Глава одиннадцатая Гарретт

Медленно, но уверенно я захватываю теплый, ожидающий рот Кэлли. Ее губы мягки, как лепестки розы, и с каждым вдохом я вдыхаю ее сладкий, восхитительный аромат.

Я и забыл о поцелуях. Простых поцелуях.

Как хорошо это может быть — как горячо — само по себе. Так горячо, что кажется, будто мое сердце вот-вот выскочит из груди, а мой член вот-вот прорвется сквозь молнию.

Я забыл. Но каждое прикосновение губ Кэлли напоминает мне об этом.

Чувствую как кончик ее влажного языка ласкает мой и стону. Я наклоняюсь над ней, мои руки притягивают ее ближе, мои руки скользят по шелку ее волос, баюкая ее голову — удерживая ее там, где я хочу ее. Там, где мне нужно, чтобы она оставалась — крепко прижатой ко мне, грудь к груди, дыхание к дыханию. Прямо здесь.

Одна рука остается сжатой в кулак в ее волосах, в то время как другая скользит вниз, касаясь ее шеи, где ее пульс бьется под моими пальцами.

За эти годы я прикоснулся ко множеству грудей. Сотням. Вероятно, даже тысячам, если считать их по отдельности. Я знаток грудей, эксперт. Если бы сиськи были ресторанами — я был бы круче, чем Загат (исследование Zagat Survey, обычно называемое Zagat, основанное Тимом и Ниной Загат в 1979 году, представляет собой способ сбора и сопоставления оценок ресторанов посетителями).

Но это... это грудь Кэлли.

И это делает все другим. Больше. Лучше.

Кончик моего пальца обводит ее сосок, дразня, заставляя его напрячься под хлопком ее блузки. Я зажимаю затвердевшую горошину между большим и указательным пальцами, сначала мягко, затем сильнее. А потом я раскрываю ладонь и обхватываю ладонью грудь Кэлли, массируя и потирая.

Привет, милая подруга, как я скучал по тебе.

Она идеальна, чертовски идеальна в моей руке — мягкая и полная, теплая и твердая. Я хочу упасть на колени и поклоняться ей. Облизывать ее живот, засасывать твердый, обжигающий кончик ее соска в свой рот и наслаждаться ею, пока она не выкрикнет мое имя.

Бедра Кэлли вращаются, трутся об меня, ища нужное трение, и из ее горла вырывается самое сексуальное мурлыканье.

Вот так, детка. Дай мне эти звуки. Трахни меня, это так хорошо. Это безумие.

Тррррр.

Звонок вопит за тяжелой дверью, нарушая идиллию в нашем счастливом месте — в гребаной кладовке уборщика. Вот до чего мы опустились, вот кто мы такие — два похотливых подростка, крадущие поцелуи и трахающиеся на сухую при первой же возможности.

Между Кэлли, заботящейся о своих родителях и их доме, моей оценкой контрольных работ — что, черт возьми, отнимает больше времени, чем когда-либо узнает мир, — футбольными тренировками и дополнительными тренировками один на один с Паркером Томпсоном, наша доступность после школы практически равна нулю. Мы разговариваем по телефону каждую ночь — долгие, хорошие, глубокие разговоры, которые заканчиваются, когда мы больше зеваем, чем говорим. Секс по телефону пока не обсуждается, так что я довольствовался дрочкой при воспоминании о знойном, сонном голосе Кэлли после того, как мы заканчивали разговор. Я также ужинал у родителей Кэлли во вторник. Мы все смотрели "Рискуй" (американская телевикторина) и вместе ели еду из KFC, пока я ощупывал гладкую голую ногу Кэлли под обеденным столом.

Это просто смешно. Как в школе, снова. Я серьезно подумываю о том, чтобы пробраться сегодня ночью через окно спальни Кэлли.

Интересно, у мистера Карпентера все еще есть тот дробовик?

— Дерьмо, — выдыхаю я, прижимаясь лбом к ее лбу, пытаясь отдышаться и взять под контроль стальной член.

Мне нужно найти учебник, за которым можно спрятаться. Учителя-мужчины, прогуливающиеся по коридорам со слишком очевидными промахами, чтобы их можно было пропустить, как правило, не одобряются школьным советом.

— Черт возьми, мне нужно идти. — Кэлли поправляет одежду и приглаживает свои волосы. — Мне нужно быть в аудитории до позднего звонка, а движение в крыле С всегда ужасное.

Я киваю, медленно выдыхая.

— Да, хорошо. Значит, ты точно не придешь сегодня на игру?

— Нет, не могу. У моего отца простуда. Моя мама может пораниться, пытаясь позаботиться о нем, потому что, конечно, он говорит, что умирает. — Она качает головой, бормоча: — Мужчины.

— Эй, полегче с нами. Простуда поражает нас сильнее, чем женщин, это всем известно. Наша иммунная система хрупка, как и наше эго. За исключением присутствующих, конечно.

— Конечно. — Она улыбается и целует меня в последний раз. — Но я буду слушать игру по радио. Удачи тебе сегодня вечером, Гарретт.

— Спасибо. Нам это чертовски понадобится.

Я приоткрываю дверь и быстро выглядываю в коридор, чтобы убедиться, что он пуст. Но я видимо смотрю недостаточно пристально — потому что, когда мы с Кэлли выходим, мы оказываемся прямо на пути мисс Маккарти. И с ней Дэвид Берк, тащит свою задницу в офис, вероятно, только что пойманный за курением в туалете.

Маккарти прищуривает глаза, как змея.

И мне больше не нужно беспокоиться об учебнике — мой стояк уже борется за жизнь.

