ГЛАВА 39

Спуск в лифте, кажется, занимает целую вечность, глаза устали, на сердце тяжело, заставляю себя держаться на ногах, а легкие дышать. Стараюсь придумать причину своего бегства. Я знала, что уйти от Колтона будет трудно — абсолютно разрушительно — но в жизни не думала, что первый шаг будет самым трудным.

Двери издают сигнал и открываются. Знаю, мне нужно поторопиться. Нужно исчезнуть, потому что Колтон попытается выследить меня и вытащить из меня правду.

Впрочем, может, и нет. Может, он получил свой быстрый трах и теперь отпустит меня. Его нелегко понять, и, честно говоря, я так устала пытаться. Думаешь об одном, а он делает совершенно другое. Если я чему и научилась, будучи с Колтоном, так это тому, что я ничего не знаю.

Провожу ладонями по лицу, пытаясь стереть слезы со щек, но знаю, что мой ужасный внешний вид ничто не сделает лучше. И, честно говоря, у меня не осталось сил, чтобы волноваться о том, что подумают люди.

Знаю, я пробыла здесь пару дней, но мой разум так затуманен, что мне требуется секунда, чтобы понять, в какую сторону нужно идти, чтобы найти главный выход и поймать такси. Мне придется выйти через сад, а затем в главный вестибюль. Вижу сад и начинаю переставлять ноги в его сторону, мой чемодан переполнен и это создает неудобство. Я в онемении, говорю себе, что поступаю правильно — что приняла верное решение — но выражение лица Колтона, когда он погрузился в меня — искреннее, открытое, беззащитное — преследует меня. Мы не можем дать друг другу то, что нам нужно, а когда пытаемся, в конце концов, только причиняем друг другу боль. Одна нога впереди другой, Томас. Вот что я продолжаю говорить себе. До тех пор, пока я продолжаю двигаться — удерживаясь от мыслей — могу сдержать панику, плавающую под поверхностью, от прорыва.

Прохожу так по саду, пустому в это время суток, около шести метров, и отчаянно борюсь с тем, чтобы продолжать двигаться.

— Я не трахал ее.

Глубокий тембр его голоса прорезает тихий ночной воздух. Мои ноги останавливаются. Голова говорит идти, но ноги остаются неподвижны. Его слова шокируют меня, и в то же время я настолько оцепенела от всего — от необходимости чувствовать, а затем не хотеть чувствовать, от эмоциональной перегрузки — что не реагирую. Он не спал с Тони? Тогда почему он так сказал? Почему причинил всю эту боль, если ничего не было? В глубине души я слышу, как Хэдди говорит мне, что я настолько упряма, что не позволяла ему сказать — не позволяла объяснить — но я так занята попыткой вспомнить как дышать, что не могу сосредоточиться на этом. Сердце грохочет в груди, и я совершенно не знаю, что делать. Знаю, его слова должны меня успокоить, но они все равно не исправят нас. Все, что казалось таким ясным — противоречивым, но ясным — больше таковым не является. Мне нужно уйти, но мне нужно остаться.

Я хочу и ненавижу, и больше всего на свете, я испытываю чувства.

— Я не спал с Тони, Райли. Ни с ней, ни с одной другой, в связях с кем ты меня обвиняла, — повторяет он.

На этот раз его слова поражают меня сильнее. Ударяют по мне чувством надежды с оттенком печали. Мы сделали это друг с другом — словами рвали друг друга на части и играли в глупые игры, чтобы сделать больно — и без всякой на то причины? Слеза скользит по моему лицу.

— Когда я услышал стук в дверь, схватил старые джинсы. Я не одевал их несколько месяцев.

— Повернись, Рай, — говорит он, а я не могу заставить себя сделать это. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, бушующие эмоции и смятение постоянно сменяют друг друга. — Мы можем сделать это по-хорошему или по-плохому, — говорит он, его неумолимый голос раздается ближе, чем раньше, — ...но не сомневайся, будет по-моему. На этот раз ты не убежишь, Райли. Повернись.

Сердце останавливается, мысли разбегаются в стороны, я медленно поворачиваюсь к нему. И когда я это делаю, у меня перехватывает дыхание, застревая в горле. Мы стоим в саду, полном буйства красок экзотических растений и цветов, но самая восхитительная картина, оказывающаяся в поле моего зрения — это мужчина, стоящий передо мной.

На Колтоне только синие джинсы и больше ничего. Босые ноги, голая грудь, вздымающаяся от напряжения, и волосы, с которых капает вода, стекая ручьями по его груди. Похоже, он вышел из душа, обнаружил, что меня нет, и погнался за мной. Он делает шаг мне навстречу, нервно сглатывая, на лице глубокая убежденность. Он абсолютно великолепен — такой поразительный — но его глаза — это то, что захватывает меня и не отпускает. Эти прекрасные зеленые омуты удерживают меня — заклиная, извиняясь, умоляя — и в этот момент я застываю.

— Мне просто нужно время подумать, Колтон, — предлагаю я в качестве оправдания своих действий.

— О чем тут думать? — он громко вздыхает, и сразу же за этим следует грубое ругательство. — Я думал, мы были…

Смотрю на свои накрашенные ногти на ногах; в моей голове мелькают воспоминания о них, не так давно упирающихся о его грудь.

— Мне просто нужно подумать о нас... об этом... обо всем.

