Я не очень понимал, в чем проблема. Хотя Британия уже довольно долгое время считалась христианской, даже Ирландия приняла христианство, на Оркадах знали об этой вере только понаслышке. Я спросил об этом маму.

— Да глупости всё это! — раздраженно ответила она. — Церковь утверждает, что есть один бог, который правит всем миром, и что только она может привести людей к этому богу. Церковники говорят, что природа этого бога — сплошная справедливость и любовь, но сами-то ни о том, ни о другом не заботятся. Но чего у них не отнять — так это богатства. И влияния. Артуру придется с этим считаться, — закончила она с улыбкой.

— Ну и что? Если они против Артура, вы с отцом попробуете заключить с ними союз? — спросил я.

Мама нахмурилась.

— Они не захотят союза с язычниками и еретиками. Я же для них еретичка! Хотя для них любой, кто не разделяет их веру — еретик, и никто не будет разбираться, во что он там верит на самом деле. Когда я покидала Британию, одно радовало: мне больше не придется выслушивать ворчание их священников! Если они с нами объединятся, над ними вся Британия смеяться станет! Как это — выступить против Верховного христианского короля? Нет. Им придется подчиняться Артуру, поскольку у него власть, и он в любой момент готов ей воспользоваться. Но втайне они, конечно, будут подыскивать другого короля.

И мама с Лотом, действительно, не стали посылать гонцов ни к одному епископу, даже после того, как Артур потребовал от церкви принять участие в снабжении войск. Но отец выслушивал все новости и продолжал надеяться. Когда Артур рассчитался с Бранном за помощь и отправил его домой, в Бретань, Лот не спал всю ночь, диктуя послания. Король часто появлялся в казармах, чтобы посмотреть, как воины осваивают новые способы ведения боя, да и сам тренировался до седьмого пота. Он начал подумывать о том, чтобы присоединить к нам северные Гебридские острова, возобновив старую вражду с Энгусом Макером из Далриада. Но из его планов ушел былой задор. Мой отец больше не собирался управлять Британией с помощью марионеточных королей. Теперь в Великобритании появился новый хозяин — король Артур.

Мама тоже строила планы. В сентябре в новолуние, в полночь мы закололи черного ягненка. Я придерживал его за голову, когда мать каменным ножом перерезала ему глотку, а потом долго изучала его внутренности. Ягненок еще дергался, а кровь все текла и текла из его горла. Ясно было, что внутренности ничего хорошего маме не сказали, хотя ничего объяснять мне она не стала. В конце концов, на следующий день я прямо спросил ее, почему она не может уничтожить Артура, как уничтожила его отца.

— Знаешь, дорогой, не так-то это просто, — с досадой ответила она. — Артура что-то хранит от моих заклинаний, а я не понимаю, что оно такое. Ты же видел ночью внутренности ягненка? Там сплошные узлы!

Я не видел. Не хотел смотреть. Подобные вещи все еще вызывали у меня тошноту.

— Ладно, не обращай внимания! — все-таки улыбнулась мама. — Проклятие я наложила, и вряд ли кому-нибудь по силам снять его. Рано или поздно Тьма заберет его.

Тьма… Я видел ее в маминых глазах, особенно когда она радовалась удачному колдовству. Я же видел, она что-то задумала, и потроха бедного ягненка должны были открыть ей, как будут осуществляться ее планы. Судя по тому, как серьезно она ждала результатов, планы были весьма важными. На мои вопросы она отвечала только загадочной улыбкой.

Кончался октябрь. Начался сезон туманов. Соседние острова скрылись из вида. Я по-прежнему не знал, что именно мама задумала, но уже понимал, когда она собирается начать действовать. В конце октября отмечается праздник Самайн, один из четырех великих праздников Колеса Года. Время это священно для сил земли и неба. Самайн — это ночь, когда открываются врата между мирами. Этой ночью мертвые возвращаются в мир живых, и для них оставляют места за пиршественным столом. Но это — самое малое, чего можно ждать от Самайна. В эту ночь проводят самые сильные ритуалы, в эту ночь сбываются самые черные желания, такие, о которых не принято говорить. Вот этой ночи и ожидала леди Моргауза.

В день Самайна я пришел к ней в покои на урок, как обычно. Большую часть занятий заняло чтение. Леди Моргауза купила у странствующего торговца римскую поэму «Энеида». Покупка обошлась в десять коров золотом. В библиотеке мамы я знал семнадцать книг, стоивших баснословных денег. Я прочитал их все. Но «Энеида» понравилась мне больше остальных, хотя в книге было полно странных имен людей, о которых я раньше ничего не слышал. Конечно, это мешало пониманию. К сожалению, у нас оказалась только первая часть, первые шесть книг, и к вечеру мы почти дочитали их.

Я разгладил страницу и начал перевод заново:

— Так… жрица? Или прорицательница?

— Или бард, — тихонько подсказала леди Моргауза. — Как наш Орлам.

— Аверн — это Йфферн, ведь правда? — догадался я. — Потусторонний мир?

Мама кивнула, глаза ее при этом оставались холодны, но в них мелькала легкая усмешка. — Это пугает тебя, мой ястреб?

Я положил руку на страницу, кивнул, но прочитанное беспокоило меня.

— «Спуститься нетрудно…» Но она говорит, что обратная дорога намного труднее?

Леди Моргауза внимательно смотрела на меня.

