- Это пришло по почте.

На конверте было напечатано:

"Мистеру Роджерсу, почтальону", - и его адрес. На штемпеле: "Лондон, 20 мая". Внутри, на листке бумаги тоже на машинке:

"Опускайте, пожалуйста, всю почту, адресованную А. Гилузо, Бэчстед Фарм, Найт-роуд, Саттон Виллис" в почтовый ящик перед домом. Я перееду ещё до конца года. Благодарю за услуги".

- В конверте были два десятифунтовых банкнота, - пояснила она. - Для нас это большие деньги.

- Она не хотела, чтобы я их взял, но дело в машине, понимаете, оправдывался Роджерс. - Эти деньги оказались так кстати, нужно было уплатить за ремонт. Понимаете, мотор полетел, нужна была новая головка блока...

- Я его отговаривала. Но он уверен был, что это никому не повредит.

Брилл не собирался терять время даром.

- Вы получали от него ещё письма, ещё деньги?

- Нет.

- Сколько писем вы бросили к ящик? Подумайте. Это важно.

- Не помню, не помню точно. Может, с дюжину. Не больше.

- Штемпели не заметили?

- Думаю, все были лондонские.

- И вы уверены, что никогда не видели забиравшего их человека?

- Да. Послушайте, в чем, собственно, дело? Что этот парень затеял?

Вмешалась миссис Роджерс:

- Вы же не обязаны сообщать все почтмейстеру, правда? Так он может лишиться пенсии.

Супруг её взглянул на Брилла, но в презрительном взгляде того не увидел для себя никакой надежды.

- Не нужно было говорить ему, мамочка, не нужно было говорить о деньгах.

- Мне придется подать рапорт. - Брилл вложил конверт в папку. - Это может оказаться важным доказательством в деле об убийстве Олбрайт.

Миссис Роджерс вскрикнула.

- Хватило бы нам велосипеда, Роджерс. Автомобиль не для деревенщины.

Двадцать тридцать, субботний вечер. Чудный вечер, но небо хмурилось, и собирались тучи. В ту самую минуту, когда Брилл лбом испытывал дубовую балку Роджерса, Хэз-лтон с удовольствием разглядывал другой деревенский дом. Окден Коттедж оказался небольшим, но очень красивым кирпичным домом семнадцатого века, всего в нескольких минутах езды от Кремптона. От дороги его закрывала густая живая изгородь, перед которой расстилался идеально ухоженный газон, огороженный покрашенной в белый цвет цепью. К дому вела короткая дорожка, справа от которой стоял большой сарай, а слева - ещё более идеальный газон. Все в целом производило необычайно приятное впечатление. Хэзлтону особенно понравилась современная, но стилизованная под старину лампа, висевшая снаружи над дверью.

Лысеющий мужчина, открывший ему, подтвердил, что он мистер Дарлинг. Проводив Хэзлтона в гостиную, где в одной витрине стояли серебряные сахарницы и солонки, а в другой - фарфор, газеты были аккуратно уложены в стопку и возле каждого кресла стоял маленький полированный столик. К подлокотнику одного из кресел был прикреплен так называемый "телевизионный столик" с чашкой и блюдцем. Дарлинг выключил телевизор. Хэзлтон извинился за беспокойство.

- Ну что вы... Я вечерами смотрю телевизор, но вот программы все слабее, вам не кажется?

- Не могу сказать, что имею возможность смотреть телевизор, мистер Дарлинг. Моя жена обожает викторины.

- В самом деле? Викторины? - Дарлинг на миг задумался, потом снял столик с подлокотника и два раза позвал: - Изабель!, - второй раз уже от двери.

В комнату вошла высокая худая женщина с серо-стальными волосами.

- Моя сестра Изабель. Старший инспектор Хэзлтон, верно? Можно что-нибудь вам предложить, инспектор?

- Спасибо, мистер Дарлинг. Чуть-чуть виски с водой.

Седовласая женщина подала ему руку. У неё была чудная кожа, чистая, как у ребенка.

- Очень приятно. Не правда ли, чудная погода? Этим летом просто не на что жаловаться.

- Дивное лето. Мне это так напоминает прошлое, когда все, включая погоду, было гораздо лучше, правда?

- Вы сами ухаживаете за садом? Или вам кто-то помогает?

- Простите?

Дарлинг из-за спины сестры показал на ухо. Хэзлтон повторил, уже громче. Женщина мило улыбнулась:

- Простите. Как вы заметили, я стала глуховата. Да, садом занимаюсь я одна, Джонатан...