— Что здесь происходит?

— Мы просто искали...

— Шпаклевку. — Заканчивает Кэлли, ее глаза широко распахнуты, как четвертаки.

Она театральная актриса, так что можно было бы предположить, что она хорошо умеет врать. Но на самом деле это не так. Никогда не умела.

— Шпаклевку? — спрашивает мисс Маккарти.

— Да, — Кэлли сглатывает так громко, что мне кажется, я слышу, как она это делает. — Там... трещина... в... полу... в моем... классе. И Гарретт помогал мне найти шпаклевку, чтобы... заполнить ее. Не хочу рисковать судебным процессом.

Дэвид фыркает.

— Вау, это было неубедительно. Вы уверены, что вы двое учились в колледже?

Маккарти поднимает палец на Дэвида.

— Заткнись. — Затем она поворачивает палец на нас. — Ты уже в моем дерьмовом списке, Дэниелс. — Она пронзает Кэлли своими глазами-бусинками. — И теперь ты тоже на моем радаре, кексик. На территории школы не будет никаких трещин, я ясно выразилась?

— Кристально ясно.

— Да, мисс Маккарти, — Кэлли кивает.

Она отмахивается от нас рукой.

— А теперь идите в классы.

Бросив последний взгляд друг на друга, мы с Кэлли расходимся в противоположных направлениях.

И думаю, что я только что открыл источник молодости — быть пойманным твоим директором средней школы. Потому что, будь я проклят, если снова не почувствовал себя шестнадцатилетним.

~ ~ ~

Вот в чем особенность подростков — у них есть способность превратить даже самое простое событие в масштабное мероприятие. Драма на тему жизни или смерти.

Пример: два капитана моей команды, Джон Уилсон и Энтони Бертуччи, и мой приемник, Деймон Джон, подходят ко мне в коридоре сразу после четвертого урока. На них костюмы и галстуки — и чертовски серьезные выражения лиц.

— У нас проблема, тренер, — говорит мне Уилсон.

Я захожу в класс, и парни собираются вокруг меня в кучку.

— В чем дело?

Бертуччи наклоняет голову в сторону Деймона Джона, и его голос становится тихим.

— Ди Джею надо посрать.

Я моргаю, глядя на них.

Затем я бросаю взгляд на Ди Джея.

— Поздравляю. Почему это проблема?

— Мне надо домой, — говорит Ди Джей.

— В этом здании в каждом коридоре есть туалет.

Ди Джей уже качает головой.

— Я не могу пойти сюда. У меня что-то вроде... страха публики... Трубы закрываются, понимаете?

— Ну... попробуй, — говорю я ему.

— Я пытался. — Он печально вздыхает. — Это не работает и мне кажется, что у меня в животе бетон. Как я должен играть сегодня вечером с бетоном в животе?

Да, это может быть проблемой.

— А как насчет туалета для преподавателей? — предлагаю я. — Я могу провести тебя туда.

— Нет, тренер, ни одно другое место не кажется подходящим. Это должен быть мой дом. Вот где происходит волшебство.

Проклятье, в наши дни дети чертовски беспомощны.

— Ты можешь подождать с этим до окончания занятий? — спрашиваю я. — Тогда тренер Уокер может отвезти тебя домой.

Опять же, ответ отрицательный.

— Это через несколько часов. Черепаха поднимает голову — как только она вернется в свой панцирь, может возникнуть мышечное напряжение...

Я поднимаю руку.

— Да, да, спасибо... Я понял.

Уилсон поджимает губы.

— Но у нас есть план.

О Боже.

— Какой?

— Я выхожу и разговариваю с офицером Тирни на стоянке. Мой брат учился с ним в академии. — Уилсон жестикулирует руками, и, если бы у нас была белая доска, он бы иллюстрировал на ней свою игру. — Я закрываю Тирни вид на южный выход, в то время как Ди Джей выходит из окна ванной в раздевалке, а Бертуччи стоит на стреме, чтобы убедиться, что он может вернуться.

Ди Джей добавляет:

— Я могу сбегать домой за десять минут, сделать дело и вернуться сюда через пятнадцать.

Очевидно, Ди Джей срет так же быстро, как и бежит — есть кое-что, о чем я мог бы не знать всю свою чертову жизнь.

Я сжимаю переносицу.

— И почему вы мне это рассказываете?

— Мы хотели убедиться, что Вы справитесь с этим, — говорит Уилсон. — На случай, если что-то пойдет не так и нас схватят. Мы не хотели, чтобы Вы злились.

Вот это и есть уважение. Да, технически они должны быть в состоянии посрать без моего благословения, но все же, как тренер — я тронут.

— Напиши мне, если тебя арестуют. Я тебя прикрою. — Я указываю на Ди Джея. — Не выверни лодыжку, когда будешь идти домой. И побереги немного энергии для поля — не беги и не выкидывай все это.

Они все кивают, и мы ударяем кулаками.

— Круто.

— Спасибо, тренер Ди.

— Вы крутой мужик.

— Удачи, парни. Идите. Когда они идут по коридору, я не могу не думать... это моя работа, это моя жизнь, это то, что я делаю. Это то, о чем вам никто не говорит, когда вы учитесь в колледже и получаете степень преподавателя.

~ ~ ~

Операция "Ди Джей срет" прошла успешно, и несколько часов спустя моя команда переодевается в раздевалке. Музыка важна — она помогает настроиться, — поэтому я включаю много Металлики, немного Бон Джови и "Спокойной ночи, Сайгон" — Билли Джоэла, чтобы привить чувство братства, мы все-в-этом-вместе.