Он приближается ко мне.

— Посмотри на меня, — мягко приказывает он, я подчиняюсь, как бы ни боялась того, что могу увидеть в его взгляде. Когда я поднимаю глаза, чтобы встретиться с его глазами, изучающими меня в лунном свете, в их глубине я вижу беспокойство, недоверие, страх и еще столько всего, что мне хочется отвернуться — чтобы скрыться от разрушения, которое собираюсь учинить — но не могу. Он заслуживает большего. Его голос такой мягкий, когда он начинает говорить, что я едва его слышу. — Почему? — всего одно слово, но за ним так много эмоций, что мне требуется минута, чтобы подыскать слова для ответа.

И это тот же вопрос, который мне нужно задать ему.

— Если всё по-настоящему, Колтон... мы должны дополнять друг друга — делать друг друга лучше — а не разрывать друг друга на части. Посмотри, что мы сделали с собой сегодня. — Пытаюсь я объяснить. — Люди, которые заботятся друг о друге, не пытаются намеренно причинить друг другу боль... это плохой знак. — Я качаю головой, надеясь, что он поймет, о чем я говорю.

Он сглатывает, размышляя над тем, что сказать.

— Я знаю, что мы перевернули всё вверх дном, Рай, но мы можем с этим разобраться, — умоляет он. — Мы можем себя исправить.

На мгновение закрываю глаза, из них льются слезы, когда я вспоминаю, где мы находимся и что означает завтрашний день.

— Колтон... сейчас тебе нужно сосредоточиться... на гонке... мы можем поговорить позже... обсудить это позже... прямо сейчас все твои мысли должны быть о треке.

Он решительно качает головой.

— Ты важнее, Райли.

— Нет, это не так, — бормочу я, снова отводя глаза, беззвучные слезы безостановочно катятся по моим щекам.

Чувствую касание его пальца к подбородку, приподнимающего его, он заставляет меня посмотреть ему в глаза.

— Ты ведь уходишь не просто, чтобы подумать. Ты ведь не вернешься, да? — он смотрит на меня, ждет ответа, и мое молчание — и есть ответ. — Неужели мы — ты и я- то, что произошло недавно ничего не значит? Я думал, что... — его голос стихает, когда я вижу, что на него снисходит озарение, — ...ты уже со всем покончила. Вот почему ты так расстроилась, — говорит он, разговаривая больше с собой, чем со мной. — Ты прощалась, не так ли?

Я не отвечаю, а лишь пристально смотрю на него, возможно, через свою боль он сможет понять, насколько это тяжело для меня. Было бы намного легче, если бы он взбесился и начал разбрасываться проклятиями вместо этих кротких умоляющих слов и глаз, наполненных недоверием и болью.

— Мне просто нужно время подумать, Колтон, — наконец-то удается выдавить мне, повторяя сказанное ранее.

— Время отдалиться, чтобы для себя это было проще — вот, что на самом деле ты имеешь в виду, не так ли?

Кусаю щеку изнутри, тщательно подбирая слова.

— Мне… мне просто нужно немного времени побыть вдали от тебя, Колтон, и от катастрофы, которую мы пережили в эти последние пару дней. Ты так подавляешь — повсюду — что когда я рядом с тобой, то теряюсь в тебе, не могу ни дышать, ни думать, ни что-либо делать. Мне просто нужно немного времени, чтобы все обдумать... — Смотрю по сторонам, прежде чем повернуться к нему. — Время, чтобы попытаться понять, почему мы так сломлены…

— Нет, Рай, нет, нет, — настаивает он, и его хриплый голос срывается, он поднимает руки, чтобы взять в ладони мое лицо, в то же время сгибая колени, чтобы оказаться со мной на одном уровне, глаза в глаза, большие пальцы ласкают линию моего подбородка. — Мы не сломлены, детка... мы просто согнуты. А быть согнутым нормально. Это означает, что мы просто разбираемся во всем.

Чувствую, что мое сердце сейчас разорвется в груди, когда он произносит мои слова — слова песни, которые я однажды сказала ему — возвращая их мне. Это так больно. Взгляд его глаз. Искренняя простота его объяснения. Убежденность его мольбы. Ирония кроется в том, что человек, который не «заводит отношений», дает совет о том, как их исправить.

Исправить наши отношения.

Просто качаю головой, мой рот открывается, чтобы ответить, но снова закрывается, лишь пробуя соленый вкус моих слез, я не могу подыскать слова. Он все еще склоняется надо мной на уровне моих глаз.

— Мне столько всего нужно тебе объяснить. Я так много должен сказать... так много уже давно должен был сказать. — Колтон выдыхает в отчаянной мольбе. Кладет обе руки себе на затылок, согнув локти, и делает несколько шагов вперед и назад. Мои глаза следуют за ним, и на его четвертом проходе он без предупреждения хватает меня и прижимается ко мне ртом, сминая мои губы поцелуем, наполненным отчаянием. И прежде, чем я успеваю обрести почву под ногами, он отрывается от моих губ, кладет руки мне на плечи, а его глаза впиваются в мои. — Я отпущу тебя, Райли. Я позволю тебе уйти из моей жизни, если ты хочешь именно этого — даже если это, черт возьми, убьет меня — но сначала выслушай. Прошу, вернись в номер, чтобы я мог сказать тебе то, что тебе нужно услышать.