— Но как насчет...? — я указала на Конлана и в окно.

— Возможно, все началось как-то по-другому. Возможно, гарантированная работа… Месть, определенно… Настоящий, неподдельный гнев, который я, казалось, никогда не мог унять, пока не встретил тебя. Все это превратилось в нечто большее, когда ты появилась. Я хотел уберечь тебя. И единственный способ, которым я мог представить тебя в безопасности в нашем мире, — это стать боссом, сделать людей, которым я доверял, боссами других семей. Для меня это было больше, чем власть. Речь шла о том, чтобы дать тебе все, что ты хотела и нуждалась.

Его слова остановили мое сердце, украли мое дыхание, перевернули весь мой мир вокруг своей оси.

— Ты это серьезно?

— Ты все еще спрашиваешь?

— Дай мне прямой ответ. Только один раз. Не увиливай, не ходи по кругу, просто скажи мне правду.

— Да, — сказал он, и это слово пронеслось сквозь меня, выпустив на волю целые батальоны бабочек. — Да, я серьезно. Каждое слово.

— Скажи, что еще ты имеешь в виду. — Я была требовательна, и это было совершенно неподходящее место для такого разговора, но мне нужно было это услышать. Мне нужно было, чтобы он произнес эти слова.

Он не дрогнул, даже не спросил меня, что я имею в виду.

— Я люблю тебя.

Боже, это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо слышала. Это исцелило разбитые осколки внутри меня, исправило разбитую, беспорядочную девушку, которой я была в течение долгих пяти лет. Это была вода, воздух и жизнь одновременно.

— Я тоже тебя люблю.

Он наклонил голову, его глаза смягчились от невысказанных эмоций.

— Я знаю.

— Должны ли мы дать вам двоим минуту или...? — веселый голос Конлана прервал идеальный момент, вернув нас к реальности и дому босса ирландской мафии.

— Отвали, — прорычал Сойер, откидываясь на спинку дивана, чтобы притянуть меня к изгибу своего тела. Он поцеловал меня в макушку и обнял одной рукой.

Конлан ухмыльнулся ему.

— Одомашненный. Я никогда не думал, что доживу до этого дня.

Гас фыркнул.

— Это единственная версия его, которую я знаю.

— Вы оба придурки, — отметил Сойер. — Ревнивые придурки.

Их протесты были громкими и пересыпанными остроумными ругательствами. К тому времени, как они успокоились, я искренне смеялась. Несмотря на его репутацию и устрашающую ауру, я могла понять, почему Конлан и Сойер стали друзьями. Они были полярными противоположностями, но в одно и то же время идеально подходили друг другу.

— Итак, как ты думаешь, со сколькими оставшимися русскими мы имеем дело? — спросил Сойер.

Конлан провел рукой по бороде и задумался об этом.

— Максимум двадцать. Во всяком случае, верные. Более того, они утверждают, что они русские, но их преданность можно купить или выманить. Нам всем не помешало бы больше людей.

— Якудза не возьмет никого из старших парней, — отметил Сойер. — Они хотят привлечь подростков.

— Они могут взять подростков. — Конлан пожал плечами. — К настоящему времени вся их партия перебрана. У Аттикуса есть своя банда «весельчаков», но за пределами их круга других неприятностей не так уж много.

— А Волковы? — спросил Сойер.

— О них можно было бы позаботиться. Внутри достаточно людей, членов семей, чтобы что-то можно было устроить. — Он снова пожал плечами. — Конечно, это будет недешево, но я уверен, что ты не будешь возражать заплатить.

Настала очередь Сойера пожать плечами.

— Я полностью верю в то, что Пейн сделает то, что он должен сделать.

Конлан хмыкнул в знак согласия.

— Думаешь, он снова тебя отпустит?

— У нас есть сделка. Это в первую очередь его вина, что Джульетту похитили. Он сказал мне, что у него здесь все улажено.

— Да, ну, вот что происходит, когда ирландцы приходят в агентство. Из нас получаются хорошие копы.

Сойер бросил на него взгляд.

— Коррумпированных копов полно.

Конлан отмахнулся от него.

— Все равно мы хорошие копы.

Сойер предпочел проигнорировать его ошибочную логику.

— Что произойдет, когда Мейсон обратит свой взор на ирландцев?

— Мы пошлем его за Лукой. — Конлан ухмыльнулся.

— А когда Лука уйдет и когда Рай уйдет? Тогда что?

— Эх, огонь к тому времени погаснет. Мы не те, кто убил его сестру. После того, как Волковы будут похоронены, ему не за что будет бороться. Если нам повезет, он останется в полиции и займет место до тех пор, пока никто не вспомнит, за что они сражаются.

— Я не думаю, что он собирается останавливаться на русских, — высказалась я. — Я думаю, он действительно, по-настоящему верит в справедливость и все такое. Я думаю, он хочет очистить округ Колумбия навсегда.

Все трое мужчин издали насмешливые звуки. Особенность того, что ты преступник в Вашингтоне, заключалась в том, что ты всегда чувствовал себя святым по сравнению с политиками. Существовала организованная преступность, а затем организованная преступность переодевалась в костюмы правосудия, независимости и свободы, становясь избранными должностными лицами.

Коррупция во имя народа.

