Остальной Даллас мог выглядеть лучше сверху, но я знала, что внизу он такой же мертвый. Мертвый, высохший город, наполненный кучей людей с мертвыми глазами. У Нормалов не было чувств, и после того, что я видела, как они поступили с Ральфом, я не думала, что у них была душа. Они просто были… пусты. И я беспокоилась, что если я останусь здесь дольше, я тоже опустею.

Я не могла согласиться с планом.

Я должна была уехать из Далласа.

Солнце восходило. Билл будет заряжен и готов к работе в любой момент. У меня было всего несколько секунд, чтобы принять решение. За миг, пока я поднималась на ноги, я приняла решение.

— Извини, Билл, — сказала я, открывая дверцу кабины. — Мне правда жаль.

Мусоровоз завелся, когда я пристегнулась. Некоторое время я смотрела на органы управления: смотрела, как крутился руль, как сами собой качались педали. И как только я решила, что разобралась, я воткнула ключ блокировки и повернула.

Двигатель Билла заглох со стоном. Все органы управления и рычаги вернулись в исходное положение. Я не ожидала этого. Я думала, что грузовик будет продолжать работать, пока все переключалось на ручной режим.

Я никогда раньше не водила машину. Я знала, что мне нужно было повернуть ключ, чтобы завести его, потянуть рычаг переключения передач вверх, пока он не остановится на D. Но знание всего этого не подготовило меня к тому, как сиденье тряслось подо мной, или двигатель ревел в моем ухе.

Или притяжение его массы, катящейся назад.

— Ах, блин, как мне остановиться?

Склон тащил меня боком к контрольно-пропускному пункту. В зеркале заднего вида я видела приближающуюся красно-белую полосатую руку. Я пыталась повернуть колесо в сторону, но повернула не туда: теперь я идеально выровнялась с кирпичным фасадом будки.

Я дергала рычаги, нажимала кнопки. Я перевернула что-то, и погас весь свет. Но ничто из того, что я делала, не замедлило Билла.

Он ударился об будку достаточно сильно, чтобы разбить окно и обрушить стены. Я услышала шипение и звон металлической крыши, когда она рухнула на машину и соскользнула с нее. Сила остановки швырнула меня к рулю, и моя грудь врезалась в клаксон.

Я съежилась от пронзительного шума, пытаясь выпрямиться. Наверное, все в Граните это слышали. Иначе не могло быть. За пару сотен лет, что Даллас существовал, беспилотный хлам ни разу не сигналил. А это значило, что если Лаборатория услышала это, они отправятся к Страшной гряде.

Я наклонилась, чтобы посмотреть, и увидела две педали, зажатые под приборной панелью. Я подняла правую ногу и резко опустила.

Мусоровоз накренился вперед так яростно, что я ударилась головой о руль. Я подняла взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть робота-уборщика, удаляющегося с моего пути. Я сильно потянула руль влево, чтобы не раздавить его ноги, и в итоге понеслась к задней части стоянки.

Билл был тяжелым. Он не был предназначен для того, чтобы спрыгивать. Поэтому, когда его шины соскользнули и сорвались с двухфутового бордюра, я ожидала, что моя поездка на этом закончится. Я закрыла глаза и держалась за руль. Я вонзила колени под приборную панель и старалась не прикусить язык, кабина подпрыгнула достаточно сильно, чтобы мою макушка ударилась о потолок.

Старый мусоровоз ныл так, будто вот-вот мог развалиться на части, но, что примечательно, он этого не сделал. Я дала себе несколько минут, чтобы отдышаться, а затем поехала дальше.

* * *

Я не сразу добралась до Выхода. Вождение отличалось от роли пассажира: мне никогда не приходилось обращать внимание, когда я ехала в Билле. Теперь, когда я контролировала ситуацию, все выглядело иначе.

Я никогда раньше не видела дорогу с такого ракурса. Все, что я знала, это вид сбоку на асфальт и пунктирную желтую линию. Когда все это раскинулось вот так, заполнило лобовое стекло и растянулось до самого Выхода — это пробудило что-то внутри меня. Это заставило мои пальцы покалывать, а сердце — бешено колотиться.

Билл, этот огромный стальной монстр, дрожал в моих руках. Его тело тряслось, он с хрипом разогнался до двадцати пяти миль в час. Я держала его там секунду, моя нога дрожала на педали. Почему-то я чувствовала, что что-то было не так.

За рулем по дуге были расположены датчики, символы и тонкие стрелки. Мои глаза обратились к датчику, где все скорости были перечислены в круге. Билла качало и трясло от усилий, необходимых для того, чтобы тащить его массивное тело по дороге.

Может, из-за дрожи мусоровоза или, может, из-за того, мои глаза высохли от всего того, что я выплакала раньше. Но когда я смотрела, как колебалась стрелка, у меня начало двоиться в глазах. Вторая игла, оранжевый цвет которой стал ржаво-белым, отделилась от первой и поднялась до шестидесяти.

Когда я моргнула, вторая игла исчезла. Но оставила после себя чувство — как побуждение — того, что я должна была делать дальше. Я знала, что это: это произошло со мной в первый раз, когда у Ральфа случился приступ. Я уставилась на его грудь и увидела слабые очертания кулака, сильно ударившего по ней.

