Часть 3

ДЖОСИ

В эту ночь я остаюсь ночевать в пещере Чомпи. Нет, не то, чтобы мне не хотелось бы вернуться в свою собственную пещеру, но Тифф с Салухом, скорее всего, сейчас занимаются любовью — любовью всех любовей, а мне это слушать незачем. Только не сегодня, не тогда, когда из-за моего резонанса все мое тело терзается этой новоявленной болью и переполнено желанием. Я, пожалуй, могла бы погостить и в чьей-то пещере, но из-за этого могут возникнуть совершенно нежелательные вопросы, на которые мне не хотелось бы отвечать. Я крепко прижимаю к себе мохнатого двисти и даю ему слизывать соленые слезы с моих щек.

Этой ночью я позволю себе выплакаться. А завтра будет новый день.

Проснувшись на следующее утро, я чувствую себя слегка растерянной. Вонь свежего помёта двисти пахнет совсем рядом, напомнив мне о том, где я провела ночь, и я выползаю из-под позаимствованного мехового одеяла и потягиваюсь. Все мое тело лихорадит, а когда я сжимаю вместе бедра, чувствую, что моя киска промокла. Что ж, ну и пусть. Мне приходится с этим мириться, потому что я уже закончила рыдать над своей судьбой. Придется как-то выкручиваться. Каким-то образом.

Остальные жители пещеры уже заняты делами, и я слышу звуки снующих туда-сюда людей. Я складываю одеяло и открываю загон, чтобы выйти наружу. Чомпи протискивается мимо моих ног и, на бегу подпрыгивая словно на пружинах, уносится прочь, по всей видимости, чтобы найти свою любимицу, Фарли. Это существо намного преданнее — и более вонючее — собаки. Зато просто очаровашка. Сложно оставаться грустной, глядя, как его мохнатая задница вприпрыжку убегает прочь, и мое настроение немного улучшается.

— Где Джоси? — слышу я вопрошающий голос Тиффани. — Она пакует вещи?

Я выхожу в главную пещеру и вижу толпу людей, которые погружают собранные в корзины вещи на сани, приспосабливая к походу. Похоже, я проспала. Сегодня мы отправляемся обратно в главную пещеру, чтобы воссоединиться с остальной частью племени. Мне следовало бы радоваться. Дождаться не могу, когда смогу снова понянчить всех малышей и поболтать со всеми своими подружками, но мои мысли сейчас заняты совершенно другим.

Вопреки голосу разума, я обвожу взглядом пещеру в поисках знакомой пары рогов, бледно-синей кожи и угрюмого взгляда. Однако я нигде его не вижу, и меня охватывает внезапная острая боль разочарования, хотя и уверена, что это моя вошь лишний раз напоминает мне о том, чего добивается.

— Ах, вот ты где, — говорит Тиффани, поспешив ко мне с рюкзаком и моей меховой накидкой. Ее собственный рюкзак уже был закреплен у нее на спине, и на ней были походные шкуры. — Пошли. Не нам тянуть на себе сани, значит, нам нужно поторопиться и выдвигаться вместе с охотниками. Они дожидаются только нас.

— У тебя глазенки блестят, да хвост трубой, — поддразниваю я ее в то время, как она протягивает мне мои меховые накидки и помогает мне их надеть. — А я-то думала, что этим утром ты будешь зевать во весь рот.

Тиффани захихикала. Захихикала! Силы небесные! Практичная, напористая с девизом «я смогу все, за что возьмусь!» Тиффани, когда ее подкалываю, хихикает, словно глупая школьница.

— А где ты провела ночь? — спрашивает она.

— О, я просто в глубине пещер нашла тихое местечко и, свернувшись калачиком, уютно устроилась, — отвечаю я ей. — Не хотелось никого беспокоить.

— Глупышка. Ты же могла вернуться в пещеру.

И всю ночь выслушивать их стоны во время секса, пытавшихся (но безуспешно) вести себя тихо? Нетушки, спасибо. И уж тем более с учетом того, что моя собственная вошь супер-бешенная из-за гормонов.

— Мне показалось, что это не очень удачная идея.

Она помогает мне завязывать лямки рюкзака под грудью, но вдруг замирает.

— Ты… ведь не переживаешь из-за этого, да, Джо? — ее вошь-синие глаза, такие блестящие на ее красивом, смуглом личике, умоляюще смотрят на меня. — Я не вынесу, если что-то встанет между нами как подругами.

Мое и без того истерзанное сердце снова едва не разрывается на части.

— Не будь дурочкой, Тифф. Я люблю тебя и безумно рада за тебя и Салуха. Ты создаешь свою семью и у тебя пара, который тебя любит. Как же я могу не быть вне себя от радости?

— Потому что какое-то время были лишь мы вдвоем, и теперь я чувствую себя так, будто бросаю тебя. — Она улыбается мне кривоватой улыбкой. — Ты ведь знаешь, что можешь жить с нами в новой пещере, да? Салух уж точно возражать не станет.

— За меня не беспокойся, — говорю я ей, широко улыбаясь. — Все как-нибудь да утрясется.

И опять-таки, я с трудом подавляю в себе желание оглядеться в поисках Хэйдена. Жизнь вместе с ним была бы сущим кошмаром, — убеждаю я себя, крепко сжимая свои дурацкие бедра. — Он само воплощение сварливости.

Тиффани бросает на меня еще один обеспокоенный взгляд, и я крепко ее обнимаю. Ей ни к чему обо мне беспокоиться. У нее итак забот хватает. Я сжимаю ее руку и тяну ко входу в пещеру.