- Я постригаю газон, - запротестовал её брат.

- Газон, газон... В саду хватает всякой работы, не только стричь траву. Сейчас уже темно, а я бы с удовольствием вам показала свои цветы. В этом году дивные сальвии. Вы тоже цветовод?

Хэзлтон ухмыльнулся:

- Кошу газон. Если не удается отделаться.

Хозяйка снова мило, чуть неуверенно улыбнулась.

- Я вас оставлю, чтобы вы могли заняться своими мужскими делами. Надеясь, как-нибудь придете днем и посмотрите мои сальвии...

Когда она ушла, Дарлинг заметил:

- У Изабель давно проблемы со слухом. Состояние все ухудшается, но она не сознается. Днем ходит с аппаратом, но только не дома. Иногда с нею нелегко, но женщина она добрая. Ведет хозяйство, со всем сама справляется. И весьма успешно.

- Прекрасный дом, - признал Хэзлтон совершенно искренне. Но время было переходить к делу. - Ваша фирма занимается делами Бэчстед Фарм. Можете мне рассказать о них?

- Конечно. Вы хотите знать, почему там все в таком состоянии, не так ли?

- И это тоже. Расскажите мне все, что знаете.

- С удовольствием. Но приготовьтесь терпеливо слушать, это долгая история. Последним арендатором был Лайонел Эллиот, а хозяином - сэр Лемюэль Эймс. Вам эти имена ничего не говорят?

Хэзлтон покачал головой. Дарлинг рассмеялся.

- Ну ничего. Сэр Лемюэль обитал тут, в Кремптоне, ещё до меня, а потом перебрался в Ирландию. Состоятельная семья, пивовары - ну, вы понимаете. Сэр Лемюэль был немного гуляка, конечно, и поговаривали, что Лайонел Элиот - его внебрачный сын. И жил он в доме сэра Лемюэля как бедный родственник. Одного звали Лемюэль Джон Эймс, другого - Лайонел Джон Эллиот. Интересное совпадение, правда? Когда сэр Лемюэль уехал, Лайонел остался здесь и перепробовал всевозможные занятия - говорили, старик его понемногу поддерживал. Потом они заключили соглашение, по которому Лемюэль уступил Лайонелу Бэчстед Фарм, и знаете, сколько тот ему платил? Всего десять фунтов в год.

Хэзлтон с трудом подавил зевоту. В доме, где стояла приятная прохлада, он вдруг почувствовал, как устал.

- Насколько я знаю, сейчас там никто не живет.

- Это точно. - Дарлинг казался огорченным и в то же время игривым. Лайонел был похож на отца. Сделал некоей девице ребенка и сбежал в Новую Зеландию. И вот уже четыре с половиной года Бэчстед Фарм стоит пустая. Вначале сэр Лемюэль, казалось, ожидал, что он вернется, - понимаете, было такое впечатление. С домом ничего не делал, мол, Лайонел, вернувшись, сам займется ремонтом и за все заплатит. Но через два года Лайонел погиб в Новой Зеландии: несчастный случай. Там он женился, оставив малолетнего сына. Через полгода умер и сэр Лемюэль, совсем спился. Завещания не оставил, ближайшим родственником оказался племянник. Но семья Лайонела тем временем заявила, что наследником должен быть его сын, которого, кстати, назвали Лемюэлем. Мол, есть у них документы, которые все доказывают. Вот дело и тянется, и на сегодня ничего не решено. Опекуны наследства хотели сдать Бэчстед Фарм внаем, но не намерены вложить в неё ни пени. Результат налицо. Боюсь, я утомил вас, инспектор.

Хэзлтон открыл глаза.

- Неудивительно, что вы не можете продать этот дом. Но, вероятно, были все же интересующиеся им клиенты.

- Были. Но как узнают, в каком все состоянии, мало кто решается даже на осмотр.

- Нет ли у вас списка людей, интересовавшихся домом в последние месяцы? И не помните ли вы, не было ли среди них человека по фамилии Гилузо?

- Списка, к сожалению, нет, но такую фамилию я бы запомнил. Нет, инспектор, такого не было.

- Полагаем, эта фамилия фальшивая, - мрачно признал Хэзлтон. - Могли быть и другие. Мог он дом и не осматривать.

- Сожалею, что не смог вам помочь. Но если бы я знал, что вас интересует... извините, если я слишком любопытен.