Клиффорд Саймак

Мираж

Они вынырнули из марсианской ночи - шестеро жалких крошечных существ, истомленных поисками седьмого.

Они возникли на краю круга света, отбрасываемого костром, и замерли, поглядывая на троих землян своими совиными глазами.

И земляне застыли, захваченные врасплох.

- Спокойно, - выдохнул Уомпус Смит уголком бородатого рта. - Если мы не шелохнемся, они подойдут поближе.

Издалека донесся чей-то слабый, тягучий стон - он проплыл над песчаной пустыней, над остроконечными гребнями скал, над исполинским каменным стрельбищем.

Шестеро стояли на самой границе света. Пламя расцвечивало их мех красными и синими бликами, и они будто переливались на фоне ночной пустыни.

-"Древние",- бросил Ларс Нелсон Ричарду Уэббу, сидящему по другую сторону костра.

Уэбб поперхнулся, у него перехватило дыхание. Перед ним были существа, которых он и не надеялся увидеть. Существа, которых не надеялся больше увидеть никто из людей, - шестеро марсианских "древних", вынырнувших вдруг из пустыни, из глубин тьмы, и замерших в свете костра. Многие - это он знал наверняка - провозглашали расу "древних" вымершей, затравленной, погибшей в ловушках, истребленной алчными охотниками-песковиками.

Сначала все шестеро казались одинаковыми, неотличимыми друг от друга; потом, когда Уэбб присмотрелся, он заметил мелкие различия в строении тел, выдающие своеобразие каждого. Только шестеро, - подумал он, - а ведь должно быть семь...

"Древние" медленно двинулись вперед, все глубже вступая в освещенный круг у костра. Один за другим опустились на песок, лицом к лицу с людьми. Никто не проронил ни слова, и молчание в круге огня становилось все напряженнее, лишь откуда-то с севера по-прежнему доносились стенания, словно острый тонкий нож взрезал безмолвную ночь.

- Люди рады, - произнес наконец Уомпус Смит, переходя на жаргон пустыни. - Люди долго вас ждали.

Одно из существ заговорило в ответ. Слова у него получались полуанглийскими, полумарсианскими - чистая тарабарщина для непривычного слуха.

- Мы умираем, - сказало оно. - Люди долго вредили. Люди могут немного помочь. Теперь, когда мы умираем, люди помогут?

- Люди огорчены, - ответил Уомпус, но даже в тот миг, когда он старался напустить на себя печаль, в голосе у него проскользнула радостная дрожь, какое-то неудержимое рвение, как у собаки, взявшей горячий след.

- Нас тут шесть, - сказало существо. - Шесть - мало. Нужен еще один. Не найдем Седьмого - умрем. Все "древние" умрут без возврата.

- Ну, не все, - откликнулся Уомпус.

- Все, - настойчиво повторил "древний". - Есть другие шестерки. Седьмого нет нигде.

- Чем же мы можем вам помочь?

- Люди знают, где Седьмой. Люди прячут Седьмого.

Уомпус затряс головой.

- Где же мы его прячем?

- В клетке. На Земле. Чтобы другие люди смотрели.

Уомпус снова качнул головой.

- На Земле нет Седьмого.

- Был один, - тихо вставил Уэбб. - В зоопарке.

- В зоопарке, - повторило существо, будто пробуя незнакомое слово на вкус. - Так мы и думали. В клетке.

- Он умер, - сказал Уэбб. - Много лет назад.

- Люди прячут Седьмого, - настаивало существо. - Здесь, на этой планете. Сильно прячут. Хотят продать.

- Не понимаю, - выговорил Уомпус, но по тому, как он это выговорил, Уэбб догадался, что тот прекрасно все понял.

- Найдите Седьмого. Не убивайте его. Спрячьте. Запомните - мы придем за ним. Запомните - мы заплатим.

- Заплатите? Чем?

- Мы покажем вам город, - ответило существо. Древний город.

- Это он про ваш город, - пояснил Уэббу Нелсон. - Про руины, которые вы ищете.

- Как жаль, что у нас в самом деле нет Седьмого, - произнес Уомпус. Мы бы отдали его им, а они отвели бы нас к руинам...

- Люди долго вредили, - сказало существо. - Люди убили всех Седьмых. У Седьмых хороший мех. Женщины носят этот мех. Дорого платят за мех Седьмых.

- Что верно, то верно, - откликнулся Нелсон. - Пятьдесят тысяч за шкурку на любой фактории. А в Нью-Йорке - за пелеринку из четырех шкурок полмиллиона чистоганом...

Уэббу стало дурно от самой мысли о такой торговле, а еще более от небрежности, с какой Нелсон помянул о ней. Теперь она, разумеется, была объявлена вне закона, но закон пришел на выручку слишком поздно "древних" уже нельзя было спасти. Хотя, если разобраться, зачем вообще понадобился этот закон? Разве может человек, разумное существо, охотиться на другое разумное существо и убивать его ради шкурки, ради того, чтобы продать ее за пятьдесят тысяч долларов?

- Мы не прячем Седьмого, - уверял Уомпус. - Закон говорит, что мы вам друзья. Никто не смеет вредить Седьмому. Никто не смеет его прятать.

- Закон далеко, - возразило существо. - Здесь люди сами себе закон.

- Кроме нас, - ответил Уомпус. - Мы с законом не шутим.

- И не смеется , - подумал Уэбб.

- Вы поможете? - спросило существо.

- Попробовать можно, - уклончиво сказал Уомпус. - Хотя что толку. Вы не можете найти. Люди тоже не найдут.

- Найдите. Покажем город.

- Мы поищем, - пообещал Уомпус. - Хорошо поищем. Найдем Седьмого приведем. Где вы будете ждать?

- В ущелье.

- Ладно, - произнес Уомпус. - Значит, уговор?

- Уговор.

Шестеро не спеша поднялись на ноги и вновь повернулись лицом к ночи. На краю освещенного круга они приостановились. Тот, что говорил, обернулся к людям.

- До свидания, - сказал он.

- Всего, - ответил Уомпус.

И они ушли обратно к себе, в пустыню.

А трое людей еще долго сидели и прислушивались непонятно к чему, выцеживали из тишины мельчайший шорох, пытаясь уловить в нем отголоски жизни, кишащей вокруг костра.

На Марсе, - подумал Уэбб, - мы все время прислушиваемся. Такова плата за право выжить. Надо прислушиваться, надо всматриваться, замирать и не шевелиться. И быть безжалостным. Надо наносить удар, не дожидаясь, пока его нанесет другой. Успеть увидеть опасность, услышать опасность, быть постоянно в готовности встретить ее и опередить хотя бы на полсекунды. А главное - надо распознать опасность, едва завидев, едва заслышав ее...

В конце концов Нелсон вернулся к тому занятию, которое прервал при появлении шестерых, - править нож на карманном оселке, доводя его до остроты бритвы. Тихое, равномерное дзиньканье стали по камню звучало как сердцебиение, как пульс, рожденный далеко за костром, пришедший из тьмы, как мелодия самой пустыни.