УТРО
Ночь на Командорах короткая и светлая. Не успеет солнце погрузиться в воду у северного мыса, как снова светлеет, и от далёких Алеутских островов идёт новый день.
Эти час-два голубых сумерек прекрасны. Если нет тумана и воздух прозрачен, то всю ночь дрожит над водой жёлтая цепочка огней села Никольского - единственного поселения на островах. Там кто ещё не успел лечь, кто уже встал. Вот над бухтой вспыхнул зелёный огонёк - отошёл от причала катер: рабочие-алеуты едут на лежбище. Вот огонёк исчез - катер зашёл за остров Топорков. Вот появился снова, уменьшился и пропал...
Над горизонтом выкатилось солнце. Стылая стальная вода неподвижна. В Никольском закурчавился один дымок, другой...
ЧЕЛОВЕК И КОТИК
На прощание Чугунков рассказал мне про лежбище - какое оно зимой.
Как-то остался он тут до декабря. Зима была недружная: снег то шёл, то таял. В вагончике сыро. Пляж голый. Котики уплыли. Остался только один самец. Здоровенный секач! Лежит на песке отощавший, ни жира, ни мышц. Все котики уже давно в тёплых краях, а этот - словно жалко ему уплывать! - то спустится в воду, то вылезет обратно на берег...
- Прихожу я как-то утром, - говорит Чугунков, - а его нет, уплыл. И снег в этот день такой пошёл! Всё занесло. И мороз ударил...
На следующий год Чугунков приехал на остров очень рано - только лёд сошёл. Стоит на лайде, смотрит в бинокль. Вдруг видит - чёрная голова! Плывёт какой-то зверь, отфыркивается. А это - котик. Доплыл, шумно вздохнул, вылез на берег и в самой середине пляжа самое лучшее место занял. Застолбил его! Для себя и для своей будущей семьи.
Лежит. Такой красавец, такой здоровяк! Откормился за зиму на южных харчах.
- Тут я и подумал: "Уж не ты ли это, мой друг, первым вернулся? Видно, крепко тебя назад тянуло..."
Так они вдвоём на берегу и просидели до вечера. Сидят и на море смотрят - кто приплывёт ещё?
А Р И Й К А М Е Н Ь
СНИМАТЬ СО СКАЛЫ
Я пришёл на причал узнать про теплоход. Настало время возвращаться с острова Беринга на материк.
На причале суетились матросы.
- Идёмте с нами! - крикнул старшина.
- Куда?
На катере тарахтел движок.
- Человека со скалы снимать.
Я сразу представил себе: кораблекрушение, один пассажир спасся, доплыл до скалы и теперь сидит там...
Раздумывать нечего!
Скоро я стоял, закутанный в плащ, на корме катера и смотрел, как уходит назад засыпанный углем и цементной пылью причал.
Катер описал по бухте полукруг, прибавил оборотов и побежал по свинцовой океанской воде наискосок от берега, туда, где на самом горизонте смутно чернел зубчик - скала Арий камень.
Арами алеуты называют морских птиц - кайр.
Катер шёл ходко, взбираясь с одной волны на другую. Берег, низкий, с заснеженными сопками, понемногу двигался, голубел, валился за корму.
Появились киты. Они неторопливо выдували вверх прозрачные белые фонтаны, неторопливо погружались и всплывали.
Стук мотора китам не понравился, и они ушли.
КАМЕННАЯ СТЕНА
Чёрный зубчик на горизонте поднимался, желтел и мало-помалу превратился в островок.
Когда мы подошли ближе, от него отделилась струя серого дыма. Она изогнулась, взмыла вверх и рассыпалась на тысячи белых и чёрных искр. Птичий гомон обрушился на катер. То, что я принял за струю дыма, было огромной стаей птиц.
Под их гвалт старшина повёл катер к берегу. Обрыв - метров сто. На узких каменных карнизах рядами тысячи птиц: белогрудые кайры, чёрные, как смоль, бакланы, серые чайки. Птицы сидели, прижимаясь к отвесной скале. Я сразу подумал: как это не падают в дождь и ветер с узких карнизов их яйца?
Отгрохотав цепью, ушёл в воду якорь. Новый взрыв беспокойства на скале. Несколько самых отважных чаек бросились к нам, с криком повисли над катером, загребая изо всех сил крыльями воздух.
"Людей на палубе мало, ружей нет". Чайки успокоились и унеслись прочь.
Но где же потерпевший кораблекрушение?
Два матроса спустили шлюпку, прыгнули в неё, наладили уключины. Следом прыгнул и я.
ЗЕЛЁНАЯ ПАЛАТКА
Ворочая тяжёлое весло, я посматривал через плечо на каменную стену и думал: "Как к ней подойти? Отвесная скала, у воды - острые, как собачьи зубы, раковины. Невозможно!.."
Но матросы ловко направили нос шлюпки в расщелину, он ткнулся туда, матрос выскочил на камень и отчаянно завопил:
- Конец!
Его товарищ швырнул свёрнутый в кольцо канат...
Вбив в трещину в скале обломок прихваченной с катера доски и привязав к ней шлюпку, мы отправились в путь по острову.
Сперва ползли на четвереньках, цепляясь руками за камни, потом выбрались на карниз, обогнули скалу. Карниз стал шире, появилась тропинка.
Наконец я увидел сорванный каблуком мох и отпечаток резинового сапога - след человека!
Мы вышли на другую сторону острова. Тут скала была не такая крутая, на ней - площадки, лужи, густая сочная трава.
И вдруг на одной из площадок я заметил грязное озерцо, а рядом с ним вылинявшую зелёную палатку.
От палатки к нам шла женщина. Она была в синем спортивном костюме и коротких резиновых сапогах. Копна чёрных волос развевалась по ветру.
- Долго же вы добирались! - крикнула она. - А я вас жду, жду.
Матросы кивнули ей как старой знакомой.
Женщина протянула мне руку.
- Эля Михтарьянц!
Никакого кораблекрушения.
"Вот так раз! - подумал я. - Она, как видно, жила тут и работала. Учёная".
ЖЕНЩИНА НА СКАЛЕ
Михтарьянц и верно оказалась учёным-орнитологом. На острове она прожила четыре месяца. Теперь настал срок уезжать.
Мы стали помогать ей собирать вещи.
Набежал дождь. Он посыпался из ясного неба мелкой водяной крупой и кончился так же неожиданно, как начался.
Когда постель и одежда были увязаны, Эля принялась складывать приборы и журналы с записями - их она не доверяла никому. А мы с матросами отправились бродить по острову.
С камня на камень, с камня на камень - камни мокрые, загаженные птицами, скользкие.
КАЙРЫ И БАКЛАНЫ
Вот и вершина острова, самая макушка скалы:
Здесь на крошечной, с ладонь шириной, площадке сидела кайра. Увидев меня, она по-змеиному зашипела, нехотя снялась и, распластав крылья, уплыла вниз, где лучилась и сверкала солнечными искрами вода.