— Да, а почему нет?

Его губы скривились в подобие улыбки, но глаза оставались серьезными.

— Неужели в вас накопилось столько обиды за то время, пока вы были моей пленницей, что теперь вы не можете преодолеть желания сделать из меня своего безвольного пленника?

От такого нелепого обвинения у Анджелины перехватило дыхание. Она взглянула на Рольфа, честно спрашивая себя в глубине души, неужели он прав?

— А вы не можете предположить самую простую вещь: я хочу быстрее видеть вас в добром здравии, потому что связываю с этим свои надежды выбраться отсюда?

— Это очень трогательно, но вы не ответили на мой вопрос.

— А какое это имеет значение для вас теперь? Клэр тут, она не сможет убежать от вас, потому что ее охраняют так же надежно, как и нас всех. Должно быть, существует какой-то способ выбраться отсюда, но сейчас я лично не вижу его. И пока я не смогу… то есть пока вы не сможете… одним словом, почему бы вам пока не отдохнуть?

Его рассеянный взгляд скользнул по ней.

— Бесстрашная одержимая ведьма в расстегнутой одежде, распространяющая вокруг себя бальзам и мирру. Да, такая мне нравится намного больше оскорбленной девственницы, но самое странное — такой я намного больше доверяю, — он протянул руку к стакану, выпил разведенный порошок до дна и откинулся на подушку, спокойно глядя ей в глаза. Его лицо с забинтованной раной на виске было очень бледным. Через несколько минут веки Рольфа сомкнулись, длинные золотые ресницы отбрасывали неподвижные тени на щеки: он спал.

Анджелина стояла, застыв, еще несколько долгих мучительных минут, глядя сверху вниз на него и совсем забыв зажатый в онемевших от напряжения пальцах пустой стакан.

Наконец, вздохнув, чувствуя, что одержала победу в нелегкой битве с противником, обладающим явным преимуществом, она отвернулась, чтобы снова усесться на табуретку.

Рольф был, как всегда, прав и точен, даже в полубессознательном от ослепляющей боли состоянии. Ее одежда действительно была расстегнута. Что подумали о ней те, кто ее видел — а это Мак-Каллаф, Клэр, люди из свиты принца и многие другие? Одни назовут ее неряхой, а другие потаскухой, как тетя Берта. Ну и пусть, — решила Анджелина, застегивая дрожащими пальцами блузку и жакет от костюма, как будто она могла стереть этим то невыгодное впечатление о себе, которое сложилось, по ее мнению, у окружающих.

Это Рольф ввел ее в такой конфуз, но она не могла обвинять его всерьез. Она сама не слишком-то протестовала и, откровенно говоря, получила удовольствие от его беспутства в карете, раз уж он принудил ее к этому. Анджелина с трудом узнавала себя в последние дни. Лишившись обычной стабильности и размеренности, которыми отличалась ее прежняя жизнь с тетей, попав в большой сложный мир, она постоянно открывала в себе все новые и новые грани и бездны.

Ранние зимние сумерки уже заглядывали в окно, когда в дверь спальной тихо постучали. Анджелина встревоженно встала и подошла к двери. На пороге стоял Леопольд, лоб его был нахмурен, в глазах читалась сильная озабоченность. На вопросы, касающиеся состояния здоровья его кузена, Анджелина отвечала, что Рольф спит и что кровотечение остановлено.

— Мы поговорили между собой, — сказал Леопольд вполголоса, — есть возможность, применив силу, вырваться отсюда, хотя сделать это будет непросто: у дверей и у каждого окна стоит усиленная охрана. И, во всяком случае, мы не начнем это дело, пока не сможем взять Рольфа с собой, не опасаясь за его жизнь. Затем надо учитывать еще и то обстоятельство, что здесь находится мадемуазель де Бюи. Конечная цель всего путешествия состояла в том, чтобы найти ее, и эта цель достигнута.

— Да, я понимаю. Я… я немного разбираюсь в ранениях, я часто помогала тете в невольничьих бараках, где мы лечили различные ушибы и другие повреждения у чернокожих рабов. Я думаю, что пуля, скользнув по ребру Рольфа, вышла через бок. Он потерял много крови и может потерять еще больше — его нельзя трогать несколько дней, чтобы не открылись незажившие раны. Что же касается Клэр, то поскольку вы не можете устроить так, чтобы она ушла с нами, надо, по крайней мере, чтобы Рольф оставался там же, где находится она. Я уверена, что именно такой вариант предпочел бы сам Рольф — во всяком случае до тех пор, пока никому из нас не угрожает реальная опасность.

