— Я верю тебе, — шепчу я, на этот раз без колебаний.

Я верю ему. Думаю, возможно, и всегда верил. Что-то ещё мешает мне защищать Джонатана Хэйла, что-то настолько оголённое, что к этому больно прикасаться. Я вынужден снова столкнуться с этими эмоциями, потому что я вернулся к этой жизни. Я мог бы оставить всё позади, как и планировал. Если бы я ничего не сделал три года назад, если бы я оставил Ло на той вечеринке в Хэллоуин, я бы никогда не вернулся к этой ненависти. Я бы никогда не встретился с этими чувствами, которые я отложил в дальний ящик.

Ло, должно быть, читает мой взгляд, потому что он спрашивает: — Что он, блять, такого сделал, чтобы ты его так ненавидишь?

Он уже спрашивал меня об этом однажды, и я дал ему неоднозначный ответ. Вся правда покажется пустой и эгоистичной. Такой чертовски глупой по сравнению с реалиями моего брата, который прожил с ним двадцать три года. Но я должен Ло правду. Я достаточно ему лгала.

— Он выбрал тебя, — говорю я. — Он выбрал своего незаконорожденного ребенка вместо меня и моей мамы, а я, блять, лгал ради него всю свою жизнь. Я скрывал свою личность ради него. При людях у меня не было мамы, потому что я был Мэдоуз, а она — Сара Хэйл. У меня не было, блять, отца. Я спас его репутацию, а он закопал меня на два метра в землю, каждый день, когда он выбирал тебя, а не меня, каждый день, когда он выставлял тебя напоказ и отпихивал меня в сторону. Я не мог дышать, я был так зол.

Его ноздри снова раздуваются, сдерживая ещё больше эмоций.

— Я думал, ты узнал обо мне, когда тебе было пятнадцать.

— Я рассказывал тебе, что встречался с ним в загородном клубе каждую неделю. Я знал его имя. Я знал, что он был моим отцом. Он был, блять, светской персоной, так что я был достаточно умен, чтобы понять, что его сын — мой брат. Они просто не говорили мне об этом, пока мне не исполнилось пятнадцать.

Я трясусь от ярости, которая пробирает меня до костей. Она не из-за Ло. А из-за прошлого, из-за всего, что произошло.

Я хотел бы повернуть время вспять и просто стереть всё это. Но оно здесь, и это ебать как отстойно. Я отрываю свое тело от его, но не могу стоять. Слишком эмоционально истощённый я опускаюсь на колени, измученный и слабый. У меня болит лицо, уверен, он поставил мне больше, чем пару синяков.

Он даже не встает, его глаза смотрят в небо.

— Я держу свои обиды, — признаюсь я. — Но я думаю, что и ты такой же, Ло. Я смотрю на него, и его челюсть крепко сжимается. Он так и не спустил меня с крючка, так и не простил меня за то, что я ненавижу нашего отца и не нашёл его раньше.

— Мне просто бы хотелось, чтобы ты любил меня больше, чем ненавидишь его, — говорит мне Ло. Это самая честная вещь, которую он когда-либо говорил. Он поворачивает голову и смотрит на меня, глаза наполняются слезами. — Это вообще возможно, блять?

У меня болит всё тело. Я провел столько лет, сожалея о каждой злой мысли в адрес Ло, о каждом плохой вещи, которую я ему желал, о каждой частичке ненависти, омрачившей мою душу. Теперь я знаю, откуда он родом. Из дома, где мать никогда не любила его. Где отец слишком сильно давил на него. Оттуда, где не было поддержки, чтобы поднять его, когда он, блять, падал.

Не опровергая слухи о домогательствах, я выбираю ненавидеть Джонатана, а не защищать своего брата. Я никогда не думал, что это так. Я всегда думал, что молчание означает, что я наконец-то, наконец-то перестал защищать монстра, перестал помогать ему заметать следы.

Я совсем как моя мать.

Я превращаюсь в неё, пытаюсь навредить Джонатану всеми возможными способами, и в итоге под перекрестный огонь попадают те, кто мне дорог.

Все это чертово время... Саманта Кэллоуэй была права. Она обвинила меня в том же самом, ещё в комнате Дэйзи. А я отказался её выслушать. Верить ей. Я становлюсь тем, кем не хочу быть, а я думал, что убежал от этого человека далеко-далеко.  

Я выдыхаю, моя грудь сжимается.

— Я люблю тебя, ты знаешь это, — говорю я ему, похлопывая его по ноге.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Я не знаю, Ло, — говорю я. — Я хочу. Я этого пиздец как сильно хочу, но это не так же просто, как желать такого мира между нами. Я ненавижу его за то, что он сделал со мной, за то, что он делает с тобой.

Ло качает головой и садится. Он вытирает лицо футболкой, и его глаза снова становятся холодными.

— Господи Иисусе, — горько смеется он. — Ты не понимаешь. Я заслужил каждое слово, которое он мне сказал. Ты не знал меня в период частной школы, Райк. Я был мудаком. Я был ужасен.

Я хмурюсь.

— Никогда, блядь, не говори мне, что ты это заслужил. Никто не заслуживает того, чтобы его принижали каждый гребаный день.

Он делает глубокий вдох, его мышцы начинают расслабляться. Он поднимает на меня глаза и говорит: — Он никогда не прикасался ко мне.

Он знает, что дело не в этом. Я не хочу снова с ним это обговаривать. Мы постоянно спорим об этом. Но я должен донести это до его толстого, блять, черепа. Я наклоняюсь вперед и беру его лицо обеими руками.

— Прекрати защищать его. Только не передо мной, хорошо?

Есть вещи, с которыми мы никогда не согласимся. Неважно, как сильно он, блять, пытается убедить меня. Неважно, сколько раз мы окажемся по итогу на земле.

Он отстраняется, и я отодвигаюсь назад, напряжение между нами спадает. На мгновение воцаряется молчание, и я думаю, может быть, он ждёт, что я извинюсь, или пытается заставить себя сделать это.  Но потом он указывает на моё лицо.

— Вот этот синяк, кстати, за то, что ты трахнул младшую сестру моей девушки.

Моё сердце падает в пятки. Что?