— О, эти собаки достаточно умны, — сказал Джиб. — Умнее их только сам старина Енот.

— Они по-прежнему здесь, — сказал Джиб. — Видно их движение в темноте.

— Они с нами с того самого времени, как мы перешли реку, — сказал Снивли. — Мы их, конечно, не видим. Но они все время следят за нами.

Кто-то потянул Мери за рукав. Повернув голову, она увидела маленькое существо со сморщенным лицом.

— Один из них здесь, — сказала она. — Он вышел на открытое место. Не делайте резких движений, чтобы не испугать его.

Маленькое существо сказало:

— Я Бромли, тролль. Ты меня помнишь?

— Не уверена, — сказала она с сомнением. — Ты один из тех, с кем я играла?

— Ты была маленькой девочкой, — сказал Бромли, — не больше нас. Там был домовой Скрипичные Пальцы, а иногда Соломенная фея или эльф. Ты никогда не считала нас другими, чем сама. Ты была слишком мала, чтобы думать иначе. Мы делали пироги из грязи в ручье, и хотя я и Скрипичные Пальцы считали пироги из грязи пустым занятием, нам было весело с тобой. Если ты хотела стряпать пироги, мы шли и стряпали их.

— Теперь я вспомнила, — сказала Мери. — Ты жил под мостом, и я всегда считала это очень странным местом жительства.

— Теперь ты уже знаешь, — с некоторым высокомерием сказал Бромли, что настоящие тролли всегда живут под мостами. Никакое другое место для них не пригодно.

— Да, конечно, я знаю об этом.

— Мы часто ходили дразнить людоеда-великана: бросали камни, комья грязи, обломки дерева и другие предметы в его берлогу, а потом побыстрее убегали, чтобы он нас не поймал. Сейчас я думаю, что людоед вряд ли нас замечал. Мы были робкими и боялись даже тени.

Корнуэлл хотел заговорить, но Мери покачала головой.

— Зачем остальные следят за нами? — спросила она. — Почему они не показываются? Мы посидели бы вокруг костра и поговорили, могли бы даже потанцевать. У нас есть еда. Можно сварить больше каши, так что хватит на всех.

— Они не придут, — сказал Бромли, — даже за кашей. Они были против моего прихода к вам, хотели задержать меня, но я пришел. Я знаю тебя очень давно. Ты была в пограничье.

— Меня увели туда.

— Я искал тебя и не мог понять, почему ты ушла. Если не считать пирогов из грязи — это скучное и противное занятие — мы отлично проводили время.

— А где сейчас Скрипичные Пальцы?

— Не знаю, он ушел. Домовые все бродяги. Всегда бродят. А мы, тролли, остаемся на месте: находим мост, селимся под ним и живем.

Неожиданно послышалось гудение. Позже, вспоминая, все согласились, что оно не было таким уж неожиданным. Оно раздавалось некоторое время, пока тролль разговаривал с Мери, звучало, как писк насекомого, но теперь оно стало громче, перешло в вой, висящий в воздухе: дикая, ужасная музыка, частично похожая на бормотание сумасшедшего.

Мери, испуганная, вскочила. Корнуэлл тоже и его быстрое движение перевернуло кастрюлю с кашей. Лошади в ужасе заржали.

Снивли попытался крикнуть, но издал какой-то писк.

— Темный Трубач? — пропищал он, и потом повторил еще несколько раз. Темный Трубач, Темный Трубач…

Что-то круглое покатилось по склону к лагерю. Оно катилось подпрыгивая и издавая глухой звук, когда касалось земли. Подкатившись к освещенному кругу, оно остановилось и осталось лежать, оскалив рот, как в усмешке.

Это была отрубленная человеческая голова.

19

На следующий день, в полдень, они нашли место, где была отрублена голова. Сама голова осталась погребенной после торопливой молитвы у подножия большого гранитного камня у прежнего лагеря. Над ней поставили грубый крест.

Оливер возражал против установки креста.

— Они не трогают нас, — говорил он. — Зачем же оскорблять их? Ваши глупые скрещенные палки для них — проклятье!

Но Корнуэлл не уступил.

— А как насчет швыряния в нас человеческими головами? — сказал он. Это значит, нас не трогают? Крест — это не оскорбление. Голова принадлежит человеку и, по всей вероятности, христианину. Мы просто обязаны прочитать над ней последнюю молитву и поставить крест. И мы сделаем это.