— Давай отыщем наши снегоступы и в путь. Уже дождаться не могу, когда наконец-то снова увижу всех, кто во вторых пещерах.

Тиффани заливается смехом, но позволяет мне тянуть ее за собой.

— Глупышка, ты же видела их всего пару дней назад.

— Да, конечно, но возможно у них уже родились детки, а дети, кажется, за одну ночь успевают вырасти.

Кроме того, у меня в мозгу прочно засели дети. Так было всегда. Я обожаю их нежный запах, обожаю то, как они вцепляются в тебя, словно ты самое важное, что есть в мире, обожаю доверие в их глазах. Я так отчаянно хочу своего собственного ребенка, ибо хочу для своего ребенка только добра, стараться ради него. Хочу, чтобы он рос в мире любви, где родители никогда не исчезают бесследно, где люди окружают лишь добротой, а дом наполнен ничем иным кроме радости, доброжелательности и любви.

Я хочу, чтобы у моего ребенка было все то, чего у меня никогда не было.

И я не уверена, будет ли все это у моего ребенка, будь его отцом Хэйден. Я не уверена, могу ли я спариться с ним без того, чтобы все это не потерять. Он — это все то, чего мне никогда не хотелось. Мне казалось, что моя вошь выберет мне пару, которая будет доброй, нежной и заботливой. Вместо этого я получаю ша-кхайского Оскара-Ворчуна*, только без мусорного бака.

*Прим.: Оскар-Ворчун (англ. Oscar the Grouch) — персонаж известной детской передачи Улица Сезам, монстр зеленого цвета (хотя в первом сезоне он был оранжевым). Оскар живет в мусорном баке и обожает коллекционировать всевозможные ненужные предметы. Больше всего в жизни он любит мусор, доказательством чего является его песня «Я люблю мусор». Оскар Ворчун — мизантроп. Его персонаж создан с целью научить детей уважению и терпимости и показать им, что ненависть и злость всегда приводят к краху.

Мы доходим до входа в пещеру, и словно мои мысли призвали его, Хэйден уже там, ждет рядом с Салухом. Его взгляд тут же направляется на меня и, уронив снегоступы, которые держал в руках, он убегает прочь, в снега.

Почему-то у меня защемило сердце. Я к тому, что от резонанса меня терзает еще и приступ похоти глубоко между моих бедер (благодарю тебя за это, вошь), у меня начинает тихонько напевать грудь, и мною овладевает… грусть.

При виде Салуха у Тиффани начинают блестеть глаза, и она буквально подбегает к нему вприпрыжку, несмотря на тяжелый мешок за спиной. Я иду следом за ней и подбираю брошенные Хэйденом снегоступы. Это же мои.

Он ждал меня.

Я уже сама не знаю, как я себя из-за этого чувствую.

Я подхожу к Тиффани и сажусь рядом с ней на камень, чтобы надеть снегоступы. Некоторые ждут перед входом в пещеру, а позади нас я слышу, как Кайра разговаривает с Аехако, плачь ребенка. Фарли тоже там, болтает со скоростью бури, а впереди Таушен, Хассен, и если сильно вглядеться в даль сквозь серость пасмурного дня, можно едва разглядеть удаляющуюся спину Хэйдена.

— Хэйден что... ушел? — спрашиваю я.

— Ммм, — отвечает Салух, кивнув головой. Встав на колени, он начинает привязывать снегоступы Тиффани к ее сапожку, словно влюбленный, кем он и является. — Сказал, что у него нет настроения для общения, поэтому пойдет разведать, что там впереди.

— Ооо... — моей воши это совершенно не нравится, и от разочарования она запускает тихое мурчание, как раз в тот момент, когда Салух разрывает один из ремешков кожаных сапожек Тиффани. Он встает и уходит за новым, и пока он этим занят, к счастью, моя вошь свыкается с мыслью, что Хэйдена здесь нет, и замолкает.

Тиффани оглядывается вокруг.

— Что это был за звук?

О-оу.

— Ты это о чем?

Я потираю живот. Мне придется притворяться, что у меня расстройство желудка, если я не хочу, чтобы меня разоблачили. Я не готова увидеть сочувствующее выражение лица Тиффани, когда она поймет, что из всех мужчин я резонирую именно Хэйдену.

— Мне показалось, я слышала… резонанс, — нахмурив брови, она оглядывает вход в пещеру, после чего переводит взгляд на меня. — Это была ты?

— Я тебя умоляю! — я выдавливаю из себя смешок. — Ты уверена, что где-то рядом нет твоего парня? — я указываю на Салуха, который стоит к нам спиной. Его хвост дергается, и я вижу, как она устремляет взор на его задницу. Я не могу упрекнуть ее за это. У него в самом деле отличная задница. — Вполне возможно, что его вошь после прошлой ночи не вполне удовлетворена.

Тиффани, опустив голову, снова заливается девичьим хихиканьем, и я слышу, как в ее груди начинается ее собственный резонанс. Меня гложет ревность. Хотя я очень счастлива за нее. Правда, счастлива. Просто мне грустно, что я сама так несчастна. Погрузившись в свои мысли, я потираю свою грудь.

Мгновение спустя возвращается Салух, и тут же Тиффани начинает напевать, словно кошка в течке. Она снова хихикает, и грудь Салух подхватывает песню.

А я? Что до меня, то меня уже тошнит. Они от счастья такие смешливо радостные, что это сводит меня с ума. Меня это бесит. Я хочу радоваться за нее. Правда, хочу. Но я потерялась в своих собственных мыслях, и ни одна из них не в восторге от перспективы просыпаться рядом с Хэйденом всю оставшуюся жизнь.