26. Елена

Когда я просыпаюсь, Себастьяна нет.

Нет ничего, кроме голого матраса, на котором ты надеялась увидеть человека, которого любишь.

Я долго смотрю на это место, задаваясь вопросом, куда он делся. И интересно, вернется ли он.

Я переворачиваюсь на вмятину, где лежало его тяжелое тело, и зарываюсь лицом в его половинку подушки, пытаясь понять, сохранился ли еще аромат его волос и кожи.

Предыдущая ночь кажется сном.

Мои ноющие мышцы напоминают мне, что все это было по-настоящему. Мы с Себастьяном часами трахались, как животные. Я отдалась ему полностью, ничего не утаивая. Он взял у меня все, что ему было нужно, и отдал себя взамен. Настоящего Себастьяна. Мрачного и злого, но все еще влюбленного в меня.

Я знаю, что он влюблен. Я не вижу в его уходе знака того, что ему все равно. Он бы вообще сюда не спустился, если бы это было так. Он не мог бы трахнуть меня вот так, с такой одержимостью и отчаянием.

Он делал то, что должен был, чтобы простить меня. Чтобы вернуть меня обратно.

Я все это понимаю.

И я понимаю, куда он ушел.

Секс излечил раскол между нами. Но это не удовлетворило его потребность в мести.

Я сижу на этом матрасе, снова сталкиваясь со своей фундаментальной дилеммой.

Себастьян отправился убивать всех, кого я знаю и люблю.

Большинство из них я могла потерять, не моргнув глазом. Возможно, мне даже хотелось бы увидеть смерть некоторых — Родиона, например.

Мне не понравится услышать, что мой отец был убит, но я приму это. Он подписал себе смертный приговор, когда разорвал контракт крови.

Но Адриан... Адриан все еще мой близнец. После смерти моей матери и до того, как я встретила Себастьяна, Адриан был единственным человеком на этой планете, который любил меня. У него есть свои недостатки, но он всегда пытался утешить и защитить меня. Он мой брат, и я не могу перестать любить его, что бы он ни сделал.

Итак, я сижу здесь, размышляя, что мне делать.

Должна ли я остаться здесь, и позволить судьбе решать?

Или мне следует вмешаться и рискнуть потерять Себастьяна раз и навсегда?

Он простил меня за то, что я делала раньше, несмотря на ущерб, который я причинила. Несмотря на доверие, которое я нарушила.

Но если я вмешаюсь в его месть…

Меня тошнит от мысли снова все испортить. Я должна оставаться на месте, именно там, где я есть. Я ничего не смогу разрушить, если буду здесь, где Себастьян хочет меня видеть.

Это то, что я говорю себе. Пока мой мозг не начинает мучить меня мыслями о том, где Себастьян может быть прямо сейчас, что он может делать. И что мой отец мог бы сделать взамен.

Что, если Себастьяна убьют? Что, если они все умрут?

Я не могу просто сидеть здесь, пока мир горит вокруг меня.

Я вскакиваю с матраса и расхаживаю по комнате. Затем я заставляю себя снова сесть. Затем я снова вскакиваю.

Я измучена, мой разум крутится, как будто мое тело ходит взад-вперед по камере.

Так проходит время. Я знаю, что Грета спустится с обедом. Если я собираюсь действовать, я должна сделать это как можно скорее. Предполагая, что я вообще могу что-либо сделать.

Я в последний раз сажусь на матрас, заставляя себя принять решение. Остаться или уйти? Действовать или подождать?

Наконец-то я понимаю, что правильного выбора нет. На самом деле у меня нет возможности спасти Себастьяна и моего брата. И нет возможности избежать сожалений. Исход не в моих руках. Все, что я могу сделать, это попытаться.

Итак, я тихо сижу на матрасе, мой мозг и тело наконец-то успокоились. Я просовываю руку под подушку и нахожу наклейку, все еще липкую с одной стороны. К счастью, я не потеряла ее, пока мы с Себастьяном разгромили эту комнату прошлой ночью. Я держу наклейку в руке, спрятанной между ладонью и бедром.

Всего несколько минут спустя я слышу скрип двери, в камеру входит Грета. Поскольку ее руки заняты тяжелым подносом с обедом, она не закрывает за собой дверь. Она несет поднос к кровати и сгибает колени, чтобы поставить его.

Делая вид, что тянусь к подносу, я опрокидываю стакан молока.

— О, извини! — Я говорю. — Дай-ка я возьму полотенце.

Я вскакиваю с кровати, делая вид, что беру полотенце с раковины. Проходя мимо открытой двери, я приклеиваю наклейку к отверстию, где вставляется магнитный засов. Грета занята тем, что ставит стакан и пытается спасти мой сэндвич, ничего не замечает. Я приношу ей полотенце и помогаю вытереть пролитое молоко.

Она сидит со мной, пока я ем.

Она, кажется, немного нервничает. Я думаю, она беспокоится за меня.

Она осторожно спрашивает меня:

— Ты говорила с Себастьяном прошлой ночью?

— Да, — говорю я. — Он спустился сюда.

— Это был... продуктивный разговор?

— Да, — говорю я. — Я думаю, что в конце концов мы придем к соглашению.

— Правда? — говорит Грета, на ее лице написано облегчение. — Я знала, что Себастьян сможет преодолеть все это, если у него будет время. У него доброе сердце, Елена, и он сильно любит тебя, я знаю, что любит.

Мне стыдно за то, что я обманула Грету, после всего, что она для меня сделала.

Я накрываю ее руку своей и сжимаю.

— Я тоже люблю его, Грета, — говорю я ей. — Что бы ни случилось.

Грета кивает, затем наклоняется и обнимает меня, осторожно касаясь моего забинтованного плеча.

— Спасибо, что заботишься обо мне, — говорю я ей.

— О, — говорит она, взмахивая рукой, чтобы отмахнуться от моей благодарности, как от мухи. — Это ничего.

— Это что-то для меня, — говорю я.

Она забирает мой поднос, который я разорила за считанные минуты, голодная после событий предыдущей ночи.

— Хочешь еще молока? — спрашивает она меня.

— Нет, — говорю я. — Все было идеальным.

Она выходит из камеры, закрывая за собой дверь. Она не замечает, хотя я замечаю, потому что внимательно слушаю, что магнитный замок издает свой обычный жужжащий звук, но без сопровождающего его лязга, задвигаемого на место засова. Он заблокирован наклейкой на дверном косяке.

Я жду целых двадцать минут, чтобы убедиться, что Грета поднялась наверх и не вернется.

Затем я подхожу к двери и тяну.

Она легко открывается.

Я смотрю в темный коридор, мое сердце подступает к горлу.

Мне не нужно думать об этом, я уже приняла свое решение. Сделав глубокий вдох, я выскальзываю из камеры.