Я хватаю его бутылку и делаю глоток воды. Затем вытираю капли футболкой.

— Я добр к тебе лишь потому, что ты носишь мое снаряжение, когда мы взбираемся вместе. Ну и еще ты взбираешься первым. Так что если я тебя разозлю, ты развернешься и перережешь мою веревку нахрен.

Салли фыркает: — Верно. Но я не верю ни единому твоему слову.

— Почему? — серьезно спрашиваю я. — Это ты оберегаешь меня от гребаного падения.

— Ага, уверен, что я единственный занимаю эту позицию. Вне зависимости — взбираешься ли ты на гору или нет. Я знаю, ты прошел через кучу дерьма со своим братом, но ты все еще находишь время для других людей и этого вида спорта, — мой друг имеет в виду, что я могу найти время и для встречи с ним.

Я киваю.

— Да, — говорю я, не зная, что ещё на это ответить.

— Помню тот день, мы были в Ланкастере, когда ты рассказал мне, что у тебя есть брат, — он качает головой. — Кажется, это было так давно.

Мой взгляд мрачнеет при воспоминании того дня. Тогда я был чертовски зол, чтобы взбираться на гору. Но в то же время, именно в этот день я открылся Салли и рассказал о своей семье. Мой рассказ был совсем не любезным. Я кричал, я орал. И мой друг из летнего лагеря — единственный, кто услышал боль в моем голосе.

— Я называл его гребаным ублюдком.

Салли бросает на меня взгляд: — Тебе было всего пятнадцать. Ты был очень зол, — он пожимает плечами, словно в этом нет ничего плохого. — Имеет значение лишь то, что ты делаешь сейчас. Совершать ошибки и потом их исправлять — в этом и заключается жизнь.

— Сал, если мы совершим ошибку на горе, мы умрем.

— Я тут метафорами сыплю, а ты воспринимаешь все буквально и говоришь такие вещи в лоб, — он качает головой и смотрит на меня с притворным неодобрением. И тут он поднимает торт, делая вид, что собирается размазать его мне по лицу. И вот так просто мы переключаемся со сложной темы. Наша дружба — самые легкие отношения из всех.

— Только попробуй, Салли, и я сброшу тебя с этой чертовой скалы, — мы сидим на краю, так что если мы начнем бороться друг с другом, мы быстро упадем.

— Я собирался просто предложить взять этот кусок для Дэйзи, — он снова макает палец в глазурь и слизывает ее. — Никогда в жизни не видел девушку, которая просто тает при виде торта.

Как-то раз я взял Дэйзи с собой в зал, чтобы научить ее скалолазанию. Салли тоже был там, подрабатывая инструктором для двух десятилеток. Я бы никогда не смог работать полный рабочий день, как он. Я слишком грубо отвечаю, когда люди не выкладываются на все сто гребаных процентов, что в целом не должно вызывать удивления. После своей смены Салли пошел с нами в кафе, где Дэйзи съела целых три куска шоколадного торта.

— Она сейчас не в Филадельфии, — говорю я ему. Он не следит за новостями и сплетнями, поэтому не знает, что она уехала на Неделю моды. — Дэйзи не ела сладкое практически весь месяц. Она бы пустила слюнки, если бы ты помахал тортом перед ее лицом.

— Оуу, — отвечает он. — Бедная девочка. А где она?

— На показе в Париже.

Салли свистит в ответ.

— Она всегда занята, правда? — он бросает на меня ещё один взгляд, в этот раз улыбка заполняет все его лицо.

— Чего? — огрызаюсь я.

Он пожимает плечами: — Между вами что-то есть. Не такое милое, как у нас с Хайди, но знаешь, и у вас такое будет.

— Ничего между нами нет, — отвечаю я.

Он меня игнорирует: — Не забудь пригласить меня на свадьбу, ладно? Мне не обязательно быть шафером, но рассчитываю присутствовать на свадебных фотографиях. Я не против испортить все фотографии смешными рожицами.

— Отвали, — таков мой ответ.

Он прикасается к груди: — И я тебя люблю.

В моем кармане вибрирует телефон. Я достаю его и смотрю, кто мне звонит.

ДЭЙЗИ КЭЛЛОУЭЙ

Салли заглядывает мне через плечо: — Думаешь, она слышала, что мы говорили о ней?

— Я бы не удивился.

— Ты говоришь громче меня, — быстро говорит он, зная к чему я клоню.

— Мне нужно ответить.

— Только не будь с ней слишком серьёзен. Девушка молода и впечатлительна.

Я встаю, чтобы ответить на звонок, одновременно показывая ему фак. На что мой друг только смеётся.

Нажимаю «ответить» и иду дальше по вершине скалы. Она плоская, и здесь всегда собираются люди, чтобы затем спуститься вниз. Их разговоры раздаются эхом по карьеру. Смотрю на часы.

Восемь утра здесь. Два ночи там.

На линии раздаётся щелчок, затем звонок обрывается. Я хмурюсь и смотрю на телефон. Она блять сбросила трубку? Может она случайно набрала? Звоню ей.

На этот раз я слышу автоответчик: «Привет, это Дэйзи. Не Дак, не Дьюк. Точно не Бьюкенен. Я Кэллоуэй. Если вы не ошиблись номером, то оставьте своё имя после сигнала. И когда я вернусь с Луны, я вам перезвоню. Не ждите. Может занять какое-то время». БИИП.

— Перезвони мне или напиши, что с тобой все в порядке, — кратко говорю я и кладу трубку.

Я собираюсь вернуться к Салли, как мой телефон снова звонит. Она ведёт себя чертовски странно.

— Эй, что происходит?

