Глава двадцать вторая Гарретт

— Не могу поверить, что Вы не будете преподавать здесь в следующем году. Вся моя эстетика выпускного полностью разрушена, — ноет Нэнси, постукивая по телефону.

В течение нескольких недель после премьеры по городу довольно быстро разнеслись слухи о наших с Кэлли планах переезда. Это не очень хорошо сочетается с детьми.

— Это удар по нам. Кто будет держать нас в узде? — спрашивает Рифер.

Я указываю на него со своего рабочего стула.

— Вы будете держать себя в узде.

— Да, верно, — усмехается он, — как будто это произойдет.

— Мне не нужно об этом беспокоиться, — ухмыляется Дэвид Берк. — Мисс Маккарти так глубоко в моей заднице, что удивительно, как я могу стоять прямо.

И по тому, как он это говорит, я могу сказать, что в действительности он совсем не возражает. Дети — сложные маленькие ублюдки. Они могут бунтовать и сопротивляться этому, но в глубине души, даже если они этого не осознают, они хотят, чтобы за ними приглядывали.

— Кому будет не насрать на нас? — спрашивает Дуган.

— Каждый учитель в этом здании заботится о вас, ребята.

— Не так, как Вы.

— Да, ты прав — я довольно крут. — Я улыбаюсь. — Но просто помните, что я говорил — не будьте идиотами. Помните об этом, и все будет хорошо.

— Вы забудете о нас. Уедете в Калифорнию тренировать других детей. — Ди Джей хмурится. — Придурков.

Они все дуются и смотрят на меня грустными щенячьими глазами.

И признаю — они добрались до меня.

— Я собираюсь приезжать домой в гости. Ди Джей — я все равно буду интересоваться вашими играми, и, если вы, ребята, не будете надирать задницы, вы обо мне услышите.

Все еще недостаточно хорошо.

Поэтому я сдаюсь и предлагаю сделать то, что поклялся никогда не делать.

— Хорошо. Я присоединюсь к Facebook. Вы, ребята, все можете подружиться со мной.

Нэнси прикусывает губу и смеется.

— Тренер Дэниелс... Больше никого нет на Facebook, кроме наших родителей. — Она качает головой. — Старики такие милые.

~ ~ ~

Кэлли

— Эй, Кэл!

Я стою в спальне у открытого окна, и теплый июньский ветерок дует с озера. Я наблюдаю, как стая гусей садится на воду, переливающуюся на солнце, как драгоценные камни. Последние несколько недель были очень напряженными — столько всего нужно было сделать. Я поворачиваюсь и оглядываю спальню Гарретта. Все почти полностью упаковано. Верхняя часть комода пуста, стены голые, в углу аккуратно сложена груда коробок высотой с дерево.

И это заставляет меня... грустить.

Я этого не понимаю. Было так много радости в ту ночь, когда Гарретт сказал мне, что переезжает со мной в Сан-Диего. Но на следующий день и с тех пор каждый день мне кажется, что я хожу под тяжелым серым одеялом, укрывающим меня. Каждое движение кажется тяжелым и трудным.

— Кэлли! — Гарретт снова зовет меня с кухни.

Мои шаги вялые, пока я иду к нему, и я списываю все на сборы и напряженные дни — они меня утомили.

Гарретт стоит перед открытыми дверцами шкафа. Эти великолепные мышцы на его руках напрягаются под футболкой "Лейксайдских Львов" с короткими рукавами, когда он протягивает руку, снимая тарелки с полок. Он заворачивает их в газету своими сильными, изящными руками.

И что-то замирает, сжимается в моей груди, когда я смотрю, как он кладет их в коробку.

Гарретт замечает выражение моего лица.

— Эй, ты в порядке?

— Да. — Я улыбаюсь, но мне приходится заставлять себя. — В чем дело?

— Нам нужно больше коробок. Я собирался сбегать в аптеку Брюстера и взять немного.

Большие мохнатые лапы Вуди влетают в комнату, принюхиваясь к моим ботинкам.

— Я схожу и возьму Вуди на прогулку.

Гарретт наклоняется и целует меня.

— Хорошо.

Я хватаю Вуди за поводок, сажаю его в джип Гарретта и выезжаю на Мейн-стрит, а затем паркуюсь в нескольких кварталах от Брюстера.

Я провожу Вуди вверх по улице и вниз по кварталам, мимо "Магазина рогаликов" и "Зинке Ювелирс", того старого дома с привидениями на Миллер-стрит, мебельного магазина мистера Мартинеса и Бэйгроув-парка. Его восстанавливают после пожара — там недавно посажены деревья и сделан ландшафтный дизайн, а также установлены большие, яркие, красочные качели. Я прохожу мимо Джули Шрайвер, толкающей свою дочь в коляске — она предупредила мисс Маккарти, что не вернется преподавать в школу, и пойдет по пути моей сестры — материнства, оставаясь дома.

Младший брат Симоны Порчески проезжает мимо меня на своем велосипеде, крича:

— Привет, мисс Карпентер!

— Привет, — отвечаю я.

Но все равно эта печаль, меланхолия заполняет мою грудь, как тяжелый песок.

