3.

Старт и первые три часа полета прошли в напряженном молчании. Доктор Философии отчаянно выруливал на предназначенную траекторию, бешено молотя по клавиатуре и елозя мышкой. Господин Останкин попытался было рассказать недавно услышанную им мучительную страшилку, но Доктор Философии просто проигнорировал робкие попытки господина Останкина.

Через три часа Доктор Философии дважды щелкнул мышью и блаженно откинулся.

- Все. Автопилот. Можно расслабиться.

- Почему вы не пользуетесь голосовым управлением?

- Чтоб не реагировать на бородатые страшилки.

- Но разве он не настраивается на ваш голос?

- Это понятно. Настраивается. Я, на самом деле, хамлю. Просто с клавиатуры удобнее.

- А. Хамите.

- Точно. Вас картинки со смеющимися детьми не интересуют? Недорого отдам. По минус-наказанию каждую.

- Но если вас поймают, то оштрафуют на два наказания за каждую? Это же бессмыслица!

- Чушь. От наказания меня не убудет. А на минус-наказание можно в комнату смеха сходить. Посмотреть на смеющихся дам.

- Так вы, выходит, антисоциальный тип!

- Не менее антисоциальный, чем вы, благочестивый.

- Это почему?

- Вы со своим благочестием нахапали столько минус-наказаний, что вам их за всю жизнь не истратить!

- Я оставлю их детям, скоро будет восстановлен закон о праве наследования, чтобы можно было передавать минус-наказания детям.

- Ага. И выбранные вами дети никогда не почувствуют обжигающего прикосновения хлыста, никогда им не будут загонять иголки под ногти, никто не будет закапывать кипящее масло в их очаровательные глазенки. Вы педофил?

- Я?.. С чего вы так решили?

- С чего? Я думаю, вы хотите протащить этот закон, а потом прийти к своим детям и сказать им: смейтесь, дети, теперь вас никто, кроме меня наказать не сможет!

- Хмм... Но я ведь не покупаю ваших картинок.

- А зачем вам это? Вы можете подкарауливать детей в раздатчицах пирожных, собирать их и говорить: дети, чего вам не хватает для праздника? пирожные есть, мороженное, соки и лимонады тоже есть, но это не праздник? какой же праздник без смеха? Смейтесь, дети, я дам вам сто минус-наказаний, каждый из вас сможет улыбнуться по целых четыре раза! И заржете так заразительно.

- Несчастный. Мучаетесь. Скажу вам, как человек опытный, это очень быстро надоедает.

- Правда? Не верю! Все вы, благочестивые подонки, так говорите. Чтобы простому человеку не так завидно было.

- Простой человек! А кто вам мешает стать благочестивым?

- Только не надо меня тут разводить на вашей вонючей минус-наказанской мечте! Знаю я. Все просто: месячная школа, двухнедельные курсы и трехсекундная лекция аж на самой старушке-Земле! Ну не у всех есть способности к этому вонючему благочестию! Я полжизни проведу под хлыстами, чтобы отмытарить эти школы-курсы-лекции, а толку будет ноль!

- Неизвестное всегда пугает. Я вас понимаю. Но посмотрите сюда.

Господин Останкин отвел манжету своего робокостюма. Страшный красный шрам образовывал браслет на стыке руки и кисти господина Останкина.

- Что это? - изумился Доктор Философии.

- Ампутация кисти без наркоза. Четырежды за полгода благочестия.

- Хо! Так вы - наш. Драный пес! Сейчас я вам свои регалии покажу.

Доктор Философии стремительно поднял подол юбки. Бедро Доктора Философии представляло из себя сплошной шрам. Кое-где кашицей свисали кустарно зашитые ткани. Фиолетовый набухший фурункул красовался под коленкой Доктора Философии. Венчало картинку разноцветное клеймо на внутренней стороне бедра.

- Хлыстование, каленое железо, зубчатые дубинки, - комментировал Доктор Философии, - а фурункул... шурупы, которые мне под коленные чашечки ввинчивали, оказались нестерилизованными.

- Да. Понимаю. Все на ходу делается, - господин Останкин снял нижнюю часть робокостюма. - Я-то на ампутациях специализируюсь.

Длинные ровные ноги господина Останкина покрывали кольца шрамов.

- Вот это - обычная пила. Долго и очень болезненно. Вот это циркульная пила. Быстро, но умопомрачительно горячо. Это - топор. Боль остается надолго.

Доктор Философии хмыкнул:

- Вот, что значит благочестивый! За тысячу минус-наказаний любой орган можно обратно пришить. Лучшие микрохирурги в вашем распоряжении!

- Вы опять о своем?

- Ладно. Не буду. А вот верхняя часть у меня так себе.

Доктор Философии быстренько снял серебристую блузку. Шрамы. Порезы. Яркий спиралевидный шрам от пупка по животу. Господин Останкин посмотрел на него с нескрываемым недоумением.

- Понимаю, - застенчиво покраснел Доктор Философии. - Детство. Все мы начинали с сеппуку.

- А что это у вас за орган между грудей болтается?

- Неудачка. Пытался щупальце пришить, но оно не прижилось. Вот мембрана под правой лопаткой прижилась.

4.

- Что она делает?

- Примитивный орган. Фиксирует концентрацию ненависти.

- Действительно примитивный.

- Ладно вам! С вашим-то благочестием можно и не такие органы отрастить!

- Я, честно говоря, не очень этим увлекаюсь.

Господин Останкин снял верхнюю часть робокостюма, лифчик и ягодичный массажер.

Доктор Философии залюбовался небольшими, с гордо поднятыми сосками, грудями, изъеденными язвами.

- О! - воскликнул доктор, заметив страшный шрам, опоясывающий точеную талию господина Останкина. - Деление тела! Фантастика! Я только раз видел такое. Человек показывал шрам за пять минус-наказаний.

- Подделка, - томным голосом сообщил господин Останкин, ему явно была приятна реакция Доктора Философии. - Я - единственный! Подойдите поближе.

Господин Останкин слегка оттянул кожу на ребрах, под правой грудью. Кожа с треском разошлась.

- Можете проткнуть мне легкое. Возьмите лучше спицу.

- За так? - ухмыльнулся Доктор Философии.

- Сто минус-наказаний устроит?

- Мало. Тысячи за две я могу это сделать.

- Вы с ума сошли. Двести - предельная цена за оказание этой ничего не значащей любезности!

- Оставим этот разговор. Покажите лучше выращенные вами органы.

- Вообще-то я их почти все уже ампутировал. Я их выращиваю, чтобы провести какую-нибудь неожиданную ампутацию.

- Но что-то наверняка осталось.