Трамвай остановился напротив палисадника. Мы с тетей Грушей вышли. На дне палисадника желтела больница.
- Не пугайся, - прошептала мне тетя Груша, когда мы подни-мались по лестнице. - Утром мне позвонили врачи и сказали, что дяде Кирше отрезали ногу, потому что у него началось заражение крови.
- А как же он будет ходить? - спросила я.
- На костылях, - ответила тетя Груша.
Я вспомнила, как однажды на рынке мы встретили нищего гар-мониста. Он стоял у входа в мясной павильон и играл на гармони. Он был одет в телогрейку, и на телогрейке блестела кругленькая медаль. Одна нога у него была в сапоге, другая была деревянной. Он играл очень плохо, и поэтому его никто не слушал. Одна только тетя Груша кинула ему в кепку десять копеек.
Дядя Кирша лежал на железной кровати у окна под зеленым одеялом с белыми полосками. На подушке у него не было наволочки, поэтому из нее торчали белые и коричневые перья. Одно перышко запуталось в его волосах. Когда мы вошли, он спал. Его темно--коричневые веки слиплись, тяжело наплыли одно на другое, и в склад-ках спрятали редкие ресницы, как будто бы он пытался увидеть что-то с за-крытыми глазами, но ничего не видел и его взгляд мучительно искал выхода под веками.
Под одеялом вырисовывалась его немощная стариковская фигура: впалый живот и бесконечно длинные тонкие ноги. Я примяла рукой одеяло и с одной стороны почувствовала колено, а с другой - упру-гий матрац.
Дядя Кирша открыл глаза.
- Леля, - слабо улыбнулся он, и его взгляд заскользил по комнате. Он бесцельно цеплялся за рисунок на обоях, оконную раму, медный шпингалет форточки и вдруг уперся в тетю Грушу.
- Прости, прости меня! - прошептал дядя Кирша. Когда он говорил, щеки глубоко западали внутрь, как будто бы он очень жадно пил. - Прости, прости меня, Груша!
Тетя Груша кивнула.
- Измучил тебя, - прошептал дядя Кирша, - ведь я же тебя из-мучил...
- Да ничего, - ответила я за тетю Грушу, видя, что она медлит с ответом. - Ты лучше скажи, где твоя нога?
И я указала на осевшее одеяло.
- Больше нет, - и дядя Кирша закрыл глаза, прогоняя слезы.
И вдруг я увидела под его кроватью маленькую куколку в синем платье с белым воротничком. Точно так же, как и у дяди Кирши, у нее не было одной ноги. Я наклонилась и заползла под кровать.
И тут в палату вошел доктор. Я увидела его ноги в черных бо-тинках и черных брюках. Над коленями нависал белый халат.
- Как вы сюда попали? - строго спросил он тетю Грушу.
- Доктор! - возмутилась тетя Груша. - Я его жена!
- Жена? - переспросил он и обидно захохотал.
Я затаилась под кроватью.
- Нам позвонили из больницы, сказали, что позавчера была опе-рация...
- Пойдемте, я вам все объясню... И все же, как вы вошли, не понимаю...
Черные ботинки доктора развернулись к двери, за ними засе-менили "прощай, молодость!" тети Груши.
Я смотрела на куколку. У нее были круглые синие глаза и ресни-цы черными щеточками. Надо мной тяжело ворочался дядя Кирша, пружины кровати позвякивали и прогибались. Я не разговаривала с ним. Ждала, когда вернется тетя Груша.
- Где твоя ножка? - шепотом спрашивала я куколку.
Куколка пронзительно смотрела на меня.
Вскоре дверь раскрылась, и в палату снова во-шли черные ботинки с черными брюками, но тети Груши не было. Пру-жины звякнули в изголовье кровати: это дядя Кирша повернул голову к доктору и пронзительно закричал.
Я выглянула: в палате стоял Харитон Климович. Он, как и в трамвае, был в черных очках, а нижнюю часть лица закрывал книжкой. В этот раз на красном переплете я сумела прочесть название: "Любовь и смерть"...
- Да это же я! - раскатисто крикнул Харитон Климович, отбросил книжку на пол и рывком снял очки.
- Харитон! - обрадовался дядя Кирша и захохотал.
- Князь! - захохотал в ответ Харитон Климович.
- Ой, ты меня напугал!
- А ты меня! Как твои ноги?
И тут голос дяди Кирши оборвался визгливым смешком. Он замолчал.
- Как твои ноги? - осторожно переспросил Харитон Климович.
- Ты ничего не знаешь, Харитон? - глухо прошептал дядя Кирша.
- Ничего, Кирилл, - испуганно ответил Харитон Климович.
- Мне отрезали ногу, потому что... потому что...
- Да, неважны дела, неважны! - забормотал Харитон Климович.
- У меня началась гангрена, заражение и еще что-то! Словом, они мне быстренько наркоз, и...
- А знаешь, Князь! - и Харитон Климович с размаху хлопнул осевшее одеяло. - А ведь ты выглядишь, как сорок лет тому... - и натянуто засмеялся.
Дядя Кирша выдавил из себя смешок. Смешок получился жалким и одиноким, как бульканье в пустом кране, когда на все лето отклю-чают горячую воду.
- Мы, может, последний раз видимся, - задумчиво начал дядя Кирша. - Ко мне ведь никого не пускают. Груша с Лелькой пришли, а их выгнали...
Я хотела крикнуть из-под кровати, что я здесь, но вовремя удержалась, потому что Харитон Климович сказал:
- Может быть, ты и прав, Кирилл, насчет последнего раза. А ведь я пришел к тебе по делу.
И тут надо мной зазвенели пружины. Дядя Кирша напряженно вытянулся на кровати и хрипло ответил:
- Слушаю...
- Узнаешь? - спросил Харитон Климович и положил на его ладонь маленькую коробочку. В коробочке лежали малахитовые запонки в сере-бре.
Дядя Кирша поднес коробочку к глазам:
- Как они попали к тебе?
- А ты их кое-кому подарил ровно десять лет назад. Помнишь?
- Нет, - покачал головой дядя Кирша. - Я не мог их никому пода-рить. Эти запонки носил мой отец...
- И все же вспомни, - настаивал Харитон Климович. - Ровно десять лет назад!
- Или я был пьян, Харитон, или у меня их украли...
- А двадцать лет назад ты хотел их продать, помнишь?
- Ну да, было что-то...
- Ты еще принес их ко мне в мастерскую и попросил, чтобы я подыскал тебе покупателя...
- Помню, - кивнул дядя Кирша.
- А я продержал их у себя ровно три дня, а потом сказал, что покупатель от них наотрез отказался...
- Ну да, - подхватил дядя Кирша. - Мы еще с тобой очень пережи-вали, и ты мне занял сто рублей... Ты был хорошим другом, Харитон!
- А ведь у меня перед тобой грех, Кирилл, - перебил Харитон Климович. Ты, Кирилл, темный человек и поэтому вряд ли поймешь. Тебе все равно, что заводская штамповка, что старая работа. А ведь здесь все дело в работе... Когда ты принес их ко мне, я, конечно же, не поверил, что такую вещь мог носить твой отец. Я сразу же увидел, что это работа какого-то хорошего мастера, но не мог определить чья. Я ими пленился, Кирилл, и никакого покупателя тебе не искал...
- Ах, подлец! - засмеялся дядя Кирша.
- Уволь, - махнул рукой Харитон Климович. - Это же было двадцать лет назад! Я заболел этими запонками и решил оставить их себе, а для тебя я изготовил подделки, и даже за сходством я не гнался - знал, что ты все равно не отличишь. Главное, что там было серебро с малахитом.
- Так я ходил в поддельных? - удивился дядя Кирша. - Ну, так ты мастер, Харитон, я ничего не заметил...
- Поддельная из них была только одна, - перебил его Харитон Климович. Мне, Кирилл, очень хотелось над тобой посмеяться, и я отдал тебе одну настоящую, а другую - фальшивку. Они отличались между собой точно так же, как живая нога отличается от протеза...
- Но за что, Харитон? - засмеялся дядя Кирша.
Но лучше бы он не смеялся. Его смех был тихим и страшным. Я думала, что гость не выдержит его смеха, и гость с минуту молчал.
- Так за что, Харитон? - переспросил его дядя Кирша, но уже спокойно.
- Я отвечу тебе, только ты сначала вспомни, кому ты подарил эти запонки.
Дядя Кирша надолго задумался, но потом сказал:
- Нет, не могу никак вспомнить!
- Ты подарил их Натке! - торжественно сказала я и вместе с куколкой вылезла из-под кровати.
Харитон Климович удивленно смотрел на меня.