Я уставилась на нее.

— Тогда что случилось? — Некоторое время она не смотрела на меня. — Что?

— Он писал.

— Он писал?

— По крайней мере, раз в месяц. Он присылал открытки на ваш день рождения. На Рождество. — Дрожащими руками она открыла свою черную кожаную сумочку и достала толстую пачку конвертов, перевязанных широкой красной атласной лентой.

— Господи, мама, — воскликнула я, когда она передала их мне. — Что, черт возьми, ты натворила?

— Он писал каждый год...

— О, боже...

— …чтобы убедиться, что у тебя есть его последний адрес на случай, если ты захочешь...

— Мам, что за...

— связаться с ним. А в последнем он спросил, есть ли ты на Фейсбуке или в Твиттере. И я порадовалась, что ты унаследовала от меня свою сдержанность. — Когда ее глаза снова встретились с моими, я уставилась на нее, не в силах подобрать слова. — Поговори со мной, Эбигейл. Пожалуйста.

Я несколько раз открывала и закрывала рот, предложения кружились в моей голове, как мини-торнадо, но ни одно из них так и не вырвалось из моих губ.

— Зачем ты это сделала? — спросил я, проведя кончиком пальца по аккуратному почерку отца. — Зачем?

Ее голос прозвучал едва слышным придушенным шепотом.

— Чтобы наказать его. Сделать ему больно.

— Но ты причинила боль и нам. Мне и Тому. Мы думали, что папе все равно. Мы думали, что он забыл о нас. Мы думали, что он умер. Он хоть знает о Томе?

— Я отправила ему письмо через несколько месяцев после аварии.

— Что ты сделала? — Я вскинула руки в воздух. — Прости, но кто, черт возьми, дал тебе на это право? Кто, по-твоему, ты...

Последний раз я видела, как моя мать плачет, когда она стояла в моей больничной палате, за мгновение до того, как сказала, как сильно меня ненавидит. Я хотела ненавидеть ее, ненавидеть, но все, что я видела перед собой, была усталая, одинокая, больная старая женщина. Прошли годы с тех пор, как я смотрела на нее больше нескольких секунд. Ее волосы, которые уже должны поседеть, все еще оставались насыщенного оттенка светлого блонда, убранные в тугой пучок, что делало ее скулы более высокими и рельефными. Я обратила внимание на ее прямую спину, на то, как она сидела на своем сиденье, сцепив колени и ступни, как будто готова в любой момент принять королеву.

Глядя на нее, я поняла, что мама никогда не чувствовала себя достаточно хорошей, всегда считала себя неполноценной, постоянно находилась начеку с такой сильной защитой, что оттолкнула от себя мужа, детей и всех окружающих. У нее никого не осталось. И теперь она умирала. Одна.

— Я не знаю, что сказать, — прошептала я.

— То, что я сделала, неправильно, Эбигейл. Я знаю это. — Она достала из сумки салфетку и вытерла глаза. — Но, когда твой отец ушел... Мысль что я потеряю тебя и Тома, что вы можете уйти с ним... Мне было так страшно. — Я смотрела, как еще одна слеза скатилась по ее щеке, оставив на ней полоску туши. — Я так боялась, что потеряю вас обоих. А потом это все равно случилось.

— Но ты не теряла меня. Ты меня оттолкнула. После ухода отца ты стала такой холодной, а когда Том... — Я на секунду закрыла глаза ладонями. — То, что ты сказала в больнице... Но я знаю, как много Том значил для тебя.

— Я любила вас обоих одинаково, Эбигейл.

Я слегка улыбнулась.

— Мне казалось, ты обещала говорить правду.

Она вздохнула.

— Я так часто видела себя в Томе — хорошие стороны. Но ты... — Она сделала паузу. — Ну... мы с твоим отцом шутили, что ты очень похожа на него.

— Что? Лживая, изменяющая сволочь? — Не то что я могла это оспаривать.

— Нет, Эбигейл, — возразила мама. — Умная, независимая и веселая. Упрямая и своевольная, но мне это в нем нравилось. И когда он сказал, что уходит, что встретил любовь всей своей жизни и не может жить без нее, я думала умру, потому что именно такие чувства испытывала к нему.

— Я понятия не имела. Вообще.

— Знаю, это так сложно для тебя, но мне необходимо было сказать, прежде чем я...

Я смотрела на нее, чувствуя себя снова ребенком.

— Но что нам теперь делать?

Мама протянула руку и положила ее на мою, и впервые за много лет я не шарахнулась от ее прикосновения.

— Прочитай письма. Свяжись с отцом. Но больше всего, Эбигейл, Эбби, я хочу, чтобы ты освободилась от чувства вины.

Я прикрыла рот рукой и на секунду закрыла глаза, затем тяжело сглотнула.

— Я не могу, мама. Я просто не могу.

— Можешь. Тома уже так долго нет... Я перестала винить тебя. Ты никогда не хотела, чтобы это случилось. — Она села обратно в кресло. — И ты тоже должна перестать винить себя.

— Это не так-то просто, не находишь?

— Обещай мне, что будешь стараться. Жизнь слишком коротка, поверь мне. И у тебя есть замечательная дочь и муж, который боготворит тебя. — Она посмотрела на меня. — Я завидую тебе.

Я рассмеялась.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Мама нахмурилась.

— Почему? Что-то не так?

— Как ты можешь думать, что имеешь право спрашивать? — Я закрыла глаза, выдохнула и открыла их снова. — Прости.

— Нет, я заслужила это, и даже больше. — Она встала. — Мне пора.

— Ты можешь остаться, — предложила я. — У нас есть свободная комната.

Мама улыбнулась.

— Я забронировала отель. Подумала, что дам тебе немного времени, чтобы... — Она жестом указала на стопку конвертов, все еще лежащую у меня на коленях.

— Нет, мама. Не уходи. Я бы хотела, чтобы ты осталась.

Она посмотрела на меня на мгновение.

— Ну, в таком случае, — проговорила она, — я бы тоже хотела остаться.