Изменить стиль страницы

Глава 1

Утром, в день моей свадьбы, я проснулась от того, что кто-то постучал в мою дверь.

— Вставай, София! — позвала одна из моих тетушек.

Я застонала и перевернулась.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли мои подруги и члены семьи. Они вытащили меня из постели и бросили в ванну. Мою кожу скрабировали до красноты, ноги натирали воском до крови. Мои волосы дергали и расчесывали, вкалывая шпильки в кожу головы, чтобы добиться совершенства.

Мой комфорт не имел значения.

В конце концов, это был день моей свадьбы.

Не было никакого волнения. Вместо этого каждая женщина занималась своим делом, избегая смотреть мне в глаза. Не было никаких заверений. Не было нежных прикосновений или объятий.

Я была на сотнях свадеб и несколько десятков раз присутствовала на утренних сборах невесты. Даже если невеста нервничала по поводу предстоящего бракосочетания, общее настроение было восторженным. Новый союз, новая семья — это всегда повод для празднования.

За исключением моего случая.

Мой брак был больше похож на ритуал жертвоприношения, где девственницу убивают во имя языческих богов.

Я наблюдала за своими друзьями и семьей через зеркало. Даже Елена Агостино, которая всегда была такой прямолинейной, отказывалась смотреть мне в глаза.

Кэт встретилась бы с моим взглядом.

Мои глаза закрылись.

Моя сестра никогда бы этого не допустила. Ни для себя, ни для меня. Она всегда была сильнее, умнее. В то время как я часто избегала огорчать отца, то Кэт сожгла бы наш дом, протестуя против моего брака.

Даже если бы ей это не удалось, она была бы здесь, со мной. Заставляя меня смеяться, щипая меня за щеки.

Или, по крайней мере, встретилась бы с моим взглядом.

— Почему все такие серьезные? — слова покинули меня прежде, чем я успела их остановить. — Мы не на моих похоронах.

— Еще нет, — Елена захихикала.

— Замолчи, Елена, — раздался резкий голос одной из моих тетушек.

Я натянуто улыбнулась и повернулась на своем месте. Парикмахер раздраженно фыркнула.

— Тетя Кьяра, расскажите мне о вашей новорожденной внучке. Я слышала, она прекрасна.

При упоминании о новом ребенке в комнате быстро оживились разговоры. Я с облегчением отвернулась и позволила парикмахеру закончить свою работу. Слушать разговоры моей семьи было утешением, даже если они были очень осторожны в упоминании меня или моей свадьбы. Или что-либо связанное с Роккетти.

Их имя было у всех на устах, но никто не осмеливался ничего сказать.

В конце концов, пришло время одеваться. Мое свадебное платье было самым лучшим из того, что я когда-либо носила, и все проводили пальцами по шелку, пытаясь впитать его красоту. Оно было с длинными рукавами, высоким воротом и плотной юбкой, которая расширялась в длинный белый шлейф. Крошечные кружевные детали украшали манжеты и отделку.

Мои волосы были убраны назад в золотистые локоны и украшены маленькой диадемой, которая удерживала длинную фату на месте.

Я смотрела на себя в зеркало, пока фата натягивалась на мое лицо.

— Ты выглядишь очень красиво, София, — мягко сказал кто-то.

Я выглядела как невеста.

Так много раз я задыхалась от благоговения и удовольствия при виде прекрасной невесты. Вся в белом, в самом лучшем платье. Я даже плакала, когда видела, как моя кузина Беатрис Тарантино идет к алтарю, такая грациозная и элегантная.

Но увидев себя... я почувствовала только страх.

— Твой букет, София. — Елена передала мне букет цветов.

Мои пальцы замерли, прежде чем я смогла прикоснуться к нему.

Букет был оплачен им. Было принято, чтобы жених оплачивал букет своей невесты. В каком-то смысле это была первая вещь, подаренная мне. Обручальное кольцо было семейной реликвией.

Как ни странно, это был красивый букет. Каскад белых роз, лилий и гипсофил. Все они были перевязаны шелковой лентой.

— София? — позвала Елена.

Я с улыбкой взяла его у нее. Теперь я была полностью готова.

— Спасибо.

— Тебе не нужно меня благодарить, — это все, что она сказала.

В дверь тихонько постучали.

Каждая женщина выглядела так, словно хотела сказать что-то еще, но отказалась от этого. Уходя, они крепко обняли меня и поцеловали. Осторожно, чтобы не испортить вид, на создание которого ушли часы.

Елена сжала мою руку. Она ничего не сказала.

Дверь щелкнула, и вошел мой отец. Он был не очень высоким мужчиной, и эту черту я унаследовала от него. На самом деле, мы с папой были очень похожи внешне. С одинаковыми светлыми волосами, медово-карими глазами и карамельной кожей, мы оба выглядели как будто осыпанные золотом.

Увидев меня, он прижал руку к груди. На нем был его лучший костюм.

— Ты прекрасно выглядишь, bambolina (прим. с итал. «малышка»), — пробормотал он.

— Спасибо, папа.

Немного грусти появилось в его глазах, когда он рассматривал меня. Папа извинялся за этот брак, как ни странно.

Я надеялся на кого-то более мягкого для тебя, bambolina, сказал он мне в тот день. Наличие члена семьи в могущественном семействе Роккетти означало большие успехи в бизнесе, но папа, казалось, смирился с этим соглашением. Но не настолько, чтобы отвергнуть мою руку.

Папа шагнул вперед.

Bambolina…

— Все в порядке, папа, — я улыбнулась ему.

Он глубоко вздохнул и сжал мою руку.

— Ты всегда была такой хорошей девочкой, даже если я был немного снисходителен к тебе, — папа встретился со мной взглядом. — Если ты будешь хорошо себя вести, я уверен, что у него не будет причин наказывать тебя. Все, что тебе нужно делать, это вести себя хорошо.

— Знаю.

Папа протянул мне руку. Я взяла ее, благодарная за поддержку.

— Ты всё равно должна была выйти за кого-нибудь замуж, София. Я уже старый человек и не могу жить вечно, чтобы заботиться о тебе. Я знаю, что ты хотела иначе.

Так и было.

После смерти Кэт я надеялась, что папа позволит мне жить с ним. Заботиться о нем и домашнем хозяйстве в его старости. Но наш мир устроен иначе.

— Я буду навещать тебя, чтобы тебе не было одиноко, — пробормотала я. Мысль о том, что он один в этом большом доме, заставило мое сердце сжаться.

— Если тебе будет позволено, ты можешь приходить в любое время.

Если мне будет позволено.

Я проглотила эти слова.

Папа всегда был, пожалуй, немного снисходителен к нам с Кэт, считая воспитание детей женской работой и не утруждая себя этим. Наша дисциплина была предоставлена нашим няням и мачехам. Но мы быстро усвоили, что если мы обращались к папе перед наказанием, то, как правило, несколькими легкими словами его удавалось убедить отпустить нас.

Я знала, что так бывает не со всеми отцами и дочерьми.

Особенно это было не так с мужем и женой.

Папа повел меня через весь дом, помогая на лестницах и в дверных проемах. В конце концов, мы дошли до машины, стоявшей на улице, и он помог мне сесть в нее.

Мужчина на пассажирском сиденье обернулся. У него была твердая челюсть и лысина. На коленях у него лежал дробовик.

— Готовы, мэм?

— Простите, я вас не узнаю. Вы новенький? — я улыбнулась в знак приветствия, пытаясь привести в порядок свои юбки.

Он подмигнул мне: — Нет, мэм. Я работаю на мистера Рокетти в его службе безопасности. Для меня большая честь защищать вас.

Теперь настала моя очередь удивленно моргать. Безбожник уже послал ко мне свою охрану? Мы еще даже не дошли до церкви.

Я быстро оправилась: — Спасибо, мистер…

— Оскуро, мэм. Франческо Оскуро.

— Что ж, спасибо, мистер Оскуро. Я полагаю, вы предпочли бы быть со своим Капо (прим. возглавляет группу солдат, несет ответственность за криминальную деятельность в определенном районе города). — Я тепло улыбнулась ему.

Оскуро, казалось, порозовел, прежде чем повернуться на своем месте и дать сигнал водителю завести машину.

Я наблюдала за улицами, пока мы въезжали в город. Я выросла недалеко от Чикаго, поэтому у меня было лишь базовое представление о городе. Но я знала, где находится церковь. Мы посещали одну и ту же церковь каждое воскресенье всю мою жизнь. Я видела там свадьбы и похороны, и теперь настала моя очередь.

Я сглотнула.

Мой взгляд метнулся к папе.

Возможно, все это был странный сон, подумала я. Может быть, через минуту я проснусь и расскажу Кэт о своем кошмаре, в котором мне пришлось выйти замуж за принца Чикаго.

Но я не проснулась, и машина продолжала двигаться в сторону церкви.

Как только церковь появилась в поле зрения, я начала ощущать реальность.

Церковь была красивым зданием. С высокими шпилями, арками и изогнутыми крышами. К дверям вели огромные ступени, а стены украшали прекрасные витражи. Снег падал на землю, но от машины до дверей церкви была проложена хорошо утоптанная дорожка.

Я отвернулась от церкви, как-будто могла изгнать ее из своего существования, если бы не смотрела на нее. Я пробежалась глазами по морозной улице, обращая внимание на скелетные деревья (прим. омертвевшие деревья) и Dodge Charger (прим. марка машины) в конце дороги.

— Пойдем, bambolina, — папа открыл дверь и вышел.

Холодный воздух ворвался внутрь, и я задрожала, несмотря на все мои слои одежды. Папа помог мне выйти из машины, крепко держа, пока я пыталась удержаться на земле.

Оскуро уже вышел, прижимая пистолет к груди: — Сюда, мэм.

Папа повел меня за Оскуро, который открыл перед нами двери. Внутри церкви было намного теплее, и я слышала тихую болтовню гостей за стенами. Оскуро оставил нас, тихо проскользнув в двери. Он должен был дать понять Роккетти, что я здесь — отсутствие невесты омрачило бы праздник.

Мы ждали у двух больших дверей, слушая как девочки-цветочницы и мальчиками-пажи, идут к алтарю. В ответ раздавалось воркование.

Я посмотрела на стену.

По ту сторону стены меня ждал монстр. Он привяжет меня к себе, отвезет домой и сделает из меня жену. Потом я забеременею и буду вынуждена жить в рабстве.

— Папа, — я сжала его руку.

— София, — его тон был предупреждающим. Он смотрел мне в лицо.

— Пожалуйста… — я нервно посмотрела на двери. — Я выйду замуж за любого другого. Только не за него.