Желание подтолкнуло меня, пока я не подняла кулак и не опустила его. И после того, как я однажды ударила его в грудь, я точно знала, что это нужно было сделать, чтобы сохранить ему жизнь. Говард не поверил мне, когда я сказала ему, что тень кулака была причиной, по которой я знала, что нужно ударить Ральфа. Он просто очень разозлился, потому что подумал, что я лгала.

Неважно, что думал Говард: я могла делать то, что хочу.

— Ну вот, — шепнула я, будто это предупреждение каким-то образом подготовило бы Билла к выходу за пределы его возможностей.

Мой ботинок надавил на педаль. Двигатель скулил, я разогнала его до сорока. Он начал выть, когда стрелка поднялась до пятидесяти. Пятьдесят пять — я боялась, что все развалится на куски. Но что-то замечательное произошло, когда мы добрались до шестидесяти.

Двигатель проснулся с ревом. Я чувствовала это у себя в груди, когда Билл переключился на более высокую передачу. Все перестало трястись. Он поднялся и пожирал дорогу перед собой, двигаясь так, как никогда раньше.

Двигаясь так, как должен был двигаться.

Я знала это. Я чувствовала это глубоко внутри той части себя, которая только что проснулась. То ли это новое чувство, то ли какой-то бред, вызванный горем, я не была уверена. И мне было все равно. Езда на такой скорости мне казалась вполне разумной. Я опустила окна и рассмеялась, когда ветер расплел косу моих волос. Я дернула руль, и мы подъехали к желтой линии.

В середине дорога была более гладкой — казалось, шины скользили по стеклу. Я не хотела останавливаться. Я не хотела прекращать. Даже когда я приблизилась к Выходу, я не убрала ногу с педали. Я смотрела на край будки контрольно-пропускного пункта и представила, каково это — протаранить его.

Полиция явно поняла, что что-то было не так. Их Нормальные уши, вероятно, слышали, как мусоровоз рыл асфальт в доброй миле назад. Они вышли из штаб-квартиры во главе с шерифом Кляйн. Она собрала офицеров плотной линией на дороге и подала им знак вытащить винтовки.

Я должна была бояться. На моем пути стояли более дюжины ветеранов-офицеров с винтовками, направленными мне в лицо. Их стволы не тряслись, а глаза не двигались. Они тоже не отступят. И все, что у меня было, это треснувшее лобовое стекло.

Но я почему-то не боялась. Я не замедлилась и не задрожала.

Вместо этого я… рассмеялась.

Я смеялась. Я смеялась, пока не услышала себя сквозь ветер. Когда у меня кончилось дыхание, я легла на клаксон. Я держала, и он гудел. Потом я снова нажала.

Кляйн узнала, что я была за рулем. Даже издалека я видела, как ее лицо исказилось, а ее спина дрогнула. Она рявкнула на половину линии, и они опустили винтовки, чтобы прицелиться в землю. Другая половина целилась в мои колеса.

Что-то щёлкнуло в моей голове, когда офицеры заняли эту позицию. Перед глазами мелькали расплывчатые картинки: я видела, как бело-голубые энергетические лучи яростно ударялись об асфальт, нагревая дорогу до тех пор, пока не вскипела смола. Новые лучи ударили в шины мчащегося грузовика. Когда расплавленная резина попала на горячую смолу, они слились, образуя уплотнение, которое захватило грузовик, как муху в луже клея.

Я знала, что так шериф Кляйн намеревалась остановить меня. Не ясно, откуда я это знала, но у меня не было времени беспокоиться об этом. Едва Кляйн опустила руку, я слетела с дороги в кювет.

Шины ударились о край, и я вскочила со своего места, когда Билл бросился через яму. Позади меня дорогу освещали сине-белые вспышки.

Вождение по траве оказалось более сложной задачей, чем я ожидала. Мир вращался, задняя часть мусоровоза виляла. В один душераздирающий момент левая шина полностью оторвалась от земли. Вес стальных челюстей угрожал опрокинуть нас на спину. Я резко дернула руль влево, надеясь, что такой резкий поворот заставит Билла снова встать на четвереньки.

Это работало.

Шины ударились о траву и сильно заскользили, взметнув облако пыли на офицеров. Я поехала вперед вместе с силой скольжения, пока мы не потеряли скорость. Потом я нажала на газ.

Колесам потребовалось около двух секунд, чтобы найти опору и толкнуть нас вперед. Едва хватило времени, чтобы сделать глубокий вдох. Тем не менее, за это время Кляйн успела выхватить револьвер, прицелиться мне в горло и выпустить луч, на ярко-синей передней части которого нацарапано мое имя.

Я не знала, как она нашла время отреагировать. Я не знала, как она вообще смогла разглядеть меня сквозь пыль. Все, что я знала, это то, что когда меня ранят в шею, это будет чертовски больно.

— Ах! Что за…?

Я не успела закончить. Как только я схватилась за горло, машина сбилась с курса. Она сделала почти полный поворот на девяносто градусов в сторону будки контрольно-пропускного пункта, которая, похоже, была сделана из чего-то гораздо более прочного, чем кирпич, потому что Билл спереди захрустел, как пустая банка из-под газировки.