ГЛАВА 47

НЕЛЛ

В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ЧАСА МЫ С АЛЕКОМ сидим, прижимаясь друг к другу, в его комнате, перебирая воспоминания, наводняющие мой мозг. Алек восполняет недостающие фрагменты, которые сливаются воедино на протяжении стольких жизней, и винтики, которые временем были утрачены. Его голос становится сильнее по мере того, как он говорит, как будто принятие мер в этом простом деле дало ему уверенность, цель, что-то ещё, кроме как стоять там и ждать, когда наступит конец. Но он по-прежнему не смотрит мне в глаза и вздрагивает от моего прикосновения, как раненая птица.

Ему слишком много раз причиняли боль, и я не знаю, как исцелить его боль.

В 1923 году, когда я впервые вернулась, меня звали Элис. Я была яркой молодой девушкой, джазовым младенцем Бурных двадцатых. Проведя годы своего становления под нависшей угрозой войны и навсегда попрощавшись со своим братом Джоном в тот день, когда он отплыл в Европу, чтобы сражаться в окопах, я погрузилась в колдовской абсент и блестящие вечеринки. Мои родители беспокоились обо мне, но мне было всё равно. Это был единственный способ, которым я могла смириться с тем, что так много парней, которых я когда-то знала и любила — или даже тех, кого я знала и ненавидела, — уходят на фронт и никогда не возвращаются.

Я собиралась наслаждаться каждой последней секундой своей жизни в честь них, даже если я не всегда могла помнить эти секунды, и даже если в темноте ночи, когда у меня кружилась голова, и рыдания сотрясали моё тело, маленькая часть меня знала, что это было не что иное, как трусость с моей стороны. Способ спрятаться от всего, что произошло, и от всего, что никогда не случится, теперь, когда Джона не стало.

Когда мои родители решили, что семейный отдых в "Гранд Отеле Уинслоу" — это именно то, что нам нужно, чтобы двигаться дальше, я не стала спорить. Что может быть лучше летних дней, проведённых на пляже, и летних ночей, посвященных танцам под рэгтайм группы "Оркестр Палаточного города"?

Что касается Алека, то он провёл шестнадцать долгих лет в ловушке в отеле, не подозревая, что он не единственный, кто проклят. Когда я, как призрак, вернулась в его жизнь прохладным июньским утром, он не знал, что мне нужно было самой вспомнить свою жизнь в качестве Аурелии. Он искал любую возможность, чтобы остаться со мной наедине, чтобы убедить меня, что я уже бывала в отеле раньше. Сначала я подумала, что он сошёл с ума, но когда воспоминания начали возвращаться, стирая границы между фантазией и реальностью ещё сильнее, чем зелёный спиртной напиток, который я прятала во фляжке, я стала тем, кто, в конечном итоге, сошёл с ума.

Призрак Лона не помог. Преследуя меня, мучая меня, точно так же, как он делает это сейчас, в 2019 году. Пытаясь убить меня ещё до того, как у нас с Алеком появился шанс всё исправить.

В 1923 году план Лона сработал. Я прыгнула навстречу своей смерти ещё до того, как проклятие совершило полный круг.

В 1939 году меня звали Эвелин. Убежденный, что моё возвращение было лишь частью его проклятия, способом судьбы мучить его, а не шансом для нас всё исправить, Алек держался подальше от меня, думая, что это защитит меня от повторения того, что случилось с нами тридцать два года назад. Но воспоминания всё равно вернулись, и когда мир изменился, я оказалась в 1907 году — потому что именно это происходит 5 августа; мы всегда возвращаемся назад и переживаем тот день в точности так, как пережили его в первый раз, что привело к смерти Лии сразу после полуночи 6 августа — я не знала, как остановить то, что надвигалось, и Алек тоже.

Я умерла так же, как и в 1907 году, с пулей в груди и Алеком, нависшим надо мной.

В 1955 году меня звали Пенни. Моя семья жила в маленьком доме в пригороде. Мы бы не смогли позволить себе поездку на лето в "Гранд", если бы не выиграли её в лотерею по почте. В тот раз Алек пытался помешать мне переступить порог отеля, не зная тогда, что это бесполезно. В тот момент, когда я ступила на территорию отеля — на самом деле, в тот момент, когда я переродилась, — уже стало слишком поздно.

В 1971 году Алек пытался спасти меня, заслонив от пистолета. Но, в конце концов, пуля попала мне в грудь, и когда Алек вернулся в настоящее, он вернулся один.

В 1987 году Алек пытался спрятать меня от Лона, когда мы отправились в прошлое. Конечно, если Лон не мог найти меня, он не смог бы убить меня. Но даже в нашем альтернативном 1907 году Лон был частью отеля. Он мог шептать стенам, и они шептали бы в ответ.

Он всегда знал, где мы прячемся.

И вот, наконец, в 2003 году мы решили изменить наш план побега с той роковой ночи. Вместо того чтобы уйти в полночь, мы подождали до часу дня, к тому времени Лон выпил столько алкоголя, что мы были уверены, что у него не хватит сил вернуться в свою комнату, не говоря уже о том, чтобы последовать за мной в мою. Моя сумка была уже упакована и спрятана под кроватью. Когда я пожаловалась на головную боль и покинула бальный зал, Алек встретил меня на балконе второго этажа. Мы вместе дошли до комнаты, и он охранял дверь, пока я переодевалась. Но когда мы попытались уехать, машины Томми на месте не оказалось. И когда мы решили вместо этого дойти до парома пешком, мы не смогли покинуть территорию отеля.