— Вы думаете, что это один из людей Беккета? — спросил Джиб.

— Возможно, — ответил Корнуэлл. — От самой гостиницы у нас нет сведений о Беккете. Мы не знаем, пересек ли он границу. Но если здесь есть люди, то это вполне могут быть люди Беккета. Этот вполне мог отстать от остальных, заблудиться и встретиться с кем-то, кто не любит людей.

— Вы упрощаете, — заметил Снивли, — в Диких Землях нет никого, кто бы любил людей.

— Но если не считать этой головы, против нас не было предпринято ничего, — заметил Корнуэлл.

— Дайте им время, — заметил Снивли.

— Вы также должны принять во внимание, — сказал Оливер, — что среди нас вы единственный человек. Возможно, и нас они не очень любят, но все же…

— А Мери?

— Мери жила здесь ребенком. К тому же, у нее рог, который какой-то пустоголовый единорог оставил в дереве.

— Мы же не армия вторжения, — сказал Джиб. — Мы иммигранты, если хотите. Им нет причин бояться нас.

— Но нам нужно считаться не с их страхами, — сказал Снивли, — а скорее с их ненавистью к нам. Эта ненависть, существующая уже не одно столетие, глубоко вошла в них.

Корнуэлл спал мало. Как только он засыпал, его преследовал кошмар. Он снова видел голову, а, вернее, дикую, искаженную карикатуру на нее, вселяющую ужас.

Он просыпался в холодном поту. Подавив страх, вызванный кошмаром, он снова вспоминал голову, но не во сне, а наяву, как она лежала у костра. Искры поджигали ей волосы и бороду, глаза были открыты и, казалось, смотрели на них. Они были похожи скорее на камни, чем на глаза. Рот и лицо были искажены, как будто кто-то взял голову в сильные руки и сжал. Оскаленные зубы сверкали, отражая пламя костра, а из угла рта тянулась нить высохшей слюны.

Наконец, к утру он погрузился в сон, настолько истощенный, что даже видение головы не могло разбудить его. Когда он проснулся, завтрак уже был готов. Корнуэлл поел, стараясь, правда, не совсем успешно, не смотреть в ту сторону, где стоял крест. Разговаривали мало, торопливо оседлали лошадей и тронулись в путь.

Они двигались по тропе, которая не расширялась и не превращалась в дорогу. Местность становилась все более дикой и неровной, пересеченной глубокими ущельями. Тропа то опускалась вниз, то поднималась на вершины, чтобы снова углубиться в ущелье. Страшновато было даже разговаривать, так как, казалось, звуки могли разбудить кого-нибудь, притаившегося в тишине. Не было ни жилища, ни следа чего-либо живого.

По общему согласию, без обсуждений, путники решили днем не останавливаться.

Вскоре после полудня Хол догнал Корнуэлла, ехавшего впереди.

— Взгляните туда, — сказал он.

Он указал на узкую полоску неба, видимую между кронами больших деревьев, росших по обе стороны тропы.

Корнуэлл посмотрел.

— Я ничего не вижу. Только одну или две точки. Это, наверно, птицы.

— Я давно слежу за ними, — сказал Хол. — Их становиться все больше. Это канюки. Там что-то мертвое.

— Корова, вероятно.

— Здесь нет ферм, и, следовательно, нет коров.

— Тогда олень или лось.

— Не просто олень или лось. Канюков много, значит, много и падали.

Корнуэлл натянул поводья.

— К чему вы клоните?

— Голова, — сказал Хол, — она ведь откуда-то взялась. Тропа впереди опускается в очередное ущелье. Там прекрасное место для засады. Если нас захватят здесь, ни одному не уйти.

— Но мы уверены, что Беккет здесь не проходил. Ведь он не показывался у Башни, и мы ни разу не встретили никаких следов его отряда: ни отпечатков копыт лошадей, ни остатков костра, ни человеческих следов. Если бы здесь была засада…

— Не знаю, — сказал Хол. — Но там канюки, и их много.

Подъехали Оливер и Снивли.

— Что происходит? — спросил Оливер. — Что-нибудь случилось?

— Канюки, — сказал Хол.