- Ну что, прочитал, Королев Виктор? - спросил Федор Иванович. Извини, лучше я буду называть тебя Женей. Я уже привык к этому твоему имени. Да и ты, наверное. Ты, надеюсь, не суеверный?
- Нет, - изменившимся голосом ответил Ломов.
- Ну тогда этот дом тебе подойдет, - рассмеялся Федор Иванович. - Там очень хорошо отдыхается. А я буду наезжать к тебе в гости. Не бойся, не часто.
- Спасибо, Федор Иванович, - кое-как справившись с изумлением, поблагодарил Ломов.
Такая обстоятельная осведомленность заказчика не просто удивила Королева-Ломова, она сильно напугала его. Его настоящего имени не знал никто в Москве, у него не было ни одной судимости, и он никогда не состоял на учете ни в милиции, ни, тем более, в уголовном розыске. Единственный человек в столице, который однажды видел его документы, да и те фальшивые, был заместитель директора банка "Золотой рассвет". И даже автор рекомендательной записки, директор филиала этого банка в его родном приуральском городе, знал Королева исключительно под фамилией Ломов.
- Ты не пугайся, Женя, - весело проговорил Федор Иванович. - Это не гонорар и даже не аванс. Это подарок за отличную работу. Дом оформлен на тебя. Захочешь, продашь, но я не советую. Все-таки, какая-никакая, а недвижимость. Не дай бог, настанут тяжелые времена, будет на что перекантоваться.
Ломов не знал, что отвечать, он лишь растерянно хмыкал, топтался на месте и в процессе разговора пытался представить, чем грозят ему или какие преимущества могут дать такие вот доверительно-открытые отношения с этим могущественным человеком. Но на обдумывание нужно было время, а Федор Иванович не переставал говорить, и голос у него был таким мягким и завораживающим, словно он гипнотизировал его.
- А теперь, Женя, о деньгах: все три гонорара - твои, ты их заслужил. Повернись налево. Видишь бар?
- Вижу, - деревянным голосом ответил Ломов.
- Очень хорошо. За глухой крайней дверцей находится сейф, - продолжал Федор Иванович. - Подойди к нему и открой. Только поскорее, Женя, у меня осталось мало времени.
Ломов вдруг сделался удивительно послушным. Едва ли не бегом он бросился к бару и, стыдясь своей поспешности, поймал себя на мысли, что как-то разом растерял былую независимость, но почему-то был страшно рад этому.
- Да, Федор Иванович, подошел, - громко и подобострастно сообщил он. Еще десять минут назад от подобного проявления собачьей преданности его бы покоробило, но сейчас Ломов не обратил на это никакого внимания. Он лишь заметил, что страшно волнуется, удивился этому и попытался взять себя в руки, но вкрадчивый голос Федора Ивановича мешал сосредоточиться и необъяснимым образом лишал его воли.
- Там за дверцей ключ от сейфа, Женя.
- Да, Федор Иванович, - сипло проговорил Ломов. Руки у него сильно дрожали, и когда он торопливо раскрыл шкаф, на пол со звоном что-то упало, а за полированной дверцей обнаружилась стальная кованная дверь сейфа с уже знакомым ему по синему чемоданчику выдавленным вензелем в левом углу. Ломов поднял ключ, подивился его причудливой форме и сказал: - Я нашел его.
- Теперь набери код - семь, четыре, один - поверни ключ вправо и открой сейф, - продолжал Федор Иванович. - Все, что ты там найдешь - твое. Ты теперь богатый человек, Женя.
Ломов торопливо выставил на сейфовом счетчике три названные цифры, воткнул замысловатый фигурный ключ в скважину и повернул его.
- Да, Федор Иванович, - совсем тихо сказал он в трубку.
- У меня мало времени, Женя. Открывай, - услышал Ломов. После этого он взялся за круглую полированную ручку, немного помешкал и даже провел пальцем по глубокой выемке незнакомого вензеля. Затем он резко дернул на себя дверцу и в самый последний миг успел подумать: "Я знал..!"
Взрыв был такой силы, что его услышали во всех окрестных деревнях в радиусе десяти километров. Два грибника из дачного поселка, которые случайно вышли в трехстах метрах от ограды особняка, оказались свидетелями этого необычного фейерверка. В воздухе будто что-то напряглось и пророкотало, словно где-то за горизонтом набирала силу летняя гроза. Затем, черепичная крыша дома на мгновение вспучилась и вдруг с оглушительным грохотом разлетелась на тысячу мельчайших обломков. Тяжелые брусчатые стены ужасно содрогнулись, в ясное синее небо ударил многометровый столб огня и дыма, и в считанные секунды дача превратилась в груду обломков, которые со всех четырех сторон охватило ревущее пламя.
ЭПИЛОГ
Зашторенная мрачноватая квартира Николая Семеновича напоминала больше запасники крупного антикварного магазина, где экспонаты, они же - товар, стояли, лежали и висели вперемешку. Разноликая громоздкая мебель от дворцового ампира до современных офисных шкафов стояла в нарушении всех законов жилого интерьера, сгрудившись в неприступные монбланы или наоборот, как попало рассредоточившись по всей квартире. Стены были заставлены и увешаны в несколько слоев так, что невозможно было разглядеть обои. По бокам подлинного этюда Гойи располагались две непарные китайские вазы эпохи Тан, на руке бронзового Апполона висела перекошенная клетка с волнистым попугайчиком, акварели Малевича окружали ритуальные африканские маски, древние арабские манускрипты валялись на истлевшей почерневшей парче среди обрезков бумаги и изъеденных жучком старинных переплетов. Ничто здесь не соответствовало ничему, все отдавало эклектикой, и тем более огромный письменный стол с полированной столешницей, который выглядел среди бестолкового собрания древних предметов особенно неуместным.
Николай Семенович сидел за письменным столом и прижимал к уху телефонную трубку. Напротив него располагался гость с острой бородкой и старомодным, но аккуратно взбитым коком. Он пил из высокого стакана ядовито-желтый сок, курил и рассеянно скользил взглядом по стенам.
В телефонной трубке у Николая Семеновича раздался громкий треск, а затем и частые гудки. Выражение лица у хозяина квартиры было спокойным и одновременно сосредоточенным, но водянистые голубые глаза по обыкновению смеялись. Когда же он отключил телефон, его гость поднялся с кресла и заинтересованно спросил: