— И будешь прав, — я рассмеялась. Как только это прозвучало, я сделала паузу. Стояла ли я здесь, обсуждая случайные темы с Безбожником? Неужели он убаюкивал меня чувством безопасности? Когда он решит наказать меня?

Его темные глаза блуждали по мне: — Ты снова боишься меня. Я вижу. — в его голосе не было ни грусти, ни радости по этому поводу.

— А я не должна бояться? — прошептала я.

— Здравый смысл говорит, что должна, — ответил Алессандро.

Я покачала Фрикадельку на руках: — То, чего мне не хватает в здравом смысле, я компенсирую манерами.

Могу поклясться, что Алессандро почти улыбнулся. Или, возможно, я действительно схожу с ума. Это объясняет, почему я продолжаю возражать своему мужу.

Алессандро еще раз осмотрел кровать. На его лице появилось хищное выражение.

Мой желудок сжался.

— Мы будем... — я запнулась, не в силах произнести ни слова.

Он повернулся ко мне, медленно и осторожно.

— Мы будем трахаться? — сказал он. — Это то, о чем ты хотела спросить?

Я покачала головой.

Алессандро оживился. Он подошел ко мне. Я отступила назад, но ударилась об окно позади себя. Прохладное стекло прижалось к моей коже, что противоречило огромному теплому мужчине, который смотрел на меня сверху. Алессандро положил руку по обе стороны от моего лица и наклонился, чтобы встретиться с моими глазами.

Я едва могла дышать.

— Как твой муж, я имею право обладать тобой. Я могу взять тебя прямо сейчас, и это будет моим правом.

Я сглотнула: — Ты собираешься?

На его лице появилась ухмылка. В этом не было ничего забавного: — Нет. Пока нет. Не сейчас, когда ты физически не готова к этому, — он протянул один из своих больших пальцев и провел им по моим волосам. — Я бы не хотел навредить своей новой невесте. Во всяком случае, не так скоро.

Он не собирался спать со мной снова, пока я не исцелюсь? Исцелюсь от огнестрельной раны или от нашего предыдущего сеанса?

Алессандро наклонился ближе, и на мгновение я с ужасом подумала, что он собирается меня поцеловать. Вместо этого он прижался носом к моей щеке, вдыхая мое дыхание: — Ты так боишься. Даже когда меня нет в комнате, я слышу, как ты аккуратно кладешь вещи и говоришь тихо, чтобы не разбудить зверя.

— Это твой дом, — пискнула я. Его присутствие было слишком сильным. Слишком горячим, слишком большим... — Я не хочу быть грубой.

— Нет, — мягко рассмеялся он. — Ты никогда не хочешь быть грубой, не так ли? Твои манеры образцовы, поведение безупречно, а внешность идеальна. Ты безупречна, не так ли? Как дрессированная обезьяна.

Я прикусила язык. Быть женщиной в этом мире — тяжелый труд, и даже я спотыкалась несколько раз в день.

— Тебе нечего сказать? Конечно, нет. — Алессандро отступил назад и встретился с моим взглядом. — А я-то думал, что ты скрываешь что-то уродливое под этой золотой внешностью.

Я посмотрела на него в ответ: — Я твоя жена. Я живу, чтобы создать твой дом и твоих детей.

Он усмехнулся. Зрелище было диким и ужасающим: — Как скажешь.

Алессандро отстранился от меня, освобождая из тюрьмы своих рук. Я втянула воздух сквозь зубы, чувствуя сильное головокружение. Фрикаделька в моих руках, казалось, тоже расслабился.

— Спокойной ночи, — он сказал это так, как-будто ему было совершенно наплевать на то, как я сплю. Я смотрела, как он идет к двери. — Завтра тебе предстоит еще один утомительный день в роли миссис Роккетти.

Дни утекали как вода.

Каждый день я занималась своей жизнью в парализующем страхе, наблюдая за Алессандро в поисках любого признака того, что он может причинить мне боль. С момента пробуждения, оставшись одна, я избегала его весь день, что было несложно, когда он работал вне дома до самого ужина. За ужином мы обменивались вежливыми, но напряженными светскими разговорами об ужине и погоде.

Каждую ночь я ложилась в свою кровать и смотрела на дверь, пока усталость не тянула меня в темноту.

Только великолепный Фрикаделька, который трижды мочился в доме и вдвое больше раз какал, приносил мне хоть какое-то подобие расслабления. Даже если он был символом чего-то большего, он не мог говорить. Поэтому Фрикаделька был свободен от роли шпиона.

В начале февраля выдалось несколько редких теплых дней, и я выбрала это время, чтобы вывести Фрикадельку на небольшую прогулку. Он выглядел так мило в своих маленьких ботинках, что я чуть не расплакалась.

Оскуро взглянул на него и покачал головой.

— Вы не думаете, что Фрикаделька выглядит лихо?

Я рассмеялась: — Я думаю купить ему маленькую шапочку.

— Как считаете нужным, мэм, — но по тону Оскуро стало ясно, что он думает на самом деле.

Я снова рассмеялась.

Весь Чикаго, похоже, был такого же мнения обо мне и вышел на улицу. Слой снега все еще покрывал все вокруг, но было приятно почувствовать солнце на своем лице, даже если оно мало помогало бороться с моим замерзшим носом.

Оскуро шел рядом со мной, грозный и бдительный.

Я попыталась завязать разговор, но, как обычно, Оскуро не захотел. Я не хотела надоедать ему разговорами, поэтому прикусила язык, чтобы не болтать.

Когда мы дошли до другого конца парка, я заметила общественный туалет: — Оскуро, ты не мог бы присмотреть минутку за Фрикаделькой? Мне очень нужно в туалет.

Оскуро поджал губы, но кивнул. Он прислонился к туалету, выглядя немного жутковато. Я вздохнула, но не сказала ему, чтобы он отошел. Не похоже, чтобы он это сделал.

В туалете было холодно, но пусто. Я быстро сделала свои дела, а затем поспешила к раковине. Тонкий слой грязи покрывал всю внутреннюю поверхность.

Не будь такой высокомерной, сказала я себе.

Открылась дверь, как я предполагала, чулана, и вошел мужчина.

— О, сэр, кажется, вы ошиблись. — я рассмеялась.

Мужчина подошел ближе ко мне и показал значок: — Специальный агент Тристан Дюпон, ФБР.

Мой желудок сжался: — Я не уверена, чем я могу вам помочь, агент.

— Вы София Падовино, да?

Я осмотрела Дюпона. Он выглядел как федерал, в своей синей рубашке на пуговицах и брюках. Его ботинки были изношены, а светлые волосы аккуратно зачесаны назад. На самом деле он выглядел не очень старым, возможно, на несколько лет старше меня, но точно моложе Алессандро. Но, несмотря на то, что он был полицейским, он неплохо выглядел.

На самом деле, он был довольно красив. Он напоминал мне балтийского викинга.

— Простите, сэр, но я должна идти...

— Я работаю со специальной оперативной группой, чтобы помочь разоблачить преступные группировки Чикаго. Мы знаем, что вас принудили к браку с Алессандро Роккетти, и мы знаем, что он не очень хороший человек. Если вы будете работать с нами, мы сможем предложить вам защиту и новую жизнь, свободную от всего этого. Разве не этого вы хотите? Быть свободной?

Я уставилась на него: — Агент Дюпон, я не знаю, почему вы считаете, что я могу вам помочь. Я ничего не знаю о преступных группировках Чикаго.

— Не прикидывайтесь идиоткой, — сказал Дюпон, глядя на меня раздраженно. — Я имел в виду то, что сказал, мы можем защитить вас. Мы и раньше прятали и оберегали людей, и мы можем спрятать и вас. Все, что вам нужно сделать, это работать со мной.

Я забрала свою сумку с раковины: — Я бы хотела помочь, но мне действительно пора идти.

Дюпон шагнул к входу, преграждая мне путь. Мое сердце начало биться быстрее.

— Я предлагаю вам пропустить меня, агент Дюпон.

— Или что, миссис Рокетти? — спросил он. — Мафия не учит своих женщин драться.

Я уставилась на него: — Зачем мне уметь драться, сэр? Теперь я прошу вас, пожалуйста, дайте мне пройти.

Дюпон выглядел разочарованным. Во мне? В себе? Я не была уверена. Он достал из заднего кармана визитку и протянул ее мне: — Если вы передумаете, пожалуйста, не стесняйтесь, позвоните мне.

Я не взяла ее: — Не думаю, что мне это пригодится. Извините...

Он шагнул в сторону, блокируя меня.

Я даже не подумала, просто закричала: — ОСКУРО!

Прежде чем Дюпон успел понять, что я крикнула, в туалет ворвался Оскуро, с Фрикаделькой в правой руке и пистолетом в левой. Увидев Дюпона, он зарычал, как зверь.

— Осторожно, — предупредил Дюпон. — Я все еще федеральный агент.

— Агент Дюпон как раз уходил, — сказала я. — И если он знает, что для него хорошо, он больше не будет меня беспокоить.

Дюпон посмотрел на Оскуро. Потом он посмотрел на меня. Его глаза умоляли меня пересмотреть его предложение, но я отвела взгляд.

Через секунду он ушел. Оскуро смотрел, как он выходит через вторую дверь, его челюсть была сжата.

В тишине уборной я потерла лицо. У меня было непреодолимое желание заплакать, что было просто смешно.

— Мэм? — спросил Оскуро.

Я подняла голову: — Прости, Оскуро. Я не собираюсь плакать, правда...

Он переступил с ноги на ногу: — Дело не в этом, мэм. Просто... я должен отвести вас прямо к Капо. Он должен знать все, что произошло.

— Конечно, — я запнулась. — Конечно. Где он?

— На спидвее (прим. скоростной трек), мэм.