Дэйзи шмыгает и пытается что-то сказать, но ее голос дрожит.

Она плачет.

Моя грудь сжимается: — Блять. Дэйзи, что случилось?

Ее голос дрожит, затем она делает резкий вдох, словно она задыхается и не может дышать.

Блять. Блять. Я кладу руку на голову.

— Дэйз...

— Я... Я не могу...

У неё не может быть панической атаки пока я нахожусь здесь, а она там.

— Тише, тише, — говорю ей так нежно, насколько на это способен. Я не умею успокаивать людей, мне это не удается. Я прыгаю вслед за ныряющими с утеса девушками. Я сопровождаю сумасшедших цыпочек в их приключениях. Я учу их как обратно встать на ноги. Я держу их в своих руках, пока они плачут, черт возьми.

Но сейчас я не рядом с Дэйзи, чтобы хоть как-то помочь. Я нахожусь за тысячи миль от неё, и у меня нет права на ошибку.

— Сделай глубокий вдох. Расслабься, — говорю я грубовато, сжимая и разжимая кулак.

— Меня... тошнит, — она сильно кашляет, а затем раздаются звуки — ее действительно рвет, чёрт возьми.

Блять.

Салли стоит около меня, в его взгляде читается беспокойство. Он словно спрашивает «Что происходит?»

Я просто качаю головой в ответ.

— Дэйзи, — говорю я, проводя руку по своим влажным волосам. — Эй, тебе нужно со мной поговорить прямо, блять, сейчас. Делай глубокие вдохи. Ты не умираешь, так что прекрати себя так вести, — да, вести себя как осел — единственный вариант, способный ее успокоить. Единственное, что поможет в данной ситуации.

Ее рвёт, но через минуту это все снова переходит в сильный кашель. А затем она начинает дышать более или менее нормально. Черт возьми.

— Хорошая девочка, — говорю я.

Она выдыхает: — Они сфоткали... меня... и никому не было дела...

О чем блять она говорит? Она модель, конечно, ее будут фотографировать.

— Дэйзи, я ни черта не понимаю, — я не могу просто стоять здесь, на вершине гребаного утеса. Я не могу просто, твою мать, говорить. Я направляюсь к рюкзаку Салли, он старается успеть за моим быстрым шагом.

— Я была голой, — говорит она дрожащим голосом. — Дизайнер... она выгнала меня со своего показа и раздела меня...

Да вы, блять, издеваетесь что-ли? Я замираю на месте, вцепившись в волосы одной рукой.

— И никто ничего не сделал?

Она снова задыхается, рыдая.

Я чуть не сбросил чертов торт со скалы. Еще чуть-чуть и я потеряю самообладание. Я наклоняюсь, чтобы сдержать себя и не закричать. Как же я ненавижу гребаных людей. Я ненавижу, что на тех людей, о которых я больше всего забочусь, сыпется дерьмо за дерьмом.

— Эй, поговори со мной, черт возьми, — снова говорю я, осознавая, что девушка совсем замолчала. — Дэйзи?

Ничего.

— Дэйзи?! — смотрю на телефон. Сигнал потерян. Звонок прервался. Пытаюсь набрать ещё раз, но вообще нет связи. В панике смотрю на Салли.

— Нет сигнала, — говорит он, стуча пальцем по экрану телефона.

Я быстро встаю и перехожу на новый режим под названием Быстрее съебаться с этой скалы.

— Нам нужно спуститься прямо сейчас, — я беру рюкзак моего друга и нахожу там дополнительное оборудование, которое я использую, когда спускаюсь вместе с ним. Я продеваю каждую ногу через гребаные ремни, пока Салли мгновенно достает верёвку, спусковые устройства и карабинеры.

— Она ранена? — спрашивает он, его взгляд встречается с моим.

Я затягиваю ремни на своих ногах. Она ранена не физически. Она не разбилась на мотоцикле, но возникает ощущение, что она серьезно пострадала, как при лобовом столкновении.

— Не знаю, — отвечаю ему. По правде говоря, я думаю ей всегда было больно. Просто сейчас все по-другому: меня нет рядом, чтобы позаботиться о ней. — Мне нужно снова с ней поговорить, черт возьми.

— Сложи свою веревку пополам, так ты спустишься быстрее, — Салли бросает мне дополнительную веревку для спуска, и я связываю две вместе рыбацким узлом. Затем я завязываю дополнительный узел на конце веревки на случай, если я упаду. Это средство — моя последняя надежда, которая поможет мне не упасть.

— Готово, — говорит Салли. — Только у меня один якорь. Возьми его. Я пойду за тобой, мне нужно еще собрать свое снаряжение.

Я киваю и берусь за якорь. Выдыхаю, чтобы снять напряжение в груди. Я смотрю вниз с высоты в 60 метров и все становится на свои гребаные места,

Я так эмоционально привязан к этой девушке. Если бы два года назад мне кто-то сказал, что она плачет, я бы позвонил Лили или Роуз, чтобы они утешили ее. Но сейчас я хочу быть тем, кто защитит Дэйзи. Я хочу быть тем, кто держит ее в своих руках. Я хочу утешать ее до тех пор, пока все, что она будет чувствовать — чистейшее чертово счастье.

Я не хочу пропустить ни дня без неё. Я не хочу находиться вдалеке от неё.

Я не могу отключить эти чувства.

И не могу вернуть все назад.

Я просто мчусь вперед на скорости двести сорок километров в час. Я мчусь к ней, когда все, что мне следует сделать — ударить по тормозам.

Я знаю, как остановиться.

Но я не собираюсь.

Я не хочу.

В этом-то вся гребаная правда.