Когда я что-то краду, я называю это воровством. Они же крадут все и называют это налогами.

Я остановилась на слабом, нерешительном:

— Вы знаете, что я имею в виду.

— Мы побеспокоимся о Мейсоне позже, — решил Сойер. — По крайней мере, мы знаем, что он не собирается причинять вред Джульетте. Сейчас он — наименьшая из наших забот.

Это было правдой.

— Оставшиеся русские?

Конлан наклонился вперед и подмигнул мне.

— За те годы, что я знаю о тебе, милая, я понял вот что. Когда Каро Валеро чего-то хочет, остальные из нас наклоняются назад, пока она этого не получит. Если ты хочешь, чтобы русские исчезли, тогда это то, что мы сделаем.

Не в силах ответить на его комментарий, я замолчала на несколько минут, пока круг криминальных авторитетов начал разрабатывать план. Они разделили членов фракций, которые, по их мнению, могли бы переключиться между четырьмя семьями, а затем отбирали оставшихся одного за другим. Основная группа лояльных членов была самой трудной. Они были связаны кровью и чернилами, поэтому держались вместе и ждали возвращения Пахана.

— Тогда мы убьем их, — возразил Конлан. — Если мы не можем заставить их, мы убиваем их.

— Их по меньшей мере двадцать, — отметил Сойер. — Если мы будем действовать медленно и незаметно, то привлечем к себе внимание внутри братвы. Если мы нанесем быстрый и жесткий удар одним смертельным ходом, то привлечем внимание к братве. Пока нет четкого направления.

Весь этот разговор разозлил меня, заставил снова возненавидеть Аттикуса. Может быть, было несправедливо сваливать все на него, но я знала, что он был ответственен за большую часть этого. Он был занозой в моем боку с самого начала всего, что я могла вспомнить. С тех пор, как мы были детьми, он изо всех сил старался сделать мою жизнь несчастной, сделать несчастными всех вокруг себя.

Я ненавидела саму идею убивать кого-либо только для того, чтобы обрести свободу, чтобы чувствовать себя в безопасности. Особенно убивая многих из них. Что сделало мою жизнь более важной, чем их? Единственное искупительное качество, которое я могла найти в этом плане, заключалось в том, что Джульетта была бы в безопасности. Я бы сделала все, чтобы защитить ее. Даже если это означало осуществление этого ужасного плана.

Мою грудь сдавило от вины и печали. Большинство этих людей просто занимались своими делами, делали свою работу, выполняли приказы. Они хотели сохранить братве жизнь. Они были верны своим братьям и рассматривали меня как угрозу, а Сойера — как предателя. По уважительной причине.

И я просила их головы в мешках для боулинга. Думая об этом таким образом, я не могла их винить. Мне не нравилась их точка зрения, но я не могла винить их за это.

Кроме того, я не хотела, чтобы отрубили все головы, только одну конкретную. Я охотилась за Аттикусом. И за Волковыми, но о них в основном уже позаботились. Аттикус был единственной оставшейся реальной проблемой, единственным врагом, которого стоило убить.

Я подняла голову, чувствуя себя уверенно впервые с тех пор, как себя помню. Мою кожу покалывало от осознания, и у меня было головокружительное ощущение, что я возвращаюсь в свое настоящее тело. Это было тем, кем я должна была быть. Это была девушка, для воплощения которой я была рождена. Я могла притворяться во Фриско сколько угодно, но я выросла среди воров и лжецов. Пришло время начать признавать, что я была одной из них.

— Мы не обязаны уничтожать их всех, — сказала я мужчинам, отчаянно пытающимся защитить мою дочь. — Нам просто нужно отрезать голову змее.

Сойер повернулся ко мне, его брови были гордо подняты.

— Неплохая идея, Шестерка.

— Ты имеешь в виду Аттикуса? — Гас осторожно поинтересовался.

Я выдержала его взгляд, понимая, насколько трудным может оказаться для него это решение.

— Да. Мне очень жаль.

Гас встретился со мной взглядом, и выражение его лица превратило его из мальчика, которого я знала, с которым я выросла, в холодного, расчетливого убийцу, которого я никогда раньше не встречала.

— Со мной все будет в порядке, Каро. Действительно хорошо.

Сойер издал вздох удивленного смеха, и я повернулась к нему.

— Я что-то упускаю?

— Если ты ждешь, что я почувствую какую-то семейную вину, ты ее не найдешь. Аттикус сумасшедший. Мы бы оказали миру услугу. — Гас провел рукой по волосам. — На самом деле, меня устраивает этот план.

Конлан посмотрел на Гаса, выражение его лица было задумчивым.

— Значит, это правда? Бухгалтер — это твоих рук дело?

Гас потер ладонями бедра, чувствуя себя неуверенно, впервые за… ну, все время.

— Он сам напросился. — Он посмотрел вниз, на свои ноги. — Кроме того, у него был рак. Это был жест доброй воли.

О мой Бог.

Черт возьми.

Я не думала, что Гас на это способен.

В его голосе звучала мука, которая могла бы разбить сердце, если бы Гас всегда не был ужасным лжецом. Что-то было не так в его рассказе, но я не могла понять, что именно. Он поймал мой пристальный взгляд и надел маску на лицо, сделав его ничего не выражающим.