Леопольд покачал своей темноволосой головой.

— Насколько я могу судить, этот разбойник считает, что мы все — представители знатных богатых семейств, которых можно доить, как молочную корову. Без сомнения, невежественный шотландец мечтает устроиться и зажить, как помещик, на денежки, которые он намеревается получить за нас. Он будет, конечно, крайне разочарован; но пока он все поймет, пройдет достаточно много времени.

— Время, — сказала Анджелина — это именно то, что нам нужно.

Леопольд взглянул на нее сверху вниз, взгляд его темных глаз скользнул по лицу Анджелины.

— У вас усталый вид, мадемуазель. Я был бы счастлив сменить вас у постели раненого, пока вы немного отдохнете.

— Не сейчас, — ответила Анджелина, — может быть, позже.

Закрывая дверь за Леопольдом, Анджелина размышляла о том, что ее ответ кузену принца был продиктован инстинктивным чувством тревоги.

Пока Леопольд не предложил посидеть у постели Рольфа, Анджелина не задумывалась над опасностью, угрожавшей жизни принца. Теперь же, взглянув в сторону постели, она вдруг поняла, что эта мысль всегда жила в уголке ее сознания. В таком беспомощном состоянии, он мог стать легкой добычей для убийцы, если убийца действительно был рядом, среди близких ему людей. Рольф не высказал своих сомнений по поводу этого обстоятельства, когда отказывался принять снотворное, которое она ему предлагала, но теперь Анджелина спрашивала себя, не таилось ли в основе его недоверия именно это опасение, опасение быть убитым во сне предательской рукой? Человек, находящийся в бессознательном состоянии, совершенно беззащитен, и поскольку это она собственными руками дала ему снотворное, она теперь отвечает за его жизнь и должна безотлучно дежурить у его постели.

Пока Рольф под ее присмотром, он — в безопасности. Между тем уже наступил вечер. Табуретка, не имевшая спинки, представляла собой не самое удобное сиденье для длительного дежурства. Анджелина ерзала на месте, разглядывая убогую комнату и голые стены. Две стены были прорезаны окнами, одно окно выходило на дорогу, а второе на задний двор, оба были закрыты крепкими деревянными ставнями. Время от времени она поднималась и начинала шагать по комнате из угла в угол, или подходила к кровати поправить одеяло, которое Рольф постоянно сбивал, беспокойно ворочаясь. Анджелина озабоченно проверяла бинты и повязки Рольфа, следя за тем, не выступила ли на них кровь, она щупала лоб принца, опасаясь, что у того поднимется высокая температура. И действительно, когда за окнами совсем стемнело, Рольф уже весь горел огнем. Несколько раз он начинал бредить во сне, но слова были неразборчивыми. Он метался в постели, пытался скинуть с себя стеганые одеяла, спустить ноги с кровати и встать. Ласками, шепотом, неимоверными усилиями Анджелина удерживала его на соломенном матрасе, хотя это было не так-то просто.

Ей принесли ужин — тушеное беличье мясо и черный хлеб — а также сальную свечу, чтобы бороться со сгустившимися сумерками. Анджелина попыталась разбудить Рольфа и уговорить его поесть, но это было невозможно. Он парил где-то на грани сна и бреда и чуть не выбил из рук Анджелины ложку, поднесенную к его рту. Анджелина съела немного мяса, и отставила поднос с ужином в сторону.

Через какое-то время она заметила, что одеяло, прикрывавшее грудь принца мелко дрожит. Его тело было как раскаленная печка — оно горело и от него исходил ощутимый жар, хотя сам Рольф дрожал и корчился от озноба. Между тем в комнате не было очага, чтобы нагреть влажный прохладный воздух, который становился все холоднее по мере того, как приближалась ночь. Дверь в большую комнату была закрыта. Анджелину саму начал пробирать знобящий холод. Она грела ладони над пламенем свечи, но сальная свеча, сильно дымившая, очень быстро сгорала.