Я сказал и подумал, что Букину и Лизе незачем останавливаться у кого-то на один день.
Просто мне хотелось ободрить старуху. Уж очень невесёлой она выглядела.
ПОД ВОДУ
На катер для меня притащили легководолазный костюм и помпу.
- Только сначала сдашь зачёты, изучишь правила, тебя осмотрит врач, сказал Телеев. - Чтобы всё было в ажуре. А то отвечай за тебя.
- Отвечать всё равно придётся, - сказал Дед.
Он не очень-то верил, что на Чёрном море я уже опускался с аквалангом.
Для пробы меня опустили на пятнадцать минут около причала, на глубину три метра.
Сначала надели костюм. Он был как детская матрёшка: из двух половинок. Рубаха и штаны надевались на широкое стальное кольцо-пояс. Поверх пояса затягивалось второе кольцо. Половинки соединялись, прижимались друг к другу. Шлем у костюма был мягкий, похожий на капюшон, только с маской.
Меня одели и начали опускать. Опускали постепенно. Вода была мутная. Ничего, кроме обросшей ракушками причальной сваи, я не видел. С моря шла зыбь. Меня качало и ударяло о сваю. Стук головой, стук! Я сразу попросился наверх.
- Написано в инструкции: первый раз держать пятнадцать минут, ответил по телефону Телеев.
На шестнадцатой минуте меня вытащили.
- Вот теперь можешь опускаться. Снимай и рисуй под водой сколько хочешь! - сказал Телеев. - Самочувствие как?
- Ничего. Сваи у вас что - железные?
- Железные.
- Чувствуется!
ЕЩЕ ТЕЛЕГРАММЫ
Не успел я прийти домой, как мне вручили новую телеграмму:
ТВОЮ ТЕЛЕГРАММУ ПОЛУЧИЛИ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДРОБНОСТИ РАБОТЫ
МАМА ЗИНА
Я ответил:
НАЧАЛ СПУСКИ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ
КОЛЯ
"ВИСЮ"
Через два дня я опустился в водолазном костюме в море.
Мы работали у восточного берега острова.
Берег был пустынный.
На нём стояли, как изваяния, каменные столбы.
- На острове Пасхи в Тихом океане есть очень похожие фигуры, - сказал я, - только они изваяны рукой человека, а эти?
- Ветер да море, - сказал Телеев. - Бывает, заштормит, так их водой, как ножом, режет.
Он сидел на перевёрнутом ящике и отдыхал, прежде чем пойти второй раз под воду.
Одели и меня. Я взял фотоаппарат, мешочек из полиэтилена, выждал, когда запустят помпу, проверил телефон, закрыл окошко маски и полез за борт.
Последняя ступенька лесенки. Я шагнул вниз, за окошечком запузырилась вода.
Меня опускали, держа за шланг и сигнальный конец, Шапулин и Жаботинский.
Опускали быстро. Мимо прошёл чёрный катерный борт. Наискосок в сторону убежал якорный канат.
Из голубой тьмы вынырнуло и стало приближаться морское дно.
Я уже почти касался его ногами, как вдруг дикая боль вошла в уши. Будто в барабанные перепонки кто-то сунул по гвоздю и, проткнув их, стал сверлить мозг. Я закричал.
- В чём дело? - спросил Шапулин.
- Стой!
Спуск прекратили.
- В чём дело?
- Уши!..
Меня стали поднимать. Я не чувствовал ничего, креме боли в ушах. Только когда моё плечо стукнулось о дно катера, боль немного утихла.
- Ну как? - спросили по телефону.
Я молчал.
- Будете выходить?
- Повисю.
Я висел под катером, следил, как притупляется боль в ушах, и раздумывал: как надо говорить - "вишу" или "висю"?
Ни одного правила грамматики вспомнить под водой я не мог.
НАВЕРНОЕ, "ПОВИШУ".
- Давайте опускайте! - сказал я наконец. - Только осторожно.
Потихоньку, с остановками, меня опустили на дно.
Оно было покрыто крупной белой галькой. Кое-где среди камней росли кустики бурых водорослей. Пучеглазая камбала подплыла и легла рядом.
Она, наверно, первый раз в жизни видела человека.
Я присел на корточки, протянул руку и потрогал её. Рыбина не шевельнулась.
Я поднял бокс с фотоаппаратом, навёл его на камбалу, щёлкнул и сообразил, что не взвёл затвор.
Камбала терпеливо ждала.
Я снял её три раза подряд. Только тогда она уплыла.
ТОТ САМЫЙ ТРЕПАНГ
Кто-то схватил меня за ногу. Я вздрогнул.
Позади зелёной горой стоял Телеев. Через окошки в шлеме было видно, что он улыбается. На берегу или на катере я ни разу не видел, чтобы он улыбался, а тут под водой - пожалуйста!
Я уселся, вытянул ноги и стал фотографировать.
Я фотографировал, как работает водолаз.
Телеев брёл по дну, сильно наклонясь вперёд. Он шёл, как идут против ветра, рывками таща за собой шланг. В одной руке у него была питомза, в другой острый крюк с рукояткой - багорок.
Багорком он подбирал трепангов.
Трепангов было много. Они лежали толстые, шишковатые, припав плоскими животами ко дну.
Телеев подходил, накалывал трепанга, стряхивал его с багорка в питомзу. Мешок волочился за ним, как раздутая от проглоченной добычи змея.
Я пошёл было за Телеевым, но скоро отстал: не сразу понял, что идти надо, почти касаясь телом грунта, почти ложась и глубоко зарывая носки галош.
Каждый шаг давался мне с боя. К тому же я забыл, что меня держит на месте шланг.
- Потравить? - спросил наконец Шапулин.
- Потрави.
Он дал шлангу слабину, и идти сразу стало легче.
Я не захватил с собой багорок и помогать Телееву не мог. Я уселся около якоря. От него отходил вверх канат. Прямо надо мной на этом канате, как дирижабль на привязи, плавал катер.
Я снял его и стал собирать в пластмассовый мешок жителей морского дна.
Их я зарисую на палубе сразу же, как только поднимусь. Пока они живые, пока не изменили форму и цвет.
На камнях сидело несколько бурых актиний. При моём приближении они спрятали щупальца, сжались, замерли и стали похожи на грибы.
Лиловые, с красными пятнышками морские звёзды копошились среди камней.
Из-под одной звезды торчал белый раскисший хвост полусъеденной рыбины.
Я положил в мешок звезду, актинию, несколько трепангов.
Рядом с полусъеденной рыбиной лежал на гальке ещё один трепанг. Он был, наверное, дохлый или больной - бесцветный, желтовато-серый. Я не хотел его брать, но увидел, что шишечки на его спине шевелятся.
Бросил и его в мешок.
- Поднимаем! - сказал Шапулин.
Поднимали меня осторожно, с выдержкой.
На палубе я снял рубаху и привалился спиной к борту.
В ушах потрескивало.
Телеев был ещё на дне.
Он набрал уже третью питомзу.