, чтобы Майер не мог услышать.

Злость покалывает мою кожу от слов Сойера, но мне удается сохранять молчание, даже когда я удивляюсь, почему моя первая реакция — вскочить на защиту Майера. Он этого не заслуживает, и, возможно, Сойер имеет право чувствовать себя так.

— Начнем с того, что из — за него мы в этой каше, — продолжает Сойер, проводя рукой по небритой челюсти и морщась, когда его пальцы находят темный синяк, проступающий там. Я тянусь к его лицу, автоматически отвожу его руки в сторону. Я беспокоюсь о нем и хочу убедиться, что его травмы не серьезные.

— Он сражался с Калленом, когда дошло до этого, — говорю я, качая головой, потому что я все еще не знаю, что чувствовать и что думать, когда дело касается Майера. Да, он все это время работал с Калленом, но то, что он перешел на другую сторону, что — то означало… не так ли?

На самом деле, я не знаю.

— Я чувствую, что должна быть благодарна за тот факт, что, когда было важно, Майер доказал, что он верен мне, а не Каллену, — продолжаю я.

— Благодарна? — спрашивает Сойер, качая головой, его брови сдвигаются на лбу. — Ты вообще ничего не должна к нему чувствовать, — заканчивает он, его глаза сердиты.

Я закрываю рот, подавляя кипящее возражение. Майер не заслужил моей верности, это правда. Сойер заслужил. Так откуда взялась эта необходимость защищать Майера… Маршалла… хм, как бы он себя ни называл? Я могу только надеяться, что это не случай неуместной верности просто потому, что Майер и я одного вида? Но нет, вряд ли это так — по крайней мере, я никогда не была русалкой, плывущей по течению, так зачем мне ачинать сейчас? Но я и не могу не задаться вопросом, защищаю ли я Майера просто потому, что он был первым русалом, который обращался со мной как с равной?

Надеюсь, нет. Если жизнь на суше меня чему — то и научила, так это тому, что равенство нужно давать непреднамеренно, за такое не требуют благодарности.

— Майер, в конце концов, сделал правильный выбор, — шепчу я Сойеру.

— Это не значит, что ты ему что — то должна, — возражает Сойер. — Что с того, что он помог тебе сбежать от Каллена? Он поставил тебя в положение, когда тебе было больно, и только за это его нельзя прощать.

— Ты дрался с Калленом уже дважды, — отвечаю я, качая головой. — Ты знаешь, как трудно победить Каллена — насколько он силен, — я глубоко вздыхаю, когда понимаю, что по этому поводу Сойер не поколеблется. И я решаю сменить тактику. — И я все думаю, может, неплохая идея оставить Майера рядом, так как он объявил себя врагом Каллена, — я смотрю на Сойера. — Что за человеческую фразу вы все так любите использовать?

— Враг моего врага — мой друг, — бормочет Сойер. — Но…

Он смотрит на мутный прибой, его темные глаза полны эмоций, которые я не могу назвать. Я жду, пока он продолжит, но он ничего не говорит.

— Что ты думаешь, Мара? — спрашиваю я, поворачиваясь к ней лицом туда, где она слоняется позади нас.

Взгляд Мары перескакивает с меня на Майера, лежащего на мягком песке в холодном мраке, все так же обхватив голову руками. Никому из нас он не сказал ни слова, даже головы не поднял. Я не знаю, что с этим делать.

Она снова переводит взгляд на меня.

— Думаю, тебе следует держать Майера поближе, чтобы ты могла присматривать за ним.

— Держать его рядом? После того, что он сделал? — спрашивает Сойер. — Вы обе понимаете, что он был правой рукой Каллена?

Мара качает головой.

— Именно поэтому я думаю, что Ева должна следить за ним, — возражает она, а затем кивает на Майера подбородком. — С такой рукой Майер не представляет угрозы ни для кого из нас. И, может, он действительно передумал, но я не думаю, что проблема в этом… Дело в том, что нам нужно следить за ним. Мы точно не хотим его возвращения к Каллену.

Я полагаю, что она права; но на самом деле, я не думаю, что Майер вернулся бы к Каллену, даже если бы он был полностью здоров. Это было бы слишком рискованно; Майер прекрасно понимает, что Каллен не прощает, и Каллен лишит Майера головы за то, что он отвернулся от него так. Каллен известен морским народам Корсики как суровый и жестокий король с отсталой моралью и легендарным пылом. Если бы Майер вернулся на Корсику, его встретили бы холодным и резким приветствием — в виде гарпуна.