Вот так мы и очутились на пляже, наблюдая восход солнца и думая, что наконец-то сняли проклятие. Что мы просто ждали, чтобы вернуться в настоящее, как Алек делал это много раз раньше. Потому что я была там. Я выжила.

Мы ошиблись.

— Очевидно, было что-то, что мы должны были сделать, чего мы не сделали, — говорю я сейчас, наблюдая, как ранний утренний солнечный свет играет в волосах Алека, открывая пряди цвета красного дерева, пробивающиеся сквозь каштановый цвет.
Я так сильно хочу провести по ним пальцами, но каждый раз, когда я подхожу к нему, он втягивает воздух, и горькая правда разрывает моё сердце.

Он не хочет, чтобы я была здесь.

Он качает головой, мрачный, жестокий смех срывается с его губ.

— Мы ничего не упустили. Мы просто не созданы для того, чтобы всё исправить.

— Нет, упустили.

Я тянусь к его руке, но он отталкивает её от меня. Я подтягиваю колени к груди.

— Расскажи мне, что с тобой случилось, — говорю я тихим голосом. — В первый раз, когда я умерла.

Он мгновение молчит.

Затем тихо:

— Твои родители вернулись в твой номер. Они нашли меня с тобой на руках. Я думаю, что прошли часы, но мне показалось, что всё длилось секунды. Я рассказал им, что произошло, но они мне не поверили или не захотели мне верить, что с таким же успехом могло быть одним и тем же. Я стал единственным подозреваемым. Они хотели отвезти меня в участок для допроса, но когда они попытались вывести меня из здания...

— Они не смогли, — шепчу я.

Он встаёт с кровати и смотрит в окно, повернувшись ко мне спиной.

— Мистер Шеффилд, владелец отеля — он всегда заботился обо мне. Обращался со мной так, как будто я был его собственным сыном. Когда он увидел, что что-то не так, он предложил полиции отдельный кабинет внутри отеля, чтобы провести их допрос. Они всё ещё хотели забрать меня в участок, когда всё закончилось, но мистер Шеффилд в то время имел большое влияние. Не знаю, что он сделал или сказал, чтобы убедить их в моей невиновности, но это сработало. Они искали других подозреваемых, но, конечно, никого не нашли.

Я соскальзываю с кровати, пружины матраса скрипят подо мной. Я неуверенно делаю шаг вперёд. Я хочу обнять его, утешить мальчика, который столько лет назад перенёс столько боли. Который продолжает терпеть эту боль каждый день в течение последних 112 лет. Вместо этого я стою рядом с ним, изучая его лицо, пока он наблюдает за людьми, проходящими под окном.

— Как тебе удавалось жить здесь так долго, чтобы никто не узнал? — спрашиваю я.

Его губы дёргаются.

— О, люди заметили. Разве ты не слышала слухов?

— Слышала, — говорю я. — Но это всё, что они собой представляют. Слухи. Думаю, что по прошествии более чем ста лет у кого-то должны быть какие-то доказательства.

— Мистер Шеффилд позаботился об этом. Даже тогда в отеле была большая текучесть кадров. Те, кто оставался там не более нескольких лет, не представляли угрозы. Тем, кто оставался, было недвусмысленно сказано не подвергать сомнению тот факт, что я не постарел, иначе они будут искать работу в другом месте. Я знаю, что отчасти это было сделано для того, чтобы защитить меня, но в основном для того, чтобы защитить отель. Подумай, в какой цирк превратилось бы это место, если моя тайна когда-нибудь выйдет наружу.

Он отворачивается от окна и от мира, к которому не может прикоснуться.

— С годами число людей, знавших мой секрет, уменьшалось, и ради блага отеля правда о моём бессмертии с тех пор была раскрыта одному человеку.

Я хмурюсь.

— Кому?

— Генеральному менеджеру.

— Софии?

Он кивает.

— Полагаю, некоторые из старших сотрудников догадались, те, кто работал здесь десятилетиями. Но ты была бы удивлена, насколько заботливыми могут быть люди "Гранда". Никто никогда не скажет или не сделает ничего, что могло бы испортить его репутацию.

— Так вот почему нет никаких записей о других шестнадцатилетних девушках, умерших в отеле? Они как-то держали это в секрете?

Он прислоняется спиной к стене, скрестив руки на груди.

— Алек?

— Им не нужно было держать это в секрете, — говорит он после паузы. — Это часть проклятия. Никто, — он качает головой, ругаясь себе под нос, — никто не вспомнит о тебе, когда ты умрёшь. Ни твоя семья, ни персонал отеля. Никто... кроме меня.

Весь воздух вылетает из моих лёгких.

— Что?.. Как?..

Слишком много вопросов затуманивают мой мозг. Я не могу думать о них.

— Меня вообще никто не вспомнит?

Он сглатывает.

— Похоже, что ты сможешь сохранить свою жизнь только в том случае, если выживешь в том роковом дне в прошлом. Если ты этого не сделаешь, то тебя, как будто, никогда и не существовало.