ГЛАВА 8

«Он зубами снял с меня нижнее белье, а потом решил, что хочет только пообниматься. Господи, неужели это женская версия синих шаров?»

Скайлар

Эйб просто невероятен.

Все мое тело краснело все то время, пока мы сидим здесь, и это не потому, что обогреватель в ресторане включен на слишком высокую температуру.

Хотя вроде бы так и есть.

Бабочки в моем животе порхают, танцуют и делают кульбиты, заставляя меня положить туда руку раз или два, пока Эйб рассказывает очередную историю, которая заставляет меня смеяться.

— ...а потом я просто сидел и не знал, что сказать, потому что не знал ответа. И вот, наконец, парень, сидящий рядом со мной, шепчет какую-то чушь, и я говорю это вслух, потому что все смотрят на меня. А ты ведь знаешь, как велики эти лекционные залы.

Я киваю, лекционные залы просто гигантские.

— И что случилось?

— Это был неправильный ответ. Профессор говорит: «Как вы до этого додумались?», и мой чертов желудок просто падает. Я хочу убить парня, сидящего рядом со мной, но это не его вина. Это моя вина за то, что не занимаюсь учебой.

Я снова с энтузиазмом киваю ему, вся во внимании.

— Я не знаю, что сказать, и ни хрена не могу врать. Итак, я смотрю на своего профессора, затем смотрю на парня рядом со мной, и говорю: «Он дал мне ответ».

— Ты этого не сделал! — Мои глаза почти вылезли из орбит.

— Честно слово, все так и было.

— Что сказал профессор?

— Сомневаюсь, что кто-то говорил ему такое раньше. Парень выглядел таким же потрясенным моим ответом, как и я. Потом он просто продолжал преподавать и больше никогда меня не вызывал.

— Никогда?

— Нет. До конца семестра.

— Черт возьми…

— Хочешь услышать самое интересное?

— Да, и что самое интересное?

— Я стал его ассистентом в следующем семестре, и он написал мне рекомендацию на работу этим летом.

— Прекрати! — Я смеюсь. — Серьезно?

— Такое невозможно выдумать. — Эйб смеется, тыча ножом в кусок курицы на своей тарелке.

— Отличная история. У меня нет ничего столь же интересного, как это не печально.

— Поверь мне, ты должна радоваться, что у тебя нет таких историй, это значит, что ты летишь под радаром. Я нахожу тебя очаровательной.

Что ж…

Это одна из самых романтичных вещей, которые когда-либо говорил мне любой парень, и вряд ли это то, из чего сделаны любовные романы. По крайней мере, не романы, которые я читаю, когда у меня есть свободное время.

Знал бы он, что я пью тыквенный латте со специями и ношу уродливые, пушистые ботинки и черное пуховое пальто, когда становится холодно, что летом у меня веснушки, и я постоянно сгораю на солнце, а еще слушаю ту же музыку 80-х и 90-х годов, которую слушает моя мать.

Тем не менее.

Я готова поверить, что он находит меня очаровательной.

Эйб Дэвис может вытащить меня из штанов, если я не буду осторожна. Из моих девственных штанов.

Я рада, что он написал мне.

Сначала я не была уверена, что он это сделает. Джек Бартлетт точно не внушает доверия людям, он слишком... ненадежный? Это подходящее слово? Тот факт, что я никогда не сравнивала его с приложением LoveU, можно списать только на чистую лень.

Поэтому, когда я дала ему свой номер, чтобы передать его Эйбу, я не была полностью уверена, что он действительно это сделает.

Но он сделал.

И вот мы здесь.

И впервые за несколько месяцев я надела юбку и сексуальную блузку. У меня завитые волосы и макияж, благодаря Ханне и Бетани. Кроме того, на мне каблуки.

Высокие. Каблуки.

Что?!

Все в этот вечер кажется правильным.

Идеальным.

Я борюсь с желанием прикоснуться к своим волосам и отбросить их в сторону. Я нервничаю, и напряжение между нами можно резать ножом для масла.

Сексуальное напряжение.

«Боже, я хочу сидеть у него на коленях».

Залезть прямо на него и поцеловать в шею сбоку. Понюхать его. Провести носом по гладкой, свежевыбритой коже.

Я вздрагиваю от этой мысли.

— Тебе холодно?

— Мне? Эм, нет. — На самом деле совсем наоборот.

— Если холодно, то у меня на заднем сиденье лежит толстовка.

Заднее сиденье его машины…

Я уже целую вечность не целовалась ни в одной из них. Раньше в старших классах это было нашим с Ханной любимым времяпрепровождением, когда мы позволяли мальчикам целоваться с нами в своих машинах, но никогда не позволяли их рукам блуждать выше пупка или ниже экватора.

Боже, какие же мы были дразнилки.

Я улыбаюсь в свой бокал, вспоминая много засосов, которые получила летом перед выпускным годом.

Если он правильно разыграет свои карты, может быть, я позволю Эйбу сделать мне один позже.

О, кого я обманываю? Я определенно позволю ему прикасаться ко мне во всех местах позже.

Я снова улыбаюсь, направляя улыбку на парня, мило краснея, чтобы увидеть, что Эйб будет делать, как он реагирует на мое внимание.

Эйб кладет руку на стол, его большая рука безвольно лежит на белой льняной скатерти, и я смотрю на эту открытую ладонь. Это приглашение вложить мою руку в его? Или он просто положил руку?

Черт.

Это трудно прочитать.