— Хорошо, хватит на сегодня, — решила она. — Ну и что ты теперь думаешь об Энее, мой ястреб?

— Он... во всем полагается на свою мать, богиню. По правде сказать, он мне не очень нравится. Ну, не так сильно, как Кухулин, Коннал Сирнах или Найси из Уснехов.

— Стало быть, ты считаешь, что полагаться на мать не стоит? — спросила она со смехом. Я смотрел на нее и чувствовал, как щеки мои заливает краска.

— Она была не такой богиней, как ты, — тихо пробормотал я.

— О! Красиво сказано! Эней слаб, как и его мать Венера. И все же римляне считают это своей величайшей поэмой. Римляне — скучные люди, куда им понять глубины вещей, страсти души. Они построили сильную империю на крови людей, и дороги у них хорошие, а в остальном… Ты знаешь, что Артур наполовину римлянин?

— Как это может быть? Ведь римляне давно ушли?

— Ушли их легионы. Феодосий так и сказал: «Легионы ушли. Мы больше не будем вас защищать Защищайтесь теперь сами». Он обращался ко всем британским провинциям. Но память о римлянах осталась, и остались люди, которые хотели бы возродить павшую империю. На юге многие до сих пор думают, как римляне. И Артур знает это. Вот почему он ведет бриттов против саксов: хочет оберечь последний оплот империи от варваров, один народ защищается от другого. Он не понимает, что Британия — вовсе не более единый народ, чем саксы. У него вообще своеобразный взгляд на вещи. Да и слабостей у него немало. Я их знаю. Я знаю Артура. — Она замолчала, улыбаясь каким-то своим мыслям, а после долгой паузы продолжила совсем другим, деловым тоном. — Возвращайся сюда сегодня вечером. Ты пройдешь посвящение. Обретешь настоящую Силу. Сегодняшняя ночь хороша для этого. Пусть тебя примет Тьма, сын мой. Тогда ты поймешь и мою силу. После сегодняшней ночи ты будешь располагать такой же.

Я кивнул, поклонился и вышел из комнаты. Я оседлал лошадь и отправился в долгую прогулку по берегу. Я не мог оставаться в Дун Фионне. Прогулка не принесла мне успокоения. С каждым шагом лошади я боялся все больше. Как известно, неведомое пугает сильнее, чем зримое и понятное. Я уже глубоко заглянул в Тьму, и она пугала меня. Да, я хотел походить на мать, хотел владеть Силой и с ее помощью победить страх. Однако выяснилось, что как раз Сила и пугает меня больше всего. Я не знал, чего мне ждать от сегодняшней ночи.

Я глубоко задумался и не сразу сообразил, что лошадь несет меня прямо к Ллин-Гвалх. Впрочем, почему бы мне и не посетить некогда любимое место?

Я добрался до края обрыва, туда, где ручей падал вниз, причесывая своими чистыми пальцами и без того перемытый гравий. Легкий туман придавал холмам мягкий зеленый оттенок. Казалось, вдалеке они растворяются в таком же нежном небе. Море билось о берег с вечным постоянством, временами ритм его совпадал с ударами моего сердца. Удивительно, но раньше я такого не замечал.

Я спешился и привязал лошадь, а затем стал осторожно спускаться по тропинке.

Внизу все неожиданно оказалось меньше, чем я помнил: и пляжик, и прудик, и ручей… Должно быть, я вырос с тех пор, как приходил сюда в последний раз. Но на красоту этого места время не повлияло. Мои детские мечты все еще жили здесь и, казалось, вовсе не утратили своей былой яркости, во всяком случае, без труда соперничали с нынешними. Бассейн под водопадом оставался таким же глубоким и чистым, дно его выстилали обкатанные водой округлые камни. Море все так же набегало на пляж, шипело и вздыхало в камнях. Крепкий морской запах сегодня казался мне печальным. Чайка пролетела над головой, протяжно крича и покачиваясь на воздушных волнах. Из тумана ей ответили другие птицы.

Я подошел к бассейну, встал на колени и напился холодной вкусной воды. Водное зеркало отражало лицо парня лет четырнадцати или чуть постарше. Буйные черные волосы сдерживает ремешок из потертой кожи. С лета еще оставался легкий загар, придававший коже смуглый оттенок, лицо напоминает мамино. Задумчивое лицо… Темные глаза отражения словно пытались заглянуть мне в душу, пытаясь понять причину беспокойства. Да только темно было у меня на душе. Кто этот Гавейн? У него есть имя, но что оно означает? К чему обязывает? Я не понимал.

Я откинул голову и посмотрел в серое небо. На память пришли мечты о великом воине, ночные сны, в которых часто появлялся меч, горевший каким-то неземным огнем… а еще песня, звучащая словно бы из воздуха, и дивный перебор струн арфы. Я вспомнил, как строил здесь лодочки, как отправлял их в море, мечтая о Земле вечной молодости. Покои бога Луга со стенами, украшенными золотом и белой бронзой, с крышей из соломы с птичьми перьями. Море тяжело ударялось о берег, кричали птицы. Когда же и где же началась Тьма, подумал я. Я чувствовал себя мужчиной, оглянувшимся на собственное детство, и задавался вопросом, действительно ли можно быть мужчиной в четырнадцать лет, и что я потерял, оставив детство позади? А чайки кричали и кричали… Сегодня все кончится. Сегодня вечером.