Я делаю вдох и ловлю взгляд Майера, когда он, наконец, поднимает голову. Я вижу огонек надежды в его зеленых глазах. Они цвета приливных заводей в сумерках, и когда — то я была счастлива их видеть — даже взволнована. Теперь? Теперь ползучая усталость, проникающая в мои кости, не дает мне чувствовать ничего, кроме тупого принятия того, что произошло. Что я знаю, так это то, что у меня больше нет энергии, чтобы позволить себе быть наполненной гневом. Гнев ничем не поможет.

— Давайте просто вернемся ко мне домой, — мягко говорю я, поворачиваясь к Сойеру и Маре. Я не могу больше смотреть на него. — В помещении я чувствовала бы себя в большей безопасности.

Хотя я знаю, что Каллен не вернется сегодня вечером, его эго слишком уязвлено, чтобы рисковать новым столкновением, жуткое чувство начинает ползти по моей спине. Каллен никогда не терял времени даром, и я почти уверена, что он где — то во тьме океанских впадин вынашивает план, как схватить меня. Победить.

Я поворачиваюсь к Майеру, опускаюсь рядом с ним и вздрагиваю, когда боль пронзает мои ноги. Бой с Калленом выбил из меня все, и мне нужно думать о собственных ранах. Майер смотрит на меня прищуренными глазами, словно не может решить, радоваться моему присутствию или опасаться его.

— Что ты собираешься делать со мной?

Голос Майера строгий и жесткий, будто готовый принять любые последствия за свои действия, но тело выдает его. Его глаза блуждают, разглядывая меня, будто это может быть последняя возможность сделать это. Я стараюсь не обращать внимания на глупый трепет своего сердца в ответ. Хотя в прошлом между нами могло быть что — то, сейчас оно мертво. Должно быть.

— Ничего, — отвечаю я, — пока. Ты можешь идти?

Я протягиваю руку, чтобы помочь ему подняться, но Майер отталкивает ее. Затем он самостоятельно встает на ноги, морщась от каждого движения и баюкая руку. Даже сквозь ткань его рубашки я вижу, что его рука опухла и покрыта синяками — она вполне могла быть сломана или раздавлена. К счастью для него, он — русал, а это значит, что его тело довольно быстро исцеляется.

Никто из нас не говорит, пока мы тащимся обратно к моему дому. Я иду впереди, Сойер рядом со мной, мы оба стараемся не выглядеть побежденными, пока идем к моей улице. Мара задерживается, возможно, чтобы присмотреть за Майером или, может, чтобы убедиться, что он не сделает какой — нибудь глупости, например, не попытается сбежать. Хотя, если бы он это сделал, я не знаю, смог бы кто — нибудь из нас его остановить. Мы все истощены и ранены. Хотя и он тоже.

Когда я начинаю открывать входную дверь, я понимаю, что она не заперта, и медная ручка легко поддается. В доме темно и тихо, будто мрачно, после событий на пляже. Мы вползаем внутрь, шуршание песка под нашими ногами царапает деревянный пол, и наше дыхание — единственный звук в устрашающе тихом воздухе.

Мои глаза щиплет, когда я включаю свет, и позади меня кто — то удивленно шипит.

— Извиняюсь, — бормочу я, но извинения не очень искренние. — Где — то здесь есть аптечка. Венди настояла, чтобы я купила ее, когда въехала.

О, верно. Венди.

Со всей этой драмой я забыла о Венди и Томе, нашем общем псе. Печаль сжимает мое сердце, сменяясь паникой, когда я задаюсь вопросом, ненавидит ли меня теперь Венди и верит ли она в ложь, которую помог распространить Майер, — ложь в виде фальшивых газетных статей, в которых меня объявляют воровкой в бегах.

Я не знаю, как я когда — нибудь смогу помириться с Венди, потому что я никак не могу улучшить ситуацию. Объяснение потребует правды, что подвергнет ее еще большей опасности, чем она уже находилась. Как я могу отплатить за ее доброту, втянув ее в эту ужасную передрягу с Калленом? С другой стороны, может, я должна ей правду.