Тем не менее, прежде чем я успеваю подумать дважды, моя рука медленно находит свой путь по столешнице, пальцы изящно барабанят по дереву. Другой рукой я обхватываю подбородок и наклоняюсь вперед, опершись локтем о край.

Эйб переворачивает свою руку.

Наши пальцы в нескольких дюймах друг от друга.

Один дюйм.

Миллиметры.

Соприкасаются, пока мы глупо улыбаемся друг другу.

Подушечки его пальцев обжигают мою кожу, и я переворачиваю руку, чтобы парень мог провести по моей ладони, мое сердце колотится. Кончиком указательного пальца пробегает по моему большому пальцу вверх, потом вниз. Вдоль моего указательного пальца. Среднего. Мизинца.

Щекотно, но моя ладонь неподвижна, не смея сдвинуться ни на дюйм.

Прикосновение его пальца кажется раем. Всего лишь один палец, но ощущение накаляется, и согревает меня изнутри. Это одно единственное прикосновение.

Покалывание проносится по моему телу, одно за другим. Медленно и молниеносно — трудно решить, что это, потому что я едва могу дышать.

Надеюсь, Эйб не слышит этого в моем голосе — я говорю так, будто только что пробежала милю на этих высоких каблуках.

— Спасибо, но я в порядке.

— Дай мне знать, если передумаешь. — Его голос тоже хриплый.

Слава богу, я не одна такая.

Я хочу уйти отсюда и пойти куда-нибудь в уединенное место, где смогу погладить его красивое лицо. Поцеловать его в нос и в каждый уголок рта. В эту великолепную пухлую губу, созданную для фантазий, и я вряд ли смогу выбросить это из головы в ближайшее время.

У меня пропал аппетит, я даже десерта не хочу.

Не смогла бы его съесть, даже если бы его сунули мне в горло — слишком много нервной энергии, предвкушения, пульсирующего в моих венах.

Смотрю на наши соединенные руки. Моя слегка дрожит. Дрожь минимальна, но я замечаю это с каждым прикосновением его пальца к нежной коже моей ладони.

Это одно из самых сексуальных ощущений, которые я когда-либо испытывала.

— У тебя есть братья и сестры? — спрашивает он.

— Да. Оба варианта. Младшая сестра и старший брат.

Он качает головой вверх и вниз.

— О да, верно.

Мы разве уже говорили об этом?

— Что, прости?

— Я имею в виду... ты, должно быть, упоминала об этом, когда у нас было двойное свидание.

Я так не думаю, но должно быть так и есть.

— А у тебя?

— И у меня оба варианта — брат и сестра, оба младшие.

— Ого. Держу пари, они берут с тебя пример.

— Брат, да. Поклоняется, как герою. Он тоже хочет быть борцом. Поэтому стремится соответствовать.

— Это мило. Я не помню, чтобы когда-нибудь поклонялась своему брату — он был таким ослом, когда мы были моложе. — Я смеюсь, вспоминая глупые вещи, которые творил Дерек на протяжении многих лет. Шалости и шутки.

Тупица.

— Но вы ладите?

— Теперь да. Что-то вроде того. — Пока я говорю, наши пальцы переплетаются. — На Рождество, когда мы оба были дома, он наклеил прозрачную ленту на дверь моей ванной, так что посреди ночи, когда встала пописать, я вошла прямо в нее, и мои волосы запутались.

Это заставляет Эйба смеяться.

— Сколько ему лет?

— Достаточно взрослый, чтобы не творить такое дерьмо!

Эйб не на моей стороне.

— Но это же смешно.

— В два часа ночи это было совсем не смешно.

— Ты ему отплатила?

Я усмехаюсь, сжимая его пальцы.

— Конечно.

Он ждет рассказа.

— Я терпелива, как гадюка, готовая нанести удар.— Глаза Эйба расширяются от этой метафоры. — Расслабься, я не собираюсь убивать тебя или что-то в этом роде, но у меня сумасшедшие навыки ожидания. — Я играю в прятки, как никто другой, и каждый раз выигрываю. — Во всяком случае, цель всегда состоит в том, чтобы напугать до усрачки другого человека — кроме моих родителей. Они очень злятся, когда мы делаем это с ними. — Особенно мама, которая причитает о том, что мы доведем её до инфаркта. — Итак, у моего брата на кровати куча подушек. У него есть своя квартира, но во время каникул он спит в своей старой комнате в доме моих родителей. Мама сохранила там все, как было. В любом случае, если я залезу под подушки и распластаюсь, то ты даже не заметишь, что я там.

— О Господи, я вижу, к чему все идет.

Я широко улыбаюсь.

— Именно. Я заползла внутрь, уже было темно, а он только что вернулся с прогулки со своими идиотскими друзьями. Я лежу там очень тихо. Ему требуется вечность, чтобы войти в свою комнату, потому что он задержался на кухне, набивая свой желудок после выпивки. Подходит, надевает пижаму, идет в ванную. Я лежу там, слушаю все это, умираю от теплового удара. Держу пари, что ему понадобилось добрых двадцать минут, чтобы завалиться в постель. Я все еще как могила, и его голова покоится на мне.

Я помню все, как будто это было вчера.

— Но потом это становится слишком, и начинается хихиканье. Я больше не могу сдерживаться и начинаю смеяться. И он взлетает с кровати, крича: «Какого хера Скайлар!» и тут врываются мои родители, потому что мы очень громко кричим. — Теперь я смеюсь, рассказывая эту историю. — Мораль этой истории: я заставила его намочить постель.