К тому времени, как я возвращаюсь к Мейн-стрит, прошло два часа. Я смотрю налево и вижу Олли Мансона, который сидит в своем кресле на лужайке и машет проезжающим машинам. Вуди тычется своим черным щенячьим носом в кроссовки Олли и тот гладит его по голове.

Я подхожу ближе.

— Привет, Олли.

Он улыбается, но не смотрит мне в глаза.

— Как ты думаешь... Ничего, если я посижу здесь с тобой немного?

Он кивает. И я сажусь рядом с его стулом на траву. Мышцы моих ног расслабляются теперь, когда я не стою на ногах. Несколько минут я оглядываюсь по сторонам и вижу мир таким, каким его видит Олли.

И я понимаю — понимаю, как это может быть полезно. Потому что Лейксайд — довольно интересное место для наблюдения — собственная маленькая вселенная людей, вплетенных в жизни друг друга, все разные, но все же одинаковые. Я слышу в своей голове слова Гарретта — кое-что, что он сказал мне однажды — этим ровным, уверенным голосом.

"Рост болезненен, перемены трудны."

И решения, меняющие жизнь, пугают. Легче цепляться за путь, который уже есть. За план, который мы знаем и уже нарисовали для себя.

Но сидя здесь, на траве, рядом с Олли, глядя на этот маленький городок, который я так хорошо знаю, и который гудит вокруг нас, я не чувствую страха. Я чувствую себя в безопасности. Чувствую, что меня знают и обо мне заботятся. Я чувствую, что нахожусь именно там, где и должна быть. Я думаю о своих учениках — Майкле, который такой умный и добрый, и Лейле, которая похожа на бабочку, только начинающую вылезать из своего кокона. Думаю о Симоне, чья жесткая внешность защищает так много сладости внутри, и Дэвиде. Мой желудок сжимается, и эмоции бурлят в груди, как ураган.

Но затем вихрь прекращается. И все внутри меня встает на свои места. И это кажется умиротворяющим. Это кажется правильным.

На моем лице появляется улыбка — настоящая улыбка, — и энергия внезапно закипает в моих венах. Потому что я знаю, что со мной было не так в последние несколько недель. И я знаю, что теперь делать — как именно это исправить.

Я встаю, отряхиваюсь от травы и хватаю Вуди за поводок.

— Спасибо, Олли, — говорю я ему. — Большое тебе спасибо.

Впервые в моей жизни Олли Мансон встречается со мной взглядом. Его глаза спокойны и знающи.

Затем проезжающая машина сигналит, и Олли отворачивается и машет рукой.

~ ~ ~

Я иду по парадной дорожке и замечаю вывеску "Продается", портящую идеальный дом. И это выглядит чертовски ужасно — неправильно. Я выдергиваю ее с газона и бросаю в кусты.

Я захожу в парадную дверь и отцепляю Вуди от поводка.

— Эй, тебя долго не было, — говорит Гарретт, ставя коробку в своих руках на пол столовой вместе с дюжиной других. — Я как раз собирался тебя искать.

— Остановись. Перестань паковать вещи. — Я качаю головой. — Я не хочу, чтобы ты ехал со мной в Сан-Диего.

Темно-карие глаза, которые я любила с четырнадцати лет, прищуриваются от замешательства.

— Детка...

— Я хочу, чтобы мы жили здесь. Хочу уйти из театра "Фонтан" и стать учителем. Я хочу быть твоей женой. — Я подхожу к нему ближе. — Хочу, чтобы у нас были дети и мы растили их в этом доме. Я хочу научить их ловить рыбу и кататься на коньках по озеру, а также катать их на новых качелях в Бэйгроув-парке. Я хочу каждое воскресенье водить их в "Магазин рогаликов" и каждый божий день махать Олли Мансону.

— Кэлли, притормози. — Он кладет руки мне на плечи, сжимая. — Это большое дело. Ты действительно подумала об этом?

Я придвигаюсь ближе, обвиваю руками его шею, прижимаюсь к нему всем телом.

— Мне больше не нужно думать. Это правильно, это реально, это то, чего я хочу.

— Но твоя работа...

— Управление театром больше не является моей мечтой. Я им не нужна, Гарретт. Не совсем. Но наша школа, эти дети, они нуждаются во мне... и я нуждаюсь в них.

Я качаю головой, потому что слова застревают у меня в горле, и я неправильно это объясняю. Как я в этом уверена.

— В тот вечер, когда мне позвонила Коллин, когда она рассказала мне о несчастном случае, я посмотрела на Брюса и Шерил, и знаешь, что я сказала?

— Что?

— Я сказала, что должна ехать домой. Здесь мой дом, Гарретт. Он всегда был для меня домом; я просто забыла. Но теперь я вспомнила. Я могла бы жить с тобой где угодно и быть счастливой, но, если я могу выбрать, где это будет, я хочу, чтобы это было здесь. Хочу, чтобы наша жизнь была здесь — ты и я — вместе, в нашем доме.

Я знаю его достаточно хорошо, чтобы увидеть облегчение, которое озаряет его лицо — радость. И я знаю, в глубине души, что он тоже этого хотел.

Гарретт обнимает меня своими сильными, крепкими руками, и мои ноги отрываются от пола. Затем он опускает меня, держа мое лицо в своих прекрасных руках, а мое будущее — наше будущее — в его глазах.