Из-за этого беспокойства, усиленного приближающейся войной и моим сомнительным положением в Шарлоттестауне, наши встречи с Гарриет обрели постоянство, а я совершенно перестал обращать внимание на присутствие Фларри. Нападений больше не происходило, не было ни предупреждений, ни анонимных писем. Словно кто-то умыл руки. Отец Бреснихан отдалился, но был вежлив. Несколько раз за это время я встречал Майру и Кевина. Они оба заботливо справлялись о моем здоровье и моей книге, и я не мог распознать никаких признаков вины или беспокойства в поведении Лисона-младшего. Конканнон дважды приходил повидаться со мной, но на вопросы о расследовании отвечал рассеянно и скупо. Я пришел к выводу, что следствие зашло в тупик. Мой паспорт детектив нашел в полном порядке: я никогда не бывал в Германии, во всяком случае судя по этому документу. Но если бы я был секретным агентом, в моем распоряжении наверняка бы находилась куча поддельных паспортов.

Чем закончились поиски, предпринятые Фларри и Шеймусом, я не имел ни малейшего представления. Я решил, что хозяин усадьбы старается не ради меня, а ради собственного братца. Отзываясь о Кевине иронически, Фларри, однако, покровительствует ему. К тому же, как мне однажды разъяснила Гарри, для мужа позор Лисона-младшего означал бы катастрофу, ведь время от времени мэр помогал ему выбраться из долгов.

Самого же Флоренса, все такого же шумного и надоедливого, я научился игнорировать. Он словно бы превратился в неизменное препятствие, бункер на поле для гольфа, который необходимо научиться обходить, чтобы потом получать удовольствие от того, что «облизал» его. Мы с Гарриет жили словно зачарованные. Однажды мы занимались любовью на сеновале. Внезапно в конюшню вошел Фларри.

– Ты здесь, Гарри? – спросил он.

И она крикнула сверху:

– Я здесь, наверху. С Домиником. Что тебе надо?

– Каким чертом вы там занимаетесь?! – добродушно осведомился он.

– Ничем хорошим, – ответила она, даже не пытаясь накинуть джемпер.

– Ну, тогда продолжайте! – так же добродушно заявил он.

Гарриет больно укусила меня за плечо и широко раздвинула ноги.

– Тише! – бормотал я. – Он может…

Я попробовал столкнуть ее с себя.

– Не трусь! – прошептала она. – Он не любит карабкаться по лестницам.

Шаги Фларри отдалялись, он вышел на мощеный двор.

– Вот видишь? – засмеялась его жена. – Это совершенно безопасно. Давай, я уже готова!

Должно быть, это случилось неделю спустя, в последние дни июля. Я возил чету Лисонов в маленький городишко у пролива Голуэй. Там должна была состояться конная ярмарка, а днем позже скачки.

– Гарри будет участвовать в скачках на лошади, которую мы продали в прошлом году одному местному парню, – сообщил мне Фларри. – Я поставлю на нее последнюю рубаху. Даже моя жена не сможет проиграть, если под ней наш Бармбрак.

Мы выехали в одиннадцать часов: Шеймус и Фларри на заднем сиденье, Гарриет – рядом со мной, сильно накрашенная, в лучшем своем костюме для верховой езды.

– Где ваша кепка, миссис Лисон? – осведомился Шеймус, когда мы оставили позади несколько миль.

– Мне она не нужна. Во всяком случае, для этих скучных скачек, – равнодушно заявила женщина.

– Клеопатра желает похвастаться своими прекрасными волосами, – усмехнулся Фларри. – Ты должна надеть кепку, глупая корова!

– Ой, да умолкни ты! – фыркнула она в ответ.

Эта бесстыдница больно ущипнула меня за бедро. Я не переставал удивляться силе ее изящных пальцев. Гарри была сильно возбуждена предстоящим развлечением.

– Не знаю, поклонник ли вы скачек, Доминик, – заметил Флоренс Лисон, – но вы наверняка ощутите разницу между скачками здесь, на западе, и соревнованиями где-нибудь у вас, в Аскоте.

– Наверняка, – подтвердил О'Донован.

– Никаких цилиндров и шампанского. Только лошади и наездники, большинство которых не умеют сидеть даже на хромом осле.

– Твоя жена может оседлать и ураган, – подмигнул хозяину Шеймус. – Но осторожнее на последнем участке скаковой дорожки, миссис Лисон! Там наверняка за поручнем будет топтаться подвыпившая толпа, а какой трюк они могут выкинуть, сам дьявол не угадает. Бармбрак – животное нервное, помните об этом!

Когда мы приехали, крутая главная улица городка была битком набита народом. Деревенские жители в плотных черных костюмах, поденные работники, нищие, толпы детишек, священники и полиция; дорогу загромождали автомобили, рессорные двуколки и тележки с впряженными ослами. На обочине болтали несколько женщин деревенского вида, и везде бродили небольшие группы туристов, напяливших фуфайки из лучшей местной шерсти и потевших на жаре. Из толпы доносилось невнятное бормотание. В воздухе стоял прежний запах виски, портера, пива, бензина и навоза.

Мы спустились вслед за запоздавшим фургоном с лошадьми вниз по холму и припарковались на поле рядом с рекой. Узкая колея вела к травянистой пустоши, где проводилась ярмарка. По периметру этой базарной площади стояли дешевенькие палатки с зазывалами, расхваливающими свой товар, барышнями, напоминающими старых дев, которые призывали желающих испытать удачу в игре «Узнайте даму» и в других платных развлечениях, а также прилавками с лимонадом, омерзительного вида едой и сувенирами. В этот гвалт ворвался голос из мегафона, взывающий к замешкавшимся: «Внесите свою лепту! Номера 3, 7 и 16 ждут вас! Давайте выводите лошадей! Мы не можем ждать вас целый день!» Мы отнесли бутерброды и выпивку на низкий бугорок, с которого открывался вид на арену. Гарриет лениво поковыряла свою еду, а потом устремилась своей перекатывающейся походкой на поиски владельца коня, на котором она участвовала в скачках.

Результаты заезда оглашались по громкоговорителю.

– Это подкуп! – воскликнул Шеймус. – Это сговор, черт побери! Владелица коня в прошлом месяце купила пару лошадей у главного судьи. Конечно же он даст ей первый приз, если она выедет хоть на облезлой кляче из цыганского табора! Он даст ей приз, даже если она оседлает трехногую табуретку! Неужели в этом отвратительном месте не осталось ни стыда ни совести?!

Тут же разразилась перебранка с соседями, не разделяющими мнение ирландца. Поэтому я ускользнул, чтобы поближе рассмотреть обсуждаемых животных. Я ничего не имел против лошадей: эти существа, en masse, предпочтительнее писателей, поскольку обычно красивы и к тому же лишены дара речи. Зато ирландские лошадники гораздо болтливее, чем их английские собратья.

Следующим был показ коннемарских пони. Лощеных животных с диким взглядом повели по кругу. Пони, элегантные, словно фарфоровые статуэтки, изящно вышагивали по рингу. Группа немцев – женщин, разодетых, словно кинозвезды, и мужчин в дорогих твидовых костюмах, черных очках, с мощными биноклями – обсуждали достоинства животных громкими уверенными голосами. Я отошел подальше и наткнулся на Майру и Кевина Лисонов. Мы перекинулись несколькими словами. Потом я заметил, кивнув на группу тевтонцев:

– Не понимаю, как вы можете терпеть этих преступников в вашей стране!

– Они приносят нам доход, – возразил Кевин. – Нищие не выбирают.

– Вы ведь привезли Гарри? – поинтересовалась Майра безразличным тоном. – А часто вы бываете на бегах в Англии?

Она сделала еле заметное ударение на последнем слове.

– Я подбросил Гарри, Фларри и Шеймуса. Они бродят где-то здесь. Фларри сообщил, что он поставит на Бармбрака последнюю рубаху.

– У него не останется рубашек, если он будет продолжать в том же духе, – резко сказала Майра.

– Вы полагаете, он не выиграет? – учтиво спросил я.

Жена Кевина пожала плечами:

– Меня приводит в ужас мысль о том, что на лошадей ставят деньги. Пари – такое же зло, как алкоголь!

– Одна маленькая ставка и можно пристраститься на всю жизнь? – поддакнул я.

– Мой отец почти разорился таким образом, – объяснила Майра. – Упокой бог его душу!

Пока мы беседовали, я заметил невзрачного человека, подающего едва заметные знаки ее мужу, сразу же ленивой походкой последовавшему за незнакомцем